Юрий Буйда - Стален

• Название: Стален
• Автор: Юрий Буйда
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-99508-0

Как это всегда бывает у Юрия Буйды, в горячей эмали одного жанра запекаются цветными вкраплениями примеси жанров других. Так и в этот раз: редкий в русской прозе плутовской роман обретает у автора и черты романа воспитания, и мета-романа, и мемуарно-биографической прозы. В центре повествования – Стален Игруев, «угловой жилец и в жизни, и в литературе». Талантливый провинциал, приезжающий в Москву за славой, циничный эротоман, сохраняющий верность единственной женщине, писатель, стремящийся оставаться твердью в потоке жизни, в общем, типичный русский человек, живущий в горящем доме. Его путь – это цепочка встреч и расставаний, впрочем, как у всех. Но у Игруева – не как у всех. И его самобытность, и те женщины, что втягивали его в свой круговорот жизни, и те воронки времени, в которые он попадал, – из разряда особенных. Как и его имя.

---

– Здесь же всюду камеры, даже в саду.

Камер не было только в хозяйской спальне и примыкавшей к ней ванной – туда мы и отправились.

На цыпочках прошли мимо широкой кровати под балдахином, на которой спал Борис, проскользнули в ванную, Лу сняла платье, легла на пол и прошептала: «Послюнявь меня, милый, пожалуйста».

Через час-полтора мы вышли из ванной, держа туфли в руках, и двинулись было к двери, которая смутно белела в темноте, но тут вдруг Лу замерла посередине спальни, и я чуть не налетел на нее.

Она не сводила глаз с мужа, развалившегося на кровати под балдахином.

Тело его казалось угольно-черным.

Я легонько подтолкнул Лу, но она сжала мою руку и проговорила вполголоса:

– Он не дышит.

Только тогда до меня дошло, что Борис действительно не подавал признаков жизни. Никаких.

Лу отдала мне свои туфли, приблизилась к кровати, склонилась над мужем, а потом вдруг сказала во весь голос:

– Включи свет, пожалуйста.

Я поставил ее туфли на журнальный столик, стоявший у стены, включил свет, обернулся и увидел Бориса, который лежал на спине, облепленный окровавленными простынями. Его голова таращилась на меня с соседней подушки.

На мгновение мне показалось, что все вокруг – молочно-желтый потолок, бежевый ковер на полу, дверцы стенных шкафов, золотистый торшер в углу, белый телефон на прикроватной тумбочке – забрызгано кровью.

Значит, пока мы с Лу занимались любовью, кто-то проник в дом, убил ее мужа и скрылся. Убийство произошло в двух шагах от нас, за стеной, а мы и не заметили.

– Ты что-нибудь слышал? – спросила Лу.

– Слышал, как он храпит, а потом не до того было…

Лу подошла к окну, отодвинула штору, вздохнула.

– Вот и дождь, – сказала она. – Пойдем.

Я схватил ее туфли, и мы побежали вниз.

Лу решительно направилась в кабинет мужа, включила настольную лампу, легко сдвинула вбок секцию книжного шкафа, за которым – я такое видел только в кино – оказался сейф, набрала код, открыла стальную дверь, присела на корточки, вытащила с нижней полки спортивную сумку.

– Здесь наличные, – сказала она. – Но тебе надо уходить прямо сейчас.

Я вспомнил о камерах видеонаблюдения, о четырехметровом заборе с колючей проволокой, – а ближайшие деревья были посажены в пяти метрах от ограды, – об охранниках с собаками, которых я видел в день приезда, но Лу это знала не хуже меня. В ящике письменного стола она нашла ключ от аппаратной, где находился пульт управления видеокамерами, и без промедления бросилась туда – я едва поспевал за нею со спортивной сумкой и ее туфлями в руках.

– Оказывается, мы зря прятались, – сказала она, когда мы оказались в аппаратной. – Эти люди вырубили все камеры.

– Люди?

– Ну не один же человек все это провернул. – Выключила свет в аппаратной. – Поторапливайся.

Мы прошли через кухню на задний двор и побежали под дождем через поле к экскаватору, который стоял метрах в трехстах от дома.

Вокруг машины были расставлены на треногах фонари, которые освещали канаву, тянувшуюся до забора.

– Трубы меняют, – сказала Лу.

Лу подняла сетку, натянутую над канавой, мы наспех поцеловались, я спрыгнул в траншею и, пригнувшись, двинулся вперед по щиколотки в жидкой грязи, на четвереньках прополз под забором, выбрался наверх, вскинул сумку на плечо и зашагал к лесу.

На то, чтобы добраться до дома, у меня ушло часов пять-шесть, и это были мучительные часы.

Промокший, перепуганный, плохо соображающий, я брел по лесу, спотыкаясь о корни деревьев, падал в какие-то ямы, выползал из оврагов, но боялся выйти на дорогу, где меня наверняка могли подстерегать какие-нибудь хмурые мужики с топорами, которые за версту чуют деньги. Я думал о Борисе, который лежал в луже стынущей липкой крови посреди широченной кровати, о том, как объяснить в банке происхождение такой кучи денег, и о Лу, женщине с маленьким мочевым пузырем. Я думал о том, что мог бы жениться на ней, вдове мультимиллионера и законной наследнице его состояния, жить в роскоши и писать без спешки, но тотчас гнал эти мысли вон, понимая, что она ни за что не выйдет за меня, да и мне это не нужно, потому что я и в самом деле не знал, зачем мне это, а просто хотел денег и Лу, и все больше запутывался, запутывался…

Думал, боялся, брел, надеялся, падал, стонал, полз, волоча за собой сумку и не соображая уже, куда иду, куда ползу, пока не наткнулся на сарайчик, стоявший на вершине невысокого холма, и, к счастью, дверь оказалась незапертой, – вошел, сгреб солому в угол, сел, прижав сумку с деньгами спиной к стене, и забылся тяжелым сном…

Спал я, наверное, часа два-три, а когда проснулся и вышел из сарая, дождь уже кончился.

Светало, воздух был прохладным, с веток капало, где-то стрекотала сорока.

Надо было выбираться на дорогу, ловить машину, чтобы добраться до дома, но я весь был в грязи, а в моем бумажнике оказалось всего сто рублей. Зато теперь я не боялся ни ищеек, идущих по моему следу, ни мужиков с топорами, которые ночью мерещились мне за каждым кустом.

Я двинулся вниз, туда, где, как мне казалось, должна быть дорога.

Солнце уже поднялось над верхушками деревьев, когда у обочины остановился грузовичок, за рулем которого сидел веселый морщинистый старик. Глянув на мои брюки, он бросил на сиденье мятую газету. Я сел на газету, открыл початую бутылку, отпил.

– Ты поосторожнее, парень, солнце только встало, – сказал старик, с жутким скрежетом переключая сцепление. – В России три болезни – надрыв, воспаление нутра и опой. Опой – самый опасный…

– А тоска?

– Хандра-то? От нее никуда, она – царица всея Руси! Но ты не сдавайсь, веселись, невеселые сходят с ума!

Старик говорил без умолку, рассказывая о себе. В Афганистане был снайпером в разведке, ранен, контужен, орден Красной Звезды, теперь, при новом президенте, за это пенсию прибавили: «Не только на выпить, но и на закусить хватает». Хорошо зарабатывает доставкой грузов, сыновья в бизнесе, недавно похоронил жену – кивнул на фотографию маленькой круглолицей женщины.

– Глаза красивые, – сказал я на всякий случай.

– Из-за глаз и женился, – сказал старик. – Если бы не ее глаза, не женился б. – Понизил голос. – У нее же мизинца не было – понимаешь? Левого мизинца. Две фаланги отрублены, а третья торчит таким маленьким пенечком. Почему? Кто отрубил? За что? Или просто несчастный случай? Ты, говорит, не спрашивай – все равно не отвечу. Либо женись, либо иди отсюда. Страшно мне стало… но взял… первой ночи боялся, а ничего – чистенькая оказалась… стеснительная…

– Так и не рассказала?

– Про мизинец-то? Не, не рассказала. Троих детей вырастили, а так и не рассказала. Ты подумай, а! Жуть-то какая, а? Она померла, нет ее, в земле догорает, а я до сих пор думаю про ее мизинец. Сколько всего в жизни было, а думаю только об этом мизинце. Почему? За что? Кто ее так? Ночью проснусь и думаю, а что тут придумаешь? Ей было девятнадцать, когда познакомились, а что было до того, не знаю, не рассказывала… с кем жизнь прожил – не знаю… аж мороз по коже… Когда хоронил, туфли с нее снял, чтоб после смерти не бегала за мной, а мизинец этот тут как тут, как заговоренный…

Дорога в это время была пустынной, и через час старик высадил меня у дома возле «Академической», где я тогда снимал квартиру.

Я протянул ему три стодолларовых купюры.

Одну старик вернул, остальные смял в кулаке, разжал пальцы – на ладони ничего не было. Подмигнул, хохотнул и уехал.

Глава 4, в которой говорится о клятве на «Кипарисовом ларце», жареных гусях и эриксонизме

Разбудил меня громкий шум – кто-то изо всей силы колотил в дверь.

На пороге стоял пьяный босой мужчина в трусах, милицейской фуражке и милицейском же кителе с сержантскими погонами, наброшенном на плечи.

– Ну что, сука? – сказал он зловещим тоном, еле ворочая языком. – Давай выкладывай…

Не успел я испугаться, как из двери напротив вылетела толстуха в распахнутом халате. Прикрывая пятерней густую поросль в низу живота, похожую на каракулевую шапку, она схватила мужчину за ухо и потащила за собой, приговаривая: «Вот зараза! Ну зараза!», втолкнула его в квартиру и захлопнула дверь.

Я провел ладонью по лицу – оно было мокрым – и запер дверь.

Этот нелепый и комичный инцидент вызвал у меня приступ ужаса, грубо напомнив, в какую мутную историю я вляпался.

Заварив кофе, я попытался сосредоточиться.

Во-первых, ни капли спиртного, пока вся эта история не закончится.

Во-вторых, в разговоре со следователями – ни намека на особые отношения с Лу.

В-третьих, нужна правдоподобная история о том, почему я ушел среди ночи и как мне удалось покинуть поместье незамеченным.

В-четвертых, ни слова о деньгах…

Тут до меня дошло, что я даже не посчитал деньги, из-за которых так намучился минувшей ночью.

Проверив, хорошо ли заперта входная дверь, вытащил на середину комнаты спортивную сумку, вывалил банкноты на пол и принялся считать.