Димитрий Чураков - 1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

• Название: 1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
• Автор: Димитрий Чураков
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906879-63-9

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.

---

Сегодня подобные схемы, рождённые типичным европоцентризмом, вряд ли можно признать достаточными. На Западе, действительно, рост буржуазных отношений мог стать единственной причиной реформ в сфере управления. Переход от феодализма к капитализму там сопровождался приобщением населения к местному управлению. Не могли не сказаться в странах Запада темпы и размах капитализации общества. В России ситуация была в корне иной. Известно ведь, что дискуссии о темпах развития и зрелости русского капитализма не утихали вплоть до периода сталинской индустриализации. Понятно, что возникли они не на пустом месте. Среди причин, породивших эти дискуссии, были и особенности русского капитализма, и его относительная отсталость[145]. Но если подобное было актуально применительно к началу XX века, то к середине XIX века это было актуально ещё в большей мере.

Кроме того, капитализм рос в России как уклад, параллельный по отношению к традиционной экономике страны. Отсюда его верхушечный характер. Первоначально буржуазные отношения в большей мере затрагивали верхи общества. Подавляющее большинство населения, принадлежавшее к социальным низам, долгие годы оказывалось не вовлечённым в орбиту развития капитализма. Впрочем, и в прошлом признавалось, что аграрная реформа 1861 года носила ущербный характер и сковывала рост в стране буржуазных отношений.

И здесь мы вновь должны вернуться к подлинной роли в новейшей русской истории отмены крепостничества. Оно было не только предпосылкой, но и основной причиной реформ и контрреформ самоуправления. Совпав с демографическим подъёмом, оно привело к мощному взрыву энергии крестьянства. Государство в одночасье оказалось перед лицом лавинообразного роста рядов своих граждан. Отсюда и вытекала та ситуация, о которой писали исследователи, но объясняли её чисто с позиций экономического детерминизма. К середине XIX века целые пласты общества оказались вне сферы управления. Провалились, выпали из-под государственного контроля целые отрасли народного хозяйства, к тому же те из них, которые были призваны ориентироваться на обслуживание нужд населения. Либеральное окружение царя уже тогда убеждало передать какие-то функции по обеспечению жизнедеятельности сельских жителей учреждениям, избранным всеми слоями общества[146]. Тем самым самоуправление должно было не только поглотить излишнюю социальную энергию деревни. Ставилась цель создать нового посредника вместо прежней фигуры крепостника между государством и крестьянством.

Такой подход позволяет дать рациональное объяснение многим вещам, прежде толковавшимся исключительно с точки зрения волюнтаризма того или иного монарха. Так, становится понятным, почему в органах самоуправления численно преобладали прежние крепостники, а права крестьян были всячески урезаемы, хотя это и вело к их постепенному загниванию. К примеру, в 1912 году в Николаевском уезде Самарской губернии не состоялось ни одного земского собрания. Причиной этого было то, что в уезде резко упало количество дворян и невозможно было обеспечить их представительство в земских органах. Комментируя обращение самарского губернатора по этому поводу, министр внутренних дел отмечал, что ситуация в Николаевском уезде «не представляет явления исключительного»[147]. И действительно, в 1909–1912 годах в 316 уездах должно было быть избрано 1831 гласных, в то время как всех дворян-избирателей насчитывалось лишь 1444. В то же самое время основным ресурсом пополнения земской казны было обложение не помещичьих, а крестьянских земель[148]. Во главе же земств стояли председатели дворянства соответствующего ранга. К слову сказать, сохранило дворянство и своё сословное самоуправление. В основе его, как и прежде, оставалась система дворянских собраний. Впрочем, как и земское, дворянское самоуправление своего общеимперского звена не имело.

Более ясным становится и феномен земского образования. Как известно, именно попечительство над школой было самым успешным звеном в деятельности земств. В Московском уезде первую свою школу земцы открыли в 1872 году, а в 1913 их было уже 206. Всего же за полвека земствами было открыто около 28 тыс. школ, в которых обучалось 2 млн детей. За тот же период ими было подготовлено 45 тыс. учителей[149]. Резко росли расходы земств на образование. В 1878 году они составили 14,5 % к земскому бюджету, в 1890 – 15,3 %, а в 1890 – уже 17,6 %[150]. Именно земства превратили народное образование в систему регулярно финансируемых заведений. Земствам удалось создать новый тип школы. Со временем по образцу земских школ стали действовать казенные и даже церковные школы[151]. Причины активности земств в сфере образования объяснимы, в частности, тем, что только образовательная деятельность могла социально адаптировать крестьянства без массированного вовлечения его в политическую деятельность. Кроме того, именно совпадение по времени демографического и социального взрывов в русской деревне создавали почву для быстрого развития образовательной сферы. Наконец, втягивание крестьян в процесс образования посредством земских школ правительство попутно ещё раз решало вопрос с посредником между собой и крестьянством. Таким посредником в данном случае становился интеллигент-учитель, т. е. опять-таки представитель господствующих групп населения.

Получает своё объяснение и тот факт, почему география земской реформы во многом совпадает с реформой 1861 года. В самом деле, земская система в основном охватила губернии Европейской России, т. е. те же губернии, где незадолго до этого было отменено крепостное право. Вместе с тем ни в Польше, ни в Финляндии, ни в Сибири, где капитализм дал наиболее глубокие корни, в том числе в деревне, земство не вводилось.

Наконец, становится очевидным и ритм смены реформ контрреформами. Пока государство ещё опасалось наката, идущего из глубин крестьянского мира, органы самоуправления получали максимум прав. В определённой мере царизм шёл на риск, балансируя на грани сохранения устоев, позволяющих существовать империи в неизменном виде. Зато потом, когда государство смогло оценить уровень социальной энергии, разбуженной отменой крепостного права, и мало-мальски адаптировать её, права самоуправления сужаются до уровня безопасного для основ имперства.

По-новому этот подход позволяет посмотреть и на хронологию некоторых событий. Так, ещё в 1859 году специальная комиссия при Министерстве внутренних дел признала важность создание учреждений самоуправления. Выводы комиссии были подкреплены царским повелением. Но работа над законом шла крайне медленно. Созывались различные комиссии, назначались и отстранялись их председатели. А дело стояло. Камнем преткновения была сфера разграничения местных дел от общегосударственных и политических вопросов. Лишь предчувствие политических последствий отмены крепостного права заставило власть активизироваться. Специальным распоряжением Александр II потребовал закончить работу по выработке положения о местном самоуправлении к 1 января 1864 года, что и было выполнено. В тот же день оно было подписано монархом. С этого момента слово «земство» в русском произношении входит во все языки мира. Оно было точным слепком с российской действительности и стало для страны тем же, что и фамилия для человека, присущее только ей и никому больше[152]. Старт городского самоуправления был дан несколько позже – 16 июня 1870 года. Это и понятно – давление крестьянства стало сказываться на положении в городах не так быстро, и здесь с мерами предосторожности можно было подождать. К слову сказать, вопрос о разграничении компетенции органов управления и самоуправление положением от 1 января 1864 года окончательно решён не был. В последующем он пересматривался. Более того, в ряде случаев приходилось опираться не на букву закона, а на устои обычного права, что в принципе противоречило бы любым элементам буржуазности, если они и закладывались в курс реформ. Кроме того, городское самоуправление в этот период реформировалось по образцу Прусского городового положения[153], нёсшего на себе немало черт корпоративной средневековой организации[154]. Позже, в 1892 году, когда прусская система ушла в прошлое, она была заменена ещё более реакционной, где феодальные порядки заменялись сугубо сословно-бюрократическими.

В результате реформ и контрреформ местное представительство в России к началу XX века сложилось в следующем виде. В основе земских учреждений лежали земские собрания уездного уровня. Для выборов земских гласных (скоком на 3 года) по положению 1890 года проводилось два земских избирательных собрания. На одном из них своих гласных выбирали дворяне. На втором – все остальные избиратели. Для представительства крестьян в уездных собраниях был установлен особый порядок. Крестьяне сами не избирали своих гласных. Их назначал губернатор из числа кандидатов, выбранных волосным сходом. Сами же волостные сходы формировались делегатами от сельских сходов. Таким образом, государство получало многоуровневое сито для отсеивания наиболее опасных для себя представителей крестьянства. Земские уездные собрания были как бы представительными органами самоуправления. Ими принимались решения в сфере их компетенции. За исполнением решений следили исполнительные земские органы, каковыми являлись Земские управы. Аналогичным образом строились и земские учреждения губернского звена. Главным отличием их от уездного земства был способ формирования. Население в выборах губернских земских собраний не участвовало. Оно формировалось по принципу делегирования уездным земством. Однако, несмотря на это, губернские земские органы не были подотчётны уздяным земским органам. На близких принципах действовало и городское самоуправление. Систему городского общественного управления составляли: