Владимир Костицын - «Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники

• Название: «Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники
• Автор: Владимир Костицын
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-4448-0853-5

Владимир Александрович Костицын (1883–1963) – человек уникальной биографии. Большевик в 1904–1914 гг., руководитель университетской боевой дружины, едва не расстрелянный на Пресне после Декабрьского восстания 1905 г., он отсидел полтора года в «Крестах». Потом жил в Париже, где продолжил образование в Сорбонне, близко общался с Лениным, приглашавшим его войти в состав ЦК. В 1917 г. был комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте и лично арестовал Деникина, а в дни Октябрьского переворота участвовал в подавлении большевистского восстания в Виннице. Позднее был профессором МГУ, членом Государственного ученого совета, директором Геофизического института. В 1928 г. уехал в Париж, откуда не вернулся. Работая во Франции, стал одним из создателей математической биологии. В день вторжения немцев в СССР был арестован и девять месяцев просидел в Компьенском лагере, а после освобождения включился в движение Сопротивления. В своих воспоминаниях и дневниках он пишет о различных эпизодах своей богатой событиями жизни.

---

305

Еще 11 сентября 1919 г. Наркомат просвещения РСФСР принял постановление «Об организации рабочих факультетов при университетах», законодательно оформленное 17 сентября 1920 г. декретом Совнаркома «О рабочих факультетах». На торжественном открытии рабфака, состоявшемся еще 8 октября 1919 г., выступили назначенный его заведующим Н. А. Звягинцев, член Временного президиума 1-го МГУ в 1920–1921 гг., и замнаркома М. Н. Покровский, в ознаменование 25-летия научно-педагогической деятельности которого 26 октября 1920 г. рабочему факультету было присвоено его имя.

306

Запись от 13 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 160–165.

307

В. В. Стратонов, работавший в Книжном центре в качестве председателя секции физико-математических наук и техники, был весьма невысокого мнения о способностях Д. А. Магеровского («неукротимого фонтана говорливости») и вспоминал: «Справедливо отметить, что бывали моменты, когда в Книжном центре налаживалась более толковая работа. Это случалось, когда Магеровский отлучался на продолжительное время, и его заменял В. А. Костицын, профессор математики, бывший большевик, а потому имевший влиятельные знакомства» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 199).

308

насмешливый, язвительный ум (фр.).

309

Запись от 14 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 166–176.

310

Лазурный берег (Французская Ривьера).

311

Запись от 15 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 177–181.

312

Опера А. П. Бородина «Князь Игорь», впервые поставленная в Большом театре в 1898 г., была возобновлена там 23 апреля 1920 г. (режиссер А. А. Санин).

313

Героическая комедия в стихах Э. Ростана (1897) в переводе Т. Л. Щепкиной-Куперник была поставлена А. А. Саниным в Театре Корша в 1920 г.

314

«Сирано де Бержерак» был заново поставлен театром «Комеди Франсэз» в 1938 г.

315

Речь идет об американском фильме «A Midsummer Night’s Dream» (1935, режиссеры М. Рейнхардт и У. Дитерле).

316

Пассивность, индифферентность ради душевного спокойствия.

317

Верхнюю заостренную часть красноармейского шлема (буденовки) иронически называли «умоотводом».

318

Можно предположить, что речь идет о ростовском поэте А. П. Ковалеве, который выпустил жизнеописание Бахауллы, основателя бахаизма (Бага-Уллах – его жизнь и деятельность / Под ред. А. П. Ковалева. Ростов-на-Дону, 1910) и поэтический сборник «Пажьи напевы: Книга песен» (Ростов-на-Дону, 1913), в предисловии к которому возвещал о том, что 4 октября 1912 г. возникло «Великое Светоносное братство».

319

Запись от 16 апреля 1950 г. – Тетрадь I. С. 182–192.

320

Управление Московского учебного округа на Волхонке.

321

Еще 18 мая 1923 г. В. И. Вернадский записал в дневнике: «Б[орель] говорит <…>, что сюда собираются приехать Лузин и Костицын из Москвы для организ[ации] связи русских и французов. Ученый Костицын – коммунист? – бывший, но влиятельный. В общем, он был (и есть?) член Уч[еного] ком[итета] (ГУС); делал, что мог. Во всяком случае, с ним можно было говорить, и у него были большие коммунист[ические] связи. Б[орель] предлагал мне тот же вопрос, который я предлагал в Москве: есть ли у него научные работы?» (Вернадский В. И. Дневники: Март 1921 – август 1925. М., 1998. С. 98). 28 сентября Вернадский изложил сообщенное ему Костицыным, о котором отзывался так: «Математик из эмигрантов. “Левый”. Имел известный авторитет у коммунистов. Шел на всякие уступки. Член Госуд[арственного] учен[ого] сов[ета]. Большую роль играет в моск[овских] матем[атических] орг[анизациях]. Недавно при утверждении устава Москов[ского] матем[атического] общ[ества] получена бумага, что Общество утвердят, если будут исключены из него – Д. Ф. Егоров и В. А. Костицын (треб[ует] Ком[иссариат] вн[утренних] дел). После переговоров остались членами».

Относительно подробная, хотя и весьма конспективная дневниковая запись «Из разговоров с Влад[имиром] Алекс[андровичем] Костицыным» показывает, что он не скрывал от Вернадского советские реалии и, настроенный весьма пессимистически, сетуя на «беспросветное невежество», рассказывал: «Начинается чистка профессоров. Понижается уровень студентов и требований. Висят объявления о доносах на профессоров: обещается пайка. Среди рабфаков – не встречались талантливые. Университеты превращаются в прикладные учебные заведения. Шпионаж и сыск среди слушателей. Научные работники из старых. Этот год – 1923 год – в высшей школе и науч[ной] раб[оте] будет очень тяжел – но кончится Каноссой. <…> Положение [высшей] школы невыносимое. Студенты следят друг за другом. Ябедничество и доносы даже на сдаче работ; преподаватели доносят на товарищей». Костицын поведал Вернадскому и о деятельности конкретных научных обществ и учреждений, положении и настроениях отдельных ученых, в частности: «Изменяются профессора. М. А. Шателен теперь поклонник Ленина. В реформе высшей технической школы – профессор Шмидт. <…> Кареев и Гревс исключены: запрещена педагогическая деятельность». 7 октября Вернадский писал дочери: «Видел двух молодых ученых, уехавших только что оттуда – одного скорее правого, другого (математика Костицына) – когда-то persona grata в советской среде, “старого” эмигранта, левого. Оба дают одну и ту же картину – давящего, тупого, беспросветного. Костицын говорит, что этот год будет очень тяжелым для высшей школы и для научной работы…» («Из разговоров с Владимиром Александровичем Костицыным»: Страничка из дневника Владимира Ивановича Вернадского 1923 года // Берега. 2015. Вып. 19. С. 49–51).

322

Ср. с воспоминаниями В. В. Стратонова о Д. Н. Артемьеве: «На меня он производил впечатление, прежде всего, эпикурейца. Ради сохранения за собой земных благ изменил рядам профессуры – он был профессором минералогии в Казани. Был ли он членом большевистской партии, точно не знаю, но скорее, что был. Во всяком случае, он пользовался всеми привилегиями “партийца”; однако его большевизм был чисто налетным. Всегда на первом месте были его личные дела. <…> Все же ему как-то не сиделось спокойно, он стремился к чему-то лучшему. Одно время, с его участием, стала затеваться научная экспедиция в Африку. Экспедиция предполагалась длительная, на два года, и средства на нее испрашивались громадные. Я догадывался, что если Артемьев в эту экспедицию и поедет, то назад в РСФСР он уже не вернется… Однако, из-за слишком больших денежных запросов, экспедиция не состоялась.

Тем временем Артемьев действовал во вновь учрежденной в Москве горной академии и даже был первым, если не ошибаюсь, ее ректором. При нем протекала организация академии (и его кафедры), причем в нее жертвовались в изобилии отбираемые у буржуазии драгоценные камни. В качестве большевицкого сановника Артемьев разъезжал в парном экипаже из бывших царских конюшен. Он появлялся изредка на физико-математическом факультете Московского университета, где числился профессором. На собраниях факультета профессора относились к Артемьеву сдержанно-корректно, но чувствовалась боязливая недоброжелательность. Сам Артемьев держал себя несколько излишне развязно, быть может, скрывая за этой развязностью чувство некоторой неловкости перед коллегами.

В дальнейшие годы Д. Н. Артемьев оказался на постоянном жительстве за границей. Как это случилось, не знаю, но, должно быть, он не возвратился из командировки, стал “невозвращенцем”. В Берлине ходили какие-то плохие разговоры по поводу попыток Артемьева реализовать бриллианты… Молва говорила, что эти бриллианты были из числа переданных в горную академию. К эмигрантским ученым он не пристал, его сторонились, и он это знал. Видел я несколько изданных им за границей популярных книжонок. М. М. Новиков где-то с Артемьевым встретился и рассказывал мне о таком с ним разговоре: “Если бы я знал, что ‘они’ будут высылать ученых, стал бы я валять дурака – записываться в партию”» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 193).

323

Запись от 17 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 3–11.

324

Особая комиссия по изучению Курской магнитной аномалии при Горном совете ВСНХ была учреждена 14 июня 1920 г. постановлением президиума ВСНХ, который 1 июля определил ее персональный состав, назначив председателем И. М. Губкина, а его заместителем – П. П. Лазарева. 14 августа президиум ВСНХ вынес постановление об утверждении В. А. Костицына членом комиссии в качестве представителя от НТО. Но в ее работе он участвовал уже с июня, а еще 29 сентября 1919 г. присутствовал на заседании т. н. Магнитной комиссии во главе с академиком Лазаревым (см.: Костицын В. И. Забытый выдающийся геофизик, один из первых исследователей Курской магнитной аномалии – Владимир Александрович Костицын // Каротажник (Тверь). 2013. Вып. 7(229). С. 133–143).