Лев Гумилев - Струна истории

• Название: Струна истории
• Автор: Лев Гумилев
• Жанр: История
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-4467-3095-7

Лев Гумилев принадлежал к редкой в современной науке категории подлинных энциклопедистов. Масштаб его знаний и мыслей не вмещался в узкие рамки советской истории. Он работал на грани нескольких наук – истории, философии, географии, этнографии, психологии – и обладал необычайной интуицией и способностью к интеграции наук. Это позволило ученому создать оригинальную пассионарную теорию этногенеза, актуальность которой год от года возрастает. При этом Гумилев не был кабинетным ученым, – он был великолепным лектором. Владея широким спектром нюансов русского языка и прекрасным знанием человеческой природы, он мог не только научно, но кратко, понятно и ярко изложить свою теорию для представителей любого социального слоя и возраста. Его научные лекции и семинары были общедоступны, чрезвычайно популярны в 1980-е годы и проходили всегда при переполненных залах. Уникальный курс лекций Льва Гумилева, издаваемый на основе аудиоархива ученого, впервые в полном объеме становится доступным широкому кругу читателей.

---

Но когда Римская империя пала во время Великого переселения народов,[25] то оказалось, что эта система совершенно не работает. Народы были разные, очень друг на друга не похожие, и, тем не менее, они требовали какой-то классификации. И вот тогда впервые родилась идея социального определения людей.

Это средневековая концепция. В средние века решили так, что все люди, в общем, одинаковые. Но есть люди – верующие в истинного Бога и – не верующие, то есть исповедующие истинную религию и неисповедующие. Этой истинной религией в Европе считается католицизм, но не православие. Кстати сказать, в Византии и на Руси исповедовали православие, но не католицизм. На Ближнем Востоке – ислам, но не христианство в целом, и так далее. А в остальном считалось, что люди делятся по совершенно социальным градациям, и потому каких-нибудь тюркских эмиров, которых завоевали крестоносцы, считали баронами или графами, только турецкими. А тюрки считали крестоносцев – эмирами или беками, только вот неверными – французскими. Это было очень удобно. После этого, когда они сталкивались с такими философами, как Платон,[26] то считали, что это просто маг. У них были свои маги – гадатели, ну и Платон (по их мнению. – Ред.) был маг. Это было очень хорошее профессиональное деление, но социальное.

И всё их очень устраивало. И даже больше: когда испанцы попали в Америку, ну, после страшного истребления на Кубе, они столкнулись с высокоорганизованными в социальном отношении государствами – ацтеков, инков и муисков, то всех касиков[27] племен они зачислили в идальго,[28] дали им титул «дон»,[29] если они были крещены, освободили от налогов, обязали служить шпагой и посылали в Саламанку[30] учиться. И те были довольны, они считали, что это их вполне устраивает. Но по существу-то от этого инки и ацтеки не становились испанцами.

Испанцы закрывали на это глаза, они великолепно женились на этих индейских красавицах, поскольку своих женщин не было. Родилось огромное количество метисов, и у них считалось, что испанский язык, католическая вера, единая культура, единое социальное общество. Чего там лучше иметь? – Какая-то колония – Новая Испания, колония Новая Гранада и так далее. Но и заплатили они за это в начале XIX в. такой резней, по сравнению с которой все Наполеоновские войны меркнут!

То есть они столкнулись с тем, что на место естественно идущих процессов, которые следует изучать, они подвернули свою собственную вымышленную картину мира, которая была, с их точки зрения, на их уровне знаний, совершенно логична, но которая никак не отвечала действительности.

* * *

Должен вам сказать, что это в науке страшный соблазн, – придумать какую-то научную теорию (придумывать их довольно легко, их придумывали в большом количестве). Причем я, вот, сталкивался с одним астрономом,[31] весьма известным в наше время, с которым мы очень дружили одно время и беседовали на разные научные темы, и он меня спросил (это очень важный вопрос!): «Что важнее – придумать ли новую мысль, которую опубликовать с тем, чтобы люди, там, проверяли и по ней работали, или привести всю систему доказательств, что естественно очень сократит и саму мысль, и возможность придумывания теории?» Я остановился на том, что важнее – доказательства. Он со мной не согласился. Он выдвинул концепцию – я выдвинул концепцию. Но надо сказать, что успех у нас был различный – его концепция была полностью и целиком отвергнута; моя, как видите, не обсуждается, но и не отвергается.

Я жду вопроса. Почему, вы спрашиваете, не обсуждается моя концепция? Хотя я ярко высказался против того, что этнос – явление социальное, и даже проследил историю вопроса от раннего Средневековья до наших дней, такая концепция и сейчас существует. Вы можете взять работы Виктора Ивановича Козлова,[32] где он четко об этом совершенно говорит. Я предлагал несколько раз диспут, но никогда моя перчатка не была поднята. Потому что, надо сказать, мои оппоненты – люди весьма умные, осторожные и, бесспорно, понимают всю слабость отстаиваемой ими точки зрения. Не считая возможным ее отстоять, они предпочитают не выходить на кафедру и не защищать ее, оставаясь, так сказать, в блаженном состоянии отсутствия всякого спора. Но отсутствие научного, теоретического спора, оно ведь влечет за собой и угасание научной мысли.[33]

Так что, я думаю, что если кто-нибудь из вас захочет выступить вот здесь после лекции с возражением на то, о чем мы беседуем, – то я останусь после лекции и буду отстаивать свои взгляды до тех пор, пока вы меня не переубедите. В противном случае – если кому-нибудь удастся меня переубедить – то я соглашусь с ним.

Я считаю, что это единственно научный подход. Правда, разница между моими оппонентами и мной заключается не только в том, что я базируюсь на большом количестве фактического материала, нежели они…

Но это другой, очень важный тезис, потому что существует еще одно направление «научной» мысли (я «научной» беру в кавычки), которое для вас – моих студентов, ежели вы на него встанете, будет убедительно. Это мнение, которое распространено в большинстве гуманитарных наук – что нужно изучать как можно больше материала, а там… «вывод придет сам». Крайне соблазнительная концепция? Нет, хуже, хуже. Вот так учат на Восточном факультете (Ленинградского гос. университета. – Ред.). И так пытаются учить на Историческом. (Дело в том, что на историческом факультете не получается.) И так пытаются учить весь мир. То есть в программу входят четыре языка и английский. Но каждый язык требует изучения грамматики, синтаксиса, фонетики, очень много чего. То есть за четыре года, в течение которых их учат, – студентам не дают возможности по-настоящему читать тексты. Если же они научаются их читать и находить в словаре слова и иероглифы, то они, в общем, теряют смысл, потому что каждое историческое сочинение написано по какому-то поводу, в какой-то определенной обстановке.

То есть, читая определенное сочинение, надо знать:

– и историю его создания;

– и время, когда оно появилось;

– и по поводу чего оно написано.

Но этого некогда выучить, потому что это уже история, на которую просто времени не остается.

А поэтому поводу опять приведу разговор с одним крупным ученым восточного факультета (ныне находящимся на пенсии, к счастью), который мне сказал, что он составил программу с тем, чтобы дать немного тибетского, немного китайского (для монголистов), немного английского. Всё они должны знать немного, – они же ведь сталкиваются с этими народами, хоть немного они должны знать.

На что я ему сказал: «Да, но тогда надо было дать немного ботаники – ведь они же там по травке ходят, немного геологии – они же по земле ходят (Л. Н. Гумилев смеется. – Ред.), немного экономики – они же там торгуют на базарах».

Он страшно обиделся, и на этом наши дружеские отношения кончились.

Так вот, если дать материала очень много, но не организованно, то это кажущаяся эрудиция. Во-первых, отбивает у студента охоту к изучению; а во-вторых, даже если студент очень старательный, лишает возможности изучить предмет.

Сегодня я говорю довольно много о методике изучения, потому что эта лекция вступительная и потому что надо знать, как мы подойдем к предмету.

Я предполагаю, что студент – существо в достаточной мере ленивое и занятое. И эти качества надо учитывать. Причем, в некоторых случаях, лень является спасительной: она избавляет от того, чтобы выучить всё, что заставляют, в том числе и ненужное. Поэтому я постараюсь организовать наши дальнейшие чтения так, чтобы давать ответы на поставленные вопросы по определенной схеме. А не для того, чтобы сообщить огромное количество сведений, которые сам студент должен организовывать по своему усмотрению. Нет у него усмотрения и не может быть. Если его нет у ученых, докторов наук, то тем паче мы его не имеем права требовать со студентов. Понятно?

Поэтому я опять повторяю тему всего курса, который я буду читать весь этот семестр: Каким образом человек распространился по всей земле и не истребил всю природу…

Что, перерыв сделать? Давайте отдохнем.

(Перерыв.)

Итак, существует мнение, что этносы связаны с теми или иными социальными явлениями, которое мы пока, временно, считаем гипотезой недоказанной. И будем к этому возвращаться по ходу дела неоднократно и разнообразно. Дело в том, что, тем не менее, явления для постановки наших социальных проблем мы обязаны изучать, потому что, изучая наш предмет, мы только их и видим, но это не значит, что они исчерпывают проблему.

Поясню свою мысль, она довольно простая. Во всяком случае, мне она казалась совершенно простой, пока я не столкнулся со своими оппонентами. Вот, существует у нас здесь электрическое освещение, все в нем, казалось бы, социально-техническое: и проводку сделали на каком-то заводе, и монтер – член профсоюза, ее провел, и обслуживает она нас, работников университета и, в общем, как будто всё здесь социально. Но, понимаете, никакого бы освещения не было, если бы не имело места физическое явление – ток, и не раскалялась бы нить. Электричество же мы никоим образом не можем отнести к явлениям социальным. Это есть сочетание природного явления и той социальной формы, того условия жизни, при котором мы это природное явление можем констатировать и зафиксировать.