Жауме Кабре - Голоса Памано

• Название: Голоса Памано
• Автор: Жауме Кабре
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-389-13924-4

На берегах горной реки Памано, затерявшейся в Пиренеях, не смолкают голоса. В них отзвуки былых событий, боль прошлого и шум повседневности. Учительница Тина собирает материал для книги про местные школы, каменотес Жауме высекает надписи на надгробиях, стареющая красавица Элизенда, чаруя и предавая, подкупая и отдавая приказы, вершит свой тайный суд, подобно ангелу мести. Но вот однажды тетрадь, случайно найденная в обреченной на снос школе, доносит до них исповедь человека, которого одни считали предателем и убийцей, другие мучеником. Так кто же он на самом деле – этот Ориол Фонтельес, сельский учитель? И какую надпись нужно теперь высечь на его надгробной плите?..

Впервые на русском!

---

– Куарентанове е чинкуанта, – громко заявляет пастор. Привратник, вопреки его ожиданиям, не расплывается в благодарной улыбке в ответ на усилие, которого стоила святому отцу выговоренная по-итальянски цифра. Этим малым на все наплевать.

Группу, образованную из двенадцати весьма преклонного возраста экс-фалангистов со спутницами жизни, пяти алькальдов различных политических взглядов и ассорти из представителей приходских советов епископата, без всяких объяснений проводят в просторный коридор, который вполне мог бы служить залом для проведения торжеств. Верхняя часть его стен по всему периметру украшена фризом из фресок, чередующихся с круглыми окнами. На одной из стен – огромное полотно, изображающее святого Иосифа в момент, когда зацветает его посох. В противоположном конце коридора расположилась другая группа, очень похожая на них, но говорящая, по мнению сеньора Гуарданса, по-русски или на каком-то похожем языке.

– Этот святой Иосиф какой-то очень уж желчный.

– Да, это точно, – по крайней мере, так он выглядит. Наверняка билирубин у него зашкаливает. А если точнее, то у этого святого уже сформировался неэффективный эритропоэз, а следовательно, внутриклеточный гемолиз эритроцитов.

– Ничего себе!

– Да.

– Вы уверены, что это святой Иосиф?

– Сеньоры, не повышайте голос. – Священнику надоело выслушивать эти комментарии.

– Спросите, есть ли здесь туалет.

– Конечно есть.

– Да помолчи ты. – Обращаясь к священнику: – Почему бы вам не поинтересоваться?

Крайне раздосадованный, отец Релья поворачивается к подопечным спиной, чтобы те не заметили его раздражения. Как на грех, именно несносной Басконес не терпится попи`сать. Он осматривается вокруг, но не видит ничего, кроме какого-то унылого металлического каркаса, поддерживающего стену, рядом с которой стоит русская группа.

– Они ведь не забыли про нас, правда?

– Надеюсь, а то представляете, тащиться сюда из дому, чтобы застрять в коридоре в окружении русских…

– А разве у русских не другая религия?

– Сеньоры, пожалуйста…

Постепенно мягкие, но достаточно бурные протесты недовольных дам перебивает сначала еле слышный, но с каждым шагом усиливающийся стук каблуков, окутанный некой далекой магической аурой и облаченный бесспорной властью. Ворчуньи затихают. Все прислушиваются к звуку приближающихся шагов, хотя непонятно, откуда они доносятся, потому что в этом огромном здании каждый звук отдается эхом. Неожиданно из-за угла, у которого расположилась группа, появляется юноша, изображающий на своем лице удивление: как, вы здесь? Он обращается к первому попавшемуся человеку и с улыбкой дает понять, что группа может следовать за ним. Дабы не утратить главенства над своей паствой, отец Релья выступает вперед, подходит к юноше и протягивает ему руку. Молодой человек пожимает ее. Однако священнику важно решить свою задачу, поэтому он произносит: уборная?

Молодой человек смотрит на него с удивлением.

– Toilette, gabinetto? – пытается растолковать ему священник.

До юноши наконец доходит, он останавливается, потому что они как раз находятся возле уборной; полчаса на туалет, не снимайте рюкзаков, не пейте много воды, можете присесть, но не расслабляйтесь, наслаждайтесь интерьерами. В следующий раз пусть их везет Рита, думает священник.

Привлеченные возникшим движением, русские или кто-то в этом роде пристраиваются в хвост группы. Оба сообщества почти смешались самым опасным образом, когда один из русских на французском языке отвечает на заданный по-английски Гуардансом, самым начитанным из всех, вопрос, русские ли они: да, мы русские. Однако Гуарданс не может сообщить об этом остальным, поскольку бóльшая часть обеих групп занята тем, что со вздохом облегчения опорожняет настрадавшиеся мочевые пузыри.

5

Дом Грават, расположенный в конце Главной улицы, ныне улицы Хосе Антонио, был построен, как гласит надпись на притолоке, в 1731 году. Его приказал построить на фундаменте старого дома Грават, семейной собственности, Жоан Вилабру-и-Тор, когда решил, что работа – это одно, а жилище – совсем другое. В результате в доме Падрос, где он проживал до этого, остались управляющий, приказчик, все слуги вплоть до подпаска, оборудование, инвентарь, сено, зерно, мулы, бычки и вся скотина, а дом Грават был превращен в роскошный особняк наподобие тех, что он видел в Барселоне, когда ездил покупать право на владение Малавельей у одного разорившегося барона, что позволило ему добавить несколько участков земли к внушительной собственности семейства, а также сделать первый шаг на нелегком поприще завоевания достойного места среди мелкопоместного дворянства. Один из его сыновей, которому очень уж хотелось стать бароном, попытал счастья в Барселоне и на Менорке, но в конечном итоге вернулся в надежный мир родной долины, придя к выводу, что семья может зарабатывать деньги лишь так, как зарабатывала всю жизнь: куплей-продажей скота, продажей шерсти и излишков фуража, производимого в их обширных владениях, а также приобретением и перепродажей земель, при которых они умело пользовались различными предоставляемыми им Историей льготами, ибо всегда внимательно следили за всеми изменениями законодательства, дабы раньше других извлечь выгоду из нововведений, и поручали управление землями лишь безусловно надежным людям, да и то только в том случае, когда этим не мог заняться лично никто из семейства Вилабру. С этого времени дом Грават стал разрастаться как внутри, так и снаружи. В 1780 году на главном фасаде появились великолепные, ставшие знаменитыми сграффито с тремя крепкими женскими фигурами, расположенными в трех разделенных балконами простенках, которые символизировали, соответственно, пору покоса, стрижку овец и выгул отар на идиллических пастбищах. Располагай правнуки Жоана Вилабру бóльшим пространством, они могли бы добавить не менее идиллические сцены с длинной вереницей контрабандистов, переправляющих товар через перевал Салау, ибо в девятнадцатом веке семья Вилабру сколотила значительную часть своего состояния, вербуя шайки разбойников, устанавливая контакты с коммерсантами Арьежа и Андорры, подкупая карабинеров, укрывая товар, и при этом власти так и не смогли их ни в чем уличить. Все это продолжалось вплоть до наступления эры Марсела Вилабру (1855–1920, благодетель Торены R. I. P.), который по завершении безумной авантюры Первой республики стал верой и правдой служить восстановленной монархии и вознамерился вернуть семейству Вилабру статус фамилии не только уважаемой, но и достойной уважения, решив, что Аугуст, его средний сын, должен принять сан священника, а младший, Анселм, поступить в Военную академию. Вскоре после того, как он направил жизнь этих двух сыновей в достойное русло, внезапно умер Жозеп, его наследник (Жозеп Вилабру, 1876–1905, возлюбленный сын наш R. I. P.). Тогда Марсел соорудил на кладбище Торены семейный пантеон и потратил целое состояние на приведение в порядок погоста. Злые языки поговаривали, что вступление сеньора Вилабру на путь истинный было в значительной степени вынужденным, ибо на рубеже веков появилось множество храбрых и жестоких главарей банд, досконально знавших расположение дорог, путей, тайников, укромных мест и убежищ и желавших раз и навсегда покончить с посредниками и самостоятельно, на свой страх и риск, заключать сделки.

Всякий, кто переступал порог дома Грават, попадал совсем в иной, непривычный мир, с изысканными ароматами и приглушенными звуками, с тремя служанками, которые под предводительством старой Бибианы без конца боролись с пылью и дурными запахами, проникавшими сквозь тысячу щелей с улицы. В вестибюле по правую руку находилась дверь, ведущая в просторную гостиную, огромное пространство с тремя громадными креслами, большим диваном и двухместным канапе Чиппендейла, а также камином, увенчанным консолью с изящными статуэтками, в котором зимой всегда пылали дрова, двумя зеркалами, хранившими отражения и тайны дома, и написанным маслом портретом дедушки Марсела. Прямо около двери висели настенные часы в деревянном корпусе того же цвета, что и вся мебель; их глубокий, благородный перезвон напоминал обитателям дома, что время бежит и никогда не поворачивает вспять. Справа от часов, рядом с эркером, – изящный комод с ящиками, доверху заполненными документами, которые удостоверяли проживание в доме одиннадцати поколений Вилабру, занимавшихся беспрерывным зарабатыванием денег и расширением владений. На комоде были расставлены восемнадцать фотографий, посвященных двум персонажам, горькой памятью о которых дышал дом и его обитатели. Сеньор Анселм Вилабру в походной форме со звездочками капитана и двумя детьми, Жозепом и Элизендой, в фотоателье: у Анселма темные воинственные усы, Жозеп витает в облаках, а Элизенда пребывает в задумчивости, словно она с детства задалась целью постичь тайну сего мира. Вот брат и сестра в разные периоды своей жизни. Юная Элизенда в одиночестве. Ориол провел пальцем по рамке этой последней фотографии: овал ее лица был таким же, как сейчас, совершенным, нос – четко очерченным, а глаза – живыми. Взгляд этих глаз невозможно разгадать. Более крупный снимок, помещенный на самом видном месте, запечатлел экс-капитана Анселма Вилабру, вернувшегося к гражданской жизни, и его старшего сына Жозепа, теперь уже высокого спортивного юношу (altius, citius, fortius!), сидящими в саду дома Грават за столиком с красивым чайным сервизом и пристально вглядывающимися в объектив фотокамеры, словно в надежде разглядеть то недолгое будущее, которое еще оставалось у них в запасе на тот момент, когда был сделан снимок. Они только что приобрели земли Боскозы, и сеньор Анселм Вилабру намеревался грести деньги лопатой, дабы компенсировать королевское наказание, предполагавшее лишение прав на баронское поместье в Малавелье, но оставалось совсем немного времени до того часа, когда группа неуправляемых молодчиков ФАИ из Тремпа под предводительством учителя Сида вытащит их за уши из дома и отведет средь бела дня к уступам Себастья возле кладбища, и это все, Бибиана, делишки Бринге и двоих других, как их там звать, как звать, не помню, это они на нас донесли, Бибиана, а иначе откуда еще могли обо всем узнать в Тремпе, это точно они их привели. И клянусь тебе, я заставлю их поплатиться за эти смерти. Молчи, ты же совсем ребенок. Я не собираюсь молчать, Бибиана.