Валентин Пикуль - На задворках Великой империи. Том 1. Книга первая. Плевелы

• Название: На задворках Великой империи. Том 1. Книга первая. Плевелы
• Автор: Валентин Пикуль
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-4444-8876-8

«На задворках Великой империи» – один из ранних романов В.С. Пикуля. Это панорамное повествование о жизни провинциального российского города в вымышленной, но вполне узнаваемой Уренской губернии в начале XX века. Произведение написано в духе сатиры М.Е. Салтыкова-Щедрина, одного из любимых авторов Валентина Саввича. Замысел романа и образ главного героя – князя Сергея Яковлевича Мышецкого – возник у писателя в результате длительного и внимательного изучения архивных документов Государственной думы.

---

Мышецкий стыдливо назвал имя своего сына. Петя в робости топтался возле дверей.

– Оставь нас! – прикрикнула сестра, и Попов покорно затворил за собой двери.

Додо встала, стремительно прошлась по комнате. Широкие одежды ее, как ремни, со свистом стегали вокруг нее воздух.

– Мы ведем свой род от Рюрика, – вспылила она, – не затем, чтобы закончить его Адольфом-Бурхардом! Мой мельник этого не поймет, он оставит моим детям только муку и жернова. Но – ты! Ты обязан продлить род…

Мышецкий, не вставая с кресла, ласково привлек к себе сестру за руку:

– Что с тобою, Додо? Почему ты так говоришь о своем муже? Ведь Петя хороший человек, и он тебя очень любит.

– Ты ничего не знаешь! – отмахнулась сестра и сразу заговорила о другом: – Поедешь, наверно, через Новгород?.. Ради бога, посети наше гнездо, где мы были так счастливы в детстве… Вокруг все рушится, все трещит! Как спасать – не знаю! Кровь, всюду кровь…

Додо говорила яростно, залпами, и Мышецкий уловил в ее дыхании слабый запах вина.

– Ладно, – миролюбиво закончил он, вставая. – Я поднимусь к Пете. Неудобно…

Попов явно поджидал его, стоя среди своих сокровищ – огромной коллекции гравюр и офортов, упрятанных в роскошные фолианты зеленого сафьяна. На рабочем столе его возвышались груды каталогов от Бёрнера, Драгулина и фирмы Бисмейера, которые совсем вытеснили на край и задавили нехитрую бухгалтерию его мукомольной фабрики.

Желая сделать приятное шурину, Сергей Яковлевич сразу же разрешил:

– Ну, Петя, начинай хвастать!

И бедный Петя сорвался с места, лез к потолку, тащил пудовый фолиант, кончиками пальцев бережно ласкал линии офорта, ликовал от восторга:

– Тридцать пятый лист к сюите Рейнеке… Знаете – кого это? Самого великого Эвердингена. И, знаете, как достал? В хламе с аукциона! Продавался вместе с египетским саркофагом из-под мумии. Всего за две сотенных… Без саркофага не продают! Что делать? Я взял… Теперь у меня не хватает только восемнадцатого листа…

– А где же саркофаг?

– Куда его! Отдал на свинарник. Из него теперь свиньи помои лакают… Нет-нет-нет, – настаивал Петя, – возьмите линзу: какая непревзойденная четкость линий! А нажим, нажим… Ну?

Мышецкий линзу взял, отметил железную точность резца, но мысли его сейчас были далеки от искусства.

– Милый Петя! – И он вскинул линзу к глазам, посмотрев на увлеченного шурина. – Я кое-что уже слышал в Питере, но, честно говоря, не верю… Додо человек остро чувствующий, несомненно – личность незаурядная, но как бы там ни было… Я не верю! – повторил Сергей Яковлевич, ибо ничего более не мог сказать в оправдание сестры.

Попов тихонько заскулил, пряча свое большое лицо в широко растопыренных пальцах. Мышецкий смотрел на его подрагивающие, по-бабьи рыхлые плечи и мучительно переживал за этого человека.

– Вы ничего не знаете, – сказал Попов, снова всхлипывая. – Но мне так тяжело… Так тяжело! Боже, какой я несчастный.

Князь пересел поближе к шурину, встряхнул его:

– Дорогой Петя, я не знаю, как это делается, но… Сойдитесь с первой же горничной – вам станет легче.

– Нет, – отозвался Попов, – я не могу… Я слишком люблю вашу сестру.

Он вдруг встал, раскинул руки, обвел стены в сафьяновых фолиантах, лицо его просветлело.

– Все равно, – сказал он торжественно. – Я самый счастливый человек на свете… Вот они, мои сокровища! Великие мужи мира сего! Я недостоин созерцать вас. Но вы… Вы укрепляете дух мой!..

Их позвали вниз – к чаю. В гостиную, широко позевывая, вышел откуда-то из потемок статный красавец, которого Сергей Яковлевич знал еще по Петербургу. Это был граф Подгоричани, служивший в кавалергардах. Судя по всему, он чувствовал себя на даче Поповых как в родном полку. Тонкие, в обтяжку рейтузы кавалериста бесстыдно подчеркивали ту часть его тела, которую прогрессивное человечество находит нужным укрывать от докучного любопытства.

Сергей Яковлевич со значением посмотрел на сестру, и она поняла его взгляд, полный укоризны.

– Друг нашего дома, – сказала Додо и тихо добавила: – И… Петин друг!

Бедный Петя совсем сгорбился за столом, машинально дул на горячую ложечку. Подгоричани, на правах знакомца, сунул Мышецкому руку, на которой не хватало двух пальцев, откушенных лошадью (или потерянных в рубке, как заявлял он).

– Рад видеть вас, князь. Давненько в наших палестинах?

И, не дождавшись ответа, раскрыл буфетные дверцы. Послышалось тяжелое бульканье ликера. Подгоричани крякнул и снова появился перед столом, оглядев притихшее семейство ясными, наглыми глазами.

– А вы, граф, все еще в полку? – спросил Мышецкий с вызовом, быстро бледнея.

– Конечно!

– Хм, странно…

– Чего же странного?

– Странно, что вас еще не выгнали…

Чувствуя назревающий скандал, сестра перехватила поднос из рук горничной:

– Идите, милая. Остальное я сделаю сама…

Додо была растеряна, и Мышецкому стало жаль ее. Сергей Яковлевич решил пренебречь всем, дружески повернулся к своему шурину:

– Я хотел бы поговорить с вами, Петя.

– Отчего же… Может, выйдем в бильярдную?

– Говорите здесь, – громко сказал Подгоричани. – Я не буду прислушиваться…

– Дело в том, – начал Мышецкий неуверенно, – что мне нужны деньги. И на этот раз – немалая сумма…

– Кстати, – вмешался Подгоричани, – мне тоже нужны деньги.

Мышецкий оттолкнул от себя чашку, и рыжие потоки чая заплеснули скатерть. Он сорвал с груди салфетку и, скомкав, швырнул ее через весь стол в лицо графу Подгоричани.

– Авдотья! – потребовал он. – Усмири его…

Додо поднялась из-за стола.

– Анатоль, – сказала она, – вы же благородный человек!

Петя осмелел:

– Анатолий Николаевич, как вам не стыдно? А еще дворянин! Неужели вам не зазорно проживать на мой счет? Эх, вы…

Подгоричани встал, направился к дверям.

– Я же отдам!.. – заявил он с порога.

Мышецкий долго сидел над опрокинутой чашечкой, мучительно страдая.

– Вот так и живем, – снова заплакал Петя.

– Я не виновата, – ответила Додо.

– Быть по сему, – вздохнул Мышецкий, поднимаясь. – Ладно, покажите, где приготовлена постель для меня…

День сегодня был слишком богат событиями, и он сильно устал. Князь добрался до отведенных ему покоев, быстро уснул.

Ночью к усадьбе подошли волки и, сев на тощие подмороженные зады, дружно обвыли обитателей этого дома.

5

Денег у шурина он все-таки занял и утром вернулся в город, чтобы встретить Алису.

На вокзале Мышецкий наскоро перекусил в буфете (завтракать у Поповых он отказался, ссылаясь на диету) и поспешил на перрон. Ждать пришлось недолго: сверкающий локомотив, устало вздыхая после дороги, плавно подкатил запыленные вагоны.

Сергей Яковлевич был настроен несколько торжественно, на любовный лад. Встреча с Алисой рисовалась ему чем-то волнующим и праздничным. Князь был молод, здоров и тосковал по недавно обретенному супружескому счастью.

Двери заветного вагона распахнулись, Мышецкий в нетерпении подался вперед, снял цилиндр, приосанился, взмахнул тростью. «Ну, сейчас, сейчас!..»

И вдруг – о ужас! – перед ним запрыгали котелки и тросточки близнецов фон Гувениусов, в глазах князя запестрело от мелькания их панталонов в мелкую клетку. Божий свет померк, и сразу все сделалось пустым и безразличным.

Алиса издали тянула к нему руку с зонтиком.

– Serge, Serge! – звала она.

Сергей Яковлевич уже растерял приготовленные слова.

– Наконец-то, – вот и все, что он смог сказать.

Еще вчера он распорядился подогнать к вокзалу карету – свою, старенькую, но вместительную. Фон Гувениусы уже качались на мягких подушках, захлебываясь от восторга.

Мышецкий тут же выставил их обратно:

– А ну – брысь, судари! Здесь сядет кормилица…

Они прыгали вокруг него, как восторженные лягушки:

– А куда же нам? А как мы?

– Куда вам? – переспросил Мышецкий надменно.

В нем вдруг заговорил столбовой дворянин, идущий от князей черниговских, – униженная гордость встала на дыбы:

– Для вас, молодые люди, уже приготовлены запятки!

Он захлопнул дверцы перед их носом. Алиса не ощутила его холодности при встрече, и это было неприятно Сергею Яковлевичу тоже. Он отомстил ей тем, что только в карете соизволил взглянуть впервые на младенца.

– Как часто вы даете ему грудь? – спросил он кормилицу.

Та в ответ только потрясла головою, и Мышецкий с упреком повернулся к жене:

– Разве же кормилица не знает по-русски?

– Нет, Serge. Зато у нее чистый берлинский выговор.

– Завтра же отправим обратно, – распорядился он. – Кормилица будет русская, имя сына – тоже русское, Афанасий!

Жена попробовала что-то возразить, но он сухо закончил:

– Дорогая, с меня достаточно и твоих кузенов…

Они уже сворачивали на Первую роту Измайловского полка, и Сергей Яковлевич оглянулся назад: близнецы фон Гувениусы, обняв друг друга, придерживая рыжие котелки, тряслись следом за каретой в наемных дрожках.