Гала Дали - Жизнь, придуманная ею самой

• Название: Жизнь, придуманная ею самой
• Автор: Гала Дали
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-9955-0949-3

Эта книга – не просто автобиография, не просто дневник и описание жизни, это даже не исповедь Галы Дали. Это попытка жены, музы и главной модели гениального художника Сальвадора Дали создать собственную жизнь по своему выбору.

Ее подлинное имя – Елена Дьяконова, ее реальная жизнь – загадка. Скупые строчки официальных документов не дают полной картины: родилась в Казани, дружила с сестрами Цветаевыми, навсегда покинула Россию в 1916 году. Ее главное произведение – ее жизнь, созданная при помощи величайшего мистификатора XX века Сальвадора Дали. Они жили в придуманном ими мире, создавали свою действительность, и где граница вымысла и действительности, понять непросто.

Несомненно, она писала о себе, но показывая себя такой, какой хотела быть, что-то выдумывая, в чем-то оправдываясь и не догадываясь, что против ее воли книга дает возможность понять ее настоящую – то, что она сама о себе не знала. Художники творят искусство, не зная, что искусство творит их самих.

---

Ася – мама?! Такое не могло прийти в голову. Наличие детей я связывала с семьей, но при чем здесь влюбленность? Разве обязательно рожать детей, если ты кого-то любишь, во всяком случае, разве это обязательно делать сразу? Во мне укоренилось убеждение, что любовь – это одно, а дети – нечто совсем иное. Любовь – счастье и воля, а дети – обязанность.

Но Ася Цветаева была влюблена, беременна и счастлива.

Она отдалилась окончательно – со своими заботами, планами, здоровьем…

Вторым жутким изменением в жизни было именно здоровье. Не Асино – мое собственное.

Первые сомнения возникли внезапно, как-то вдруг.

– Елена Ивановна Дьяконова… – делая книксен перед большим старым зеркалом, я невесело усмехнулась, – московская барышня. Нет, купчиха, так верней. Провинциальная девица с провинциальной фамилией и отчеством. Да и имя не лучше.

В зеркале отражалось узкое лицо с близко посаженными темными глазами, длинным прямым носом, обрамленное тонкими и оттого не желавшими выглядеть ухоженно волосами.

Внешность – просто беда. Глаза словно ввалились, узкие губы, чтобы не показывать не самые красивые на свете зубы, приходилось держать сомкнутыми, это вошло в привычку и привлекательности не добавляло. А еще проклятая бледность – не интересная, аристократическая, а слегка мертвенная, словно я больна. Может, и правда больна?

Наверное, в тот момент родилось предчувствие возможной беды, краха.

Ася Цветаева говорила, что мертвенно бледной была их мама, а она болела чахоткой, от которой и умерла.

Сердце сжалось от страшной мысли: вдруг и у меня чахотка?! Постоянное покашливание, боль в груди, простуды… и эта самая бледность. Кашляя, стала непременно прикладывать платочек к губам – вдруг там кровь? Быстро комкала, чтобы никто не увидел, а потом осторожно разглядывала, отвернувшись. Крови не было, но беспокойство не отпускало. Я чувствовала, что внутри что-то не так, что-то черное.

А потом появилась и кровь на платочке. Немного, едва заметно, но это уже приговор.

Кашель, температура, легкая лихорадка, бледность и потеря сил…

Бесконечные врачи и диагноз: чахотка. Не скоротечная, есть надежда…

Я понимала такое по рассказам Цветаевых, у их мамы была вялотекущая чахотка, которую та лечила несколько лет в санаториях в Альпах, а потом вялотекущая стала быстрой и также быстро свела женщину в могилу.

Третья моя жизнь началась в Клаваделе.

Третья жизнь – Клавадель и Жежен

Клавадель…

Счастье и горе.

Нет, сначала горе, а потом счастье.

Великолепная природа, горный воздух, которым невозможно надышаться, и болезнь.

Снаружи – горы, внутри – запах хлорки, снаружи – буйство красок, внутри – все бело и бледно. Внутри кашель с кровью, бледные лица и немощь, а нередко даже смерть.

Но по порядку…

Чахотка!

И вольно или невольно от тебя стараются держаться хоть на полшага подальше – заразная. Каверны совсем небольшие и только в одном легком, но сам воздух от твоего дыхания становится опасным, можно подхватить эту самую чахотку, которую отныне заумно именуют туберкулезом.

Смотрят с сожалением и даже жалостью, мол, такая молоденькая… Во взглядах осведомленных о твоей болезни читается приговор.

С этого начинается путь в Клавадель, к подножию великолепных Альп, на швейцарский курорт, где лечат горным воздухом, прогулками, питанием и невыносимой стерильностью. Дорого и… почти модно! Правда, только не для тех, кто действительно болен.

Когда рентген показал маленькие каверны в легком, мама первой сделала полшага назад, тут же опомнилась и вернулась на место, но ведь сделала же!

Я в ответ отступила сама, объяснив:

– Лучше не подходите близко, мало ли…

– Что ты, что ты! Ничего страшного, но мы тебя вылечим.

С этого мгновения семья перестала существовать. Мать и отчим что-то узнавали, организовывали, договаривались, особенно суетилась мать, но это уже неважно – теперь я была сама по себе.

Прозрачная, но непробиваемая стена между мной и миром выросла именно тогда, потом эта стена лишь видоизменялась, пропуская на мою сторону очередного достойного, но всегда только одного, не более, остальной мир был снаружи и не столь уж важен.

Никому и никогда не понять состояния изгоя, кроме тех, кто это пережил.

Далеко не всех заболевших туберкулезом сторонятся родственники, многих сопровождают на лечение, навещают, даже живут в одной комнате до самого их конца. И ничего, Господь оберегает от заражения.

Чаще всего заражается тот, кто боится, но как объяснить это домашним? Да и стоит ли?

Но во всем есть свои плюсы, кузены под разными предлогами теперь обходили меня стороной, меня не заставляли ничего делать в доме, даже вышивать, я отдыхала и читала.

О месте в швейцарском санатории в Клаваделе договорились быстро, отчим написал, ему ответили, и вот принцесса на горошине, как называла меня мама, складывала вещи, чтобы отправиться в далекую Швейцарию на лечение.

Я немало слышала об альпийских курортах от Аси, по ее словам выходило, что мест красивее просто не существует – горы, озера, леса, воздух… Если бы не болезнь, то получилось путешествие в рай.

Выяснилось, что ехать не в чем – из прошлогодней шубки я выросла, да и рукава обтерлись. Покупать новую накладно и… стоило ли? Кто знает, понадобится ли она мне в следующем году.

Ужасно? Но это правда жизни, от чахотки вылечивались не все, больше погибало.

Мама великодушно предложила ехать в ее манто. Чуть великовато, зато завернуться можно уютней. Я в нем слишком взрослая? Так это к лучшему, меньше будет вопросов, ведь путешествовать в одиночку юной девушке не совсем прилично.

Я только кивала, кивала и кивала. Болезнь давала о себе знать, меня лихорадило, постоянно хотелось спать и плакать.

Но плакать я себе категорически запретила. Даже на смертном одре они не увидят у меня ни слезинки.

Врач нашему решению обрадовался, сказал, что знает уже троих, кто вернулся из Клаваделя почти здоровыми, напомнил, что у меня начальная стадия, которая поддается лечению, что я должна, просто обязана соблюдать все требования тамошних докторов, чтобы тоже вернуться…

– Почти здоровой? – усмехнулась я.

Это «почти» резало слух не меньше самого диагноза, «почти» означало, что совсем выздороветь невозможно, что рано или поздно чахотка одержит верх. Так не лучше ли раньше, чем много лет кашлять кровью, мучиться и разорить семью?

Радостных мыслей не было совсем, выздороветь я не надеялась, просто очень хотелось уехать от всех этих сочувствующих охов и ахов.

И вот, наконец, прощальные слова, слезы (мама плакала по-настоящему), напутствия, и поезд повез меня на запад.

В гимназии мы учили немецкий, потому проблем с языком не возникло ни на границе, ни потом в санатории.

Швейцарские Альпы действительно великолепны, глядя вокруг, я пыталась понять, что наша горничная Жюстина делает в Москве, если ее родня здесь, в Швейцарии.

Швейцария – это горы. Давно известную истину постигаешь, как только попадаешь в Альпы. Это не просто горы, а ГОРЫ. Они вокруг, заслоняют горизонт, ограничивают пространство, но при этом не давят. Даже в ущельях не появляется клаустрофобия.

Клавадель – прекрасное местечко, куда от станции в Давосе вела извилистая неширокая дорога (едва разъехаться двум экипажам). Санаторий отправлял за своими пациентами экипаж, чтобы не пришлось добираться случайным транспортом, которого могло и не быть. Звук авто и бензиновый запах его выхлопов чужеродны для такого места. Потому экипаж конный – нечто вроде пролетки с подъемным верхом.

Я уже привыкла, что отсутствие сопровождающих неизменно вызывает недоумение, потому сразу жестко предупреждала:

– Я одна, никого ждать не будем.

В самом санатории приятно поразила чистота и простота вкупе с максимально возможными удобствами и неприятно – запах дезинфекции. Там царила Гигиена – все мылось не один раз в день, причем мылось с дезинфицирующими средствами, а потому пахло противно.

Прижав платочек к носу, я подумала, что умру от голода, если и в столовой будет пахнуть так же.

К счастью, ошиблась – не пахло. И вообще санаторий оказался местом приятным для отдыха, если бы не болезнь, присутствие которой проявлялось на каждом шагу от сплошной стерильности до старательно изображавших здоровье обреченных.

В первый же день меня поразило именно это – фальшивый оптимизм при бесконечных обсуждениях состояния своего и собеседников. Как можно поверить в излечение, если вокруг только и говорят о кавернах (пусть даже уверяя, что почти все закрылись), температуре, анализах и врачебных осмотрах?

Здесь не боялись заразиться, все равно больны, но слишком повседневно и обреченно говорили о самой болезни.

Персонал делал все, чтобы по возможности не напоминать о болезни пациентам, никого не называли ни пациентами, ни больными, только гостями. Услышав такое обращение впервые, я вздрогнула – мы гости на Земле?