Дмитрий Филиппов - На этом свете (сборник)

• Название: На этом свете (сборник)
• Автор: Дмитрий Филиппов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-9909707-6-2

Повести и рассказы, собранные в книге, выдержали журнальные публикации и привлекли внимание как читателей, так и коллег-писателей. Место действия – Россия, время – XX век. От Чечни до Дальнего Востока, от Валаама до Соловков. Прошлое, переплетаясь с современностью, обрастает плотью и кровью. Автор погружает читателя в жесткий мир правды характеров, подчас довольно непростых, на фоне которых обнажается глубинный нерв великой эпохи.

Повесть «Три дня Осоргина» основана на реальных событиях: к заключенному Соловецкого лагеря, бывшему царскому офицеру, приезжает жена, с трудом добившаяся трехдневного свидания. Но Осоргин уже знает, что включен в расстрельные списки за побег двух заключенных…

---

– Зачем?

– Живее, дятел, – резкий и сильный пинок в бедро.

Радик засеменил к воде, но не удержался, поскользнулся и упал спиной в грязевую жижу.

– Чухан – он и есть чухан.

Радик неуклюже поднялся. Глаза набухли от слез. Дрожал подбородок. Болело бедро. Он вошел в воду по колено, подтянул к себе плот, обернулся…

В лицо ему полетело зеленое желе лягушачьей икры. Липко припечатало щеку, разлетаясь во все стороны черными точками головастиков.

Ребенок заревел. Стоял, опустив руки, и плакал грудью и горлом. Даже не пытался утереть с лица зеленые сопли икры.

– Живее, тебе сказали, – шакаленок на берегу вытирал руки о штанину.

Радик, плача и дрожа всем телом, вскарабкался на плот, лег и поджал под себя ноги.

– Теперь ты! – Доля поднял весло и протянул его Тиме. – Толкай плот. Со всей силы, иначе выстегну.

– Он плавать не умеет…

– Вот и научится.

Тима все сделал правильно, как ему сказали. Плот закружило от резкого толчка, вынося на середину озера. А Радик продолжал лежать и всхлипывать, не поднялся, не обернулся.

– Гудбай, персик – дозревай! – Тима, Доля и шакалята растворились в лесу.

Тянулись минуты, рыдания становились глуше, перестали дрожать плечи. В какой-то момент ребенок успокоился.

Два неподвижных существа утверждали жизнь и боль затерянного озера: мальчик на плоту и серая ящерица на береговом камне.

Другой берег

Медный крестик зацепился за медную проволоку. Радик привстал, намокшая нитка порвалась – крестик ойкнул в воду, расходясь маленькими кругами по глади озера.

Вечерело. Солнце уже не пекло – ласково лизало плечи. Прохладой и солью потянуло со стороны моря. Радик встал на плоту во весь рост и пронзительно закричал: «А-а-а-а-а-ахх». Тайга отозвалась скудным и потрепанным эхо.

Чувство болезненного одиночества заметалось в глазах. И на уровне щенячьего инстинкта ребенок ощутил свою хрупкость, свою ломкую беззащитность перед всем миром. Мальчик-с-пальчик. Один-единственный во вселенной.

Одиночество – это потеря основ. Грунтовые воды вымывают землю под домом, проседает фундамент, и все идет вкривь и вкось. Еще минуту назад нет сомнений в твердости и нерушимости. Ан нет! Неуловимое мгновение между «сейчас» и «потом». И все летит в тартарары.

И душа, и сердце, и голова на месте. И даже глаза – глаза! – глядят удивленно, ошарашенно. Но пространство и время уже выпадают из тебя, как кусочек еды из дырки в зубе. И не легко, и не печально от этого. Тотальное безвременье.

Радик пытался грести рукой, сложив ладони лодочкой – ничего не выходило. Плот только кружился на месте.

Радик кричал на весь белый свет – никто не слышал.

Скалистый берег на другой стороне озера молчал. Выпуклые грани серых камней не притягивали, не отталкивали. Спокойно глядели отрешенностью иного мира. И они даже не спрашивали ничего. Ну о чем тут можно спрашивать? И с кого, самое главное, с кого? С Доли, с Тимы, с Коли Зайцева? Да и за что? За не вырвавшийся крик? За неумение плавать? За лягушачью икру?

А как рождаются берега? В какой момент они обретают угрюмое величие? Где прописаны законы, по которым не остается ничего лишнего? Вырви куст над водой, побрей серую поросль мха со щек скал – и сдуется берег, утратит монолитность. Но теперь – сейчас, в это мгновение – берег нерушим, мудр и безупречен. Он знает и настоящее, и будущее. А прошлое ему – как уроду лишний прыщик. Еще берег равнодушен – это следствие мудрости. Берег мстителен, он не терпит слабости. Берег всегда помнит след первого человека, на него ступившего. И еще берег умеет притягивать.

Радик не нырнул, не прыгнул – шагнул в вечернюю воду. Решения только высвечиваются в глазах краткой искрой, но рождаются они в рвотном рефлексе совести. Без осмысления. Но всегда с готовностью идти до конца.

Воздух

Мокрая темнота сжала его со всех сторон, забилась в нос, выскребая переносицу; глубина обдала прохладой; звукам мира словно бы зашили рот. Радик, как сумасшедший, замельтешил ногами, руками, пытаясь вырваться на поверхность, втянуть хотя бы наперсток, хотя бы грамм свежего воздуха. И пространство над головой вдруг разошлось, расступилось, высвечивая жизнь во всей своей летней неповторимости; Радик с хрипом вздохнул, на короткое мгновение увидел заходящее солнце, но глубина потянула его обратно. Втянула, выбила воздух из груди, заставила сделать первый глоток. И темнота приблизилась на один шаг.

Паника! О, эта сука не приходит просто так. Да, будоражит тело, бьются руки и ноги изо всех сил… Лишь бы наверх, наверх, наверх… Не бывает страха смерти – бывает ужас. Уверенное понимание, что сейчас все-все-все может закончиться. И у ребенка, и у старика – когда внезапно все происходит неправильно, не по плану… а значит, всегда. Неизвестность условна, а вот смерть… Когда не сможешь больше думать, не сможешь чувствовать боли, не сможешь Долю бояться… Это невыносимо просто. А жизнь НИКОГДА не должна заканчиваться.

Радик бултыхался в пресной воде, на короткое мгновение выплывал на поверхность, вдыхал поровну воздух и воду и снова падал в рыжую муть. Но двигался! Хоть куда-то.

Сил оставалось все меньше и меньше. И даже не слабость – дремота стала проникать под кожу. Вот удивительно: в воде – и под кожу! Но проникала, сжимала вены, тормозила ход крови, усугубляя ее густоту. И в этом нашлось спасение.

Сначала расслабились икры ног, затем плечи, плавнее и легче стали движения рук. Голова не слушалась совсем, но эта вялость непослушания все и решила. На исходе сил Радику вдруг захотелось посмотреть наверх. Так захотелось, как будто он никогда до этого не видел неба. Словно не было во всю жизнь у детской души желания чище, ярче, искренней. Даже сравнить не с чем. Ну… как материнская рука легла под подбородок. Он просто поднял голову.

И разорвалась над головой молочная пенка небытия. Свет дальневосточного вечера надрезал веки, заставил заморгать часто-часто, брызгами вышел воздух, секундным спазмом крутануло легкие… И земля! Она вдруг поверила в человека и отменила силу тяготения. Стало легко, свободно, руки обрели расслабленную уверенность.

Радик поплыл. Впервые в жизни. Плыл и ревел, ощущая нутром, что жизнь никогда не должна заканчиваться.

Возвращение

Поселок постарел за этот день. Сумерки уже не придавали домам магического обаяния, дворы и площадки сбросили шелуху путаных лабиринтов, а взрослые, спешащие по домам с работы, вдруг разом перестали прятать усталость в складках вспотевших лбов. И даже флотские – все в черном, с фуражкой и блестящей кокардой – забыли о своей роли гордых и смелых богов.

Старинный замок с подвалами, переходами, тайнами и сокровищами оказался полуразрушенной казармой. Сыпется штукатурка со стен, обвалена крыша, обрывки полиэтилена, как сопли, висят из разорванных ноздрей окон, зазубрины плесневелого шифера торчат тут и там. И Радик вдруг совершенно ясно понял, что нет и не было сокровищ, рыцари и индейцы никогда не вернутся. Да и был ли тот волшебный мир? Не сон ли это?

А поселок-то мал, слаб и беспомощен. Удивительно, как раньше он вмещал в себя целую вселенную?! Эта мысль, естественная в своей простоте, заставила Радика улыбнуться – легонько, не размыкая губ.

Вот скос перед футбольным полем. Здесь и зимой, и летом играли пацаны в царя горы. Как весело и как глупо! Настоящий царь будет смотреть со стороны на свалку из тел, кулаков и визга, а потом плюнет и пойдет домой пить чай с вареньем из красной смородины. Царь будет в тепле рассасывать кисло-сладкое желе – щурясь, не размыкая губ.

Шоссе возле дома было перегорожено, на пятачке толпились люди. Дорогу перекрыл «Урал» – уже не огромный, не внушительный, пыльный, в сколах темно-зеленой краски. На мордатый бампер облокотился моряк-срочник, заторможенно курил, изучая шероховатый асфальт. Люди обступили небольшое пространство перед носом машины, переминались с ноги на ногу; сдавленный шепот плыл над головами, в сантиметре над пыльным и сальным волосом. Приближался унылый визг – подъехала машина Скорой помощи.

Радик подошел ближе. Вгляделся в моряка. Скошенная набок пилотка, застиранная роба, гюйс в темных маслянистых пятнах, белесый пушок над верхней губой. И в этот момент моряк посмотрел на него. Взгляд был усталый, молящий, мудрый и всепрощающий. Такой взгляд бывает у блаженных или приговоренных к смерти. Радик смотрел парню в глаза и вдруг ясно и четко увидел другой берег: скалы, поросшие мхом, редкие сосны, чьи корни намертво впиваются в камни пульсирующим клубком, кусты орешника над водой, прелый вереск, зелень травы вдоль звериных троп… Мальчик мгновенно узнал их, каждую черточку, каждый изгиб. Узнал и широко улыбнулся. А другой берег спокойно закрыл глаза.

Через площадку у дома, на которой постоянно рубились в «пекаря», неслась молодая женщина. Неслась со всех ног, без единого звука, только стук пяток о землю обнадеживал пространство равномерным гулом. Она выбежала на шоссе и не раздвинула – снесла стоящих у машины людей. На мгновение замерла, а затем рухнула на дорогу перед детским телом. Завыла уродливым голосом…