Павел Нерлер - Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности

• Название: Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности
• Автор: Павел Нерлер
• Жанр: Поэзия
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-4448-0842-9

Имя поэта, прозаика и литературоведа А.С. Цыбулевского (1928–1975) многое говорит знатокам русской и грузинской поэзии. Он во всем был поэтом – и тогда, когда писал стихи, и тогда, когда прозу (принципиально лирическую), и тогда, когда фотографировал. Настоящая книга сфокусирована на его критической прозе и записных книжках, большинство материалов публикуется впервые. Корпус текстов Цыбулевского состоит из двух больших разделов. Первый – это критическая проза поэта, составленная из нескольких своего рода «разговоров»: о переводах поэм Ваша Пшавела, об А. Блоке и об О. Мандельштаме. Второй и главный раздел – это шестьдесят восемь записных книжек поэта за 1964–1973 гг. – своего рода «подстрочник», причем и поэзии, и прозы. Третий раздел – изобразительный: фотобиография Цыбулевского, а также – художественные фотографии, сделанные им самим. В приложениях – подборка из обнаруженных в архиве литературоведческих текстов Цыбулевского разных лет, а так же «Венок» (собрание стихотворений, ему посвященных; среди авторов – Б. Ахмадулина, Е. Евтушенко, Б. Окуджава, М. Синельников и др.).

---

И так далее.

Но однажды Гия дал Шуре стихи позднего Мандельштама – и велел читать. И вскоре под тяжестью прочитанного все эти лесенки-перекладинки-балясинки закачались, а потом с треском рассыпались и улетели в тартарары. И вскоре уже почти любой разговор у него «сводился к Мандельштаму», как заметил Михаил Синельников.

В 1964 году Шура начинает вести свои записные книжки, где дает волю внимательной саморефлексии. Само это занятие постепенно выводит его на представление о многоуровневости словесности, на осознание своего места в ней и, как следствие, на попытки зацепить и сформулировать собственную поэтику – поэтику доподлинности.

Его друг Ушанги Рижинашвили справедливо указал на ее прямую связь с Фаустом:

Фаустовское начало – «Остановись, мгновенье, ты прекрасно» – мучило, терзало, жгло его. Прекрасна жизнь во всех своих проявлениях – это единственная, непреходящая, уже известная, но поэтом еще раз открытая и подтвержденная истина. Но прекрасна лишь длящаяся, текучая, переменчивая, неуловимая жизнь. Остановить ее – значит умертвить, обезобразить, расчленить ее. Какой же исход?..[35]

Цыбулевский видит выход в том, чтобы

…выразить красоту жизни и себя – в ней в слове – именно в слове – это в ХХ-м то веке, когда уже есть фотография, кино, видеозапись – останавливающие, воспроизводящие, возвращающие нам любые мгновения, пусть даже самые краткие и неповторимо-неуловимые. Но только слово может ухватить явление в его динамике, первичности, незамутненности, продлить, усилить, интенсифицировать переживание[36].

В середине 1960-х годов еще не печатавшиеся тогда Шурины стихи были замечены некоторыми видными грузинскими и русскими поэтами. А в 1966 году появилась первая стихотворная публикация Цыбулевского – причем в «Литературной газете», что было тогда знаком высшего качества (вступительную заметку написал Симон Чиковани). В 1967 году в тбилисском издательстве «Литература да хеловнеба» вышла его первая книжка – «Что сторожат ночные сторожа», редактором которой был Евгений Евтушенко, а автором предисловия – тот же Симон Чиковани, написавший:

Но в любом случае – и это главное – в стихах Цыбулевского просвечивает личность автора – человека редкой душевной чистоты, целомудрия и скромности.

Побывал Цыбулевский и в соискателях-диссертантах, причем героем его работы был Александр Блок. Тему диссертации он дважды менял: сначала это было «Возмездие», а потом записные книжки и дневники Александра Блока, только-только появившиеся как завершение превосходного синего блоковского многотомника. Его условным научным руководителем был Георгий Гиголов, но он консультировался и общался еще и ленинградским блоковедом Владимиром Николаевичем Орловым.

Сохранилось письмо Цыбулевского к нему – от 18 ноября 1967 года:

Дорогой Владимир Николаевич! // Ваше письмо я получил поздно – был в отъезде. Теперь хожу с ним и перечитываю его – Вы себе не представляете, как много оно для меня значит, ведь я в какой-то мере занимаясь Блоком давно уже создал себе Ваш культ. Вы для меня и заочно – учитель – в самом трепетном произнесении этого слова, простите, что так беззастенчиво прямо пишу об этом. А теперь у меня есть и Ваше письмо! // Я уже не представляю себе Блока вне артистической атмосферы Ваших комментариев – скупых и щедрых одновременно… // Гие я передал все… Он высылает Вам экземпляры девятого номера Литературной Грузии с М. Цветаевой. Гия был вчера у Марики Николаевны. Увы, ничего радостного: она не встает… // В Тбилиси – осень, несколько ветреная, но все-таки чудесная. Не собираетесь ли Вы сюда?[37]

Затем письмо переключается на самого автора:

Радостно, что книжка моих стихов чем-то близка Вам. Это давние мои стихи – впрочем, ссылка на давность, конечно, не оправдание. Теперь стихов писать не умею, учусь прозе. Причем сознательно оправдываю ее традицией (может быть, можно говорить о традиции) – прозы Блока, как она у него писалась в дневниках и записных книжках… То, что получается у меня, вероятно, можно упрекнуть в некотором эстетизме – дурном. // Традиция Блока… кое-где у меня он появляется и сам, конечно, поневоле – обедненный образ. // Если Вам интересно и найдется сейчас для этого время, то я пришлю Вам образец этой прозы (Последнее – 98 стр. на машинке). // С уважением и любовью, // Шура. 18/XI 1967[38].

Но диссертация о Блоке так и осталась ненаписанной. Шоком и камнем преткновения для Цыбулевского стал блоковский антисемитизм: выросший в Тбилиси – городе, где юдофилия доходила до того, что собравшихся в Израиль отказников не выгоняли не только с работы, но и даже из партии, – он был особенно чувствителен к этому.

14 февраля 1969 года Цыбулевского приняли в Союз писателей СССР[39]. На стыке 1960-х и 1970-х годов у него было несколько заметных публикаций в периодике, но исключительно в русскоязычной, выходившей в Грузии, – в журнале «Литературная Грузия» и ежегоднике «Дом под чинарами». Печатались и стихи, и проза, и немногочисленные переводы с грузинского (из Галактиона Табидзе, Карло Каладзе, Тариэла Чантурия, Мориса Поцхишвили и других), а также отрывки из диссертации о переводах Важа Пшавела.

Наконец, в 1973 году в издательстве «Мерани» вышла вторая книга Цыбулевского – «Владелец Шарманки», в которой он собрал свои лучшие стихи и прозаические вещи[40]. О планах автора на будущее свидетельствовало само название одного из циклов стихов – «Строфы для третьей книги». Но третьей прижизненной поэтической книги у Цыбулевского не было.

Диссертацию он все же напишет – сравнительный анализ переводов поэм Важа Пшавела великими русскими поэтами. К защите вышла еще книга-диссертация – в 1974 году: «Русские переводы поэм Важа Пшавела (проблемы, практика, перспектива)», опубликованная тбилисским издательством «Мецниереба» в 1974 году (под редакцией А. А. Гвахария). Саму диссертацию поэт защитил лишь за несколько недель до смерти!..

Заболев, Шура лежал в больнице на Авлабаре, окна палаты смотрели на Метехи. Умер он дома, успев прочесть читательские письма, пришедшие на его «Владельца Шарманки», но не успев на них ответить.

Коллеги по институту писали в некрологе:

В последние дни своей жизни он молча сидел на балконе и часами смотрел на старый город, словно не мог наглядеться. Он угасал, светлел внутренне… В гробу он был прекрасен, нечеловечески красив…[41]

Самое последнее из его желаний – поесть хаши – не исполнилось: Гоги Антелава хотя и нашел нужное заведение и принес хаши на Хетагурова, но Жека сказала: не сейчас, они не спали всю ночь. А через час Шуры не стало.

Александр Цыбулевский умер 17 июня 1975 года. Насколько много – даже по грузинским масштабам – у Цыбулевского было друзей и знакомых, стало ясно 20 июня – в день его похорон: в Навтлуги, на Русско-Еврейском кладбище собралась не одна сотня людей[42], и многие увиделись тут впервые…

Семейная могила Цыбулевских – недалеко от входа[43]: кроме Шуры в ней лежат его родители и бабушка.

…А вместе с тем Александр Цыбулевский, его стихи и проза – в целом – одно из интереснейших явлений русской словесности своего времени. При этом известность его творчества заметно отстает от той художественной ценности, которую оно собой представляет.

При жизни А. Цыбулевского его творчество было вообще вне поля зрения критиков и литературоведов. Самые первые упоминания его произведений встречаем лишь после его смерти – в рецензиях Ильи Дадашидзе (Дружба народов. 1975. № 8) и Е. Сидорова («Литературная газета» за 24 марта 1976) на сборники «Дом под чинарами» разных лет. Евгений Сидоров, в частности, писал:

…Читаю повесть Александра Цыбулевского «Левкина история» и вижу его удлиненное, матово-бледное лицо, слышу медленный голос. Он уже не прочтет моих опоздавших строк. Цыбулевский ушел из жизни рано, и в душе осталось горькое чувство, что он так и не обрел той большой читательской аудитории, которой, на мой взгляд, безусловно, заслуживал. Две его книги, вышедшие в Грузии… открывают оригинальный, редкой нравственной чистоты художественный мир.

Затем, в «Доме под чинарами – 1976» вышла большая мемориально-критическая статья «Уроки лирики», написанная грузинским поэтом и ученым Ушанги Рижинашвили и целиком посвященная «Владельцу Шарманки»[44]. Имя Цыбулевского, краткие отзывы о нем стали появляться на страницах периодики, в частности в статьях К. Симонова и Г. Маргвелашвили. Публиковались и посвященные ему стихи, написанные его друзьями – Б. Ахмадулиной, Б. Окуджавой, М. Синельниковым, И. Дадашидзе, Д. Чкония, Г. Онаняном. В январской книжке «Литературной Грузии» за 1977 год была опубликована большая повесть известного писателя Эм. Фейгина «Тбилиси, вечернее небо», целиком посвященная А. Цыбулевскому.

Интересную попытку острого спора с фрагментом диссертации Цыбулевского – статьей «По ту сторону подстрочника» («Дом под чинарами – 1974») – представляет собой полемическая статья А. Абуашвили «Критерий объективен»[45]. О Цыбулевском-ученом и о его диссертации писал в свое время и пишущий эти строки[46].