Дарья Верясова - Муляка. Две повести

• Название: Муляка. Две повести
• Автор: Дарья Верясова
• Жанр: Русское современное

Дарья Верясова – очень талантливый и яркий поэт и прозаик. Несмотря на молодость, ее называют «легендарной». Наверное, из-за ее биографии, постоянных перемещений по стране и окрестностям, путешествий и приключений. Верясова многое видит, умеет замечать и преобразовывать в литературу. Сильнее всего это проявилось в ее документальной по фактуре, но художественной по исполнению прозе. Убедиться в этом можно, прочитав ее повести «Муляка» и «Похмелье».

---

Хрупкая 18-летняя Настя получила своё прозвище из-за того, что с первых дней наравне с мужиками разбирала завалы и таскала трупы.

– Так МЧСники же не пускали туда, где могли быть трупы? Как же ты их таскала? – недоумеваю я.

– Как, как… Завал чистишь, а там «цветочек». Ну и вытаскиваешь.

О размерах «букета» Настя умалчивала.

Кроме прозвища, она была знаменита ещё тем, что участвовала во всех «Стратегиях-31», из-за чего неоднократно задерживалась милицией, а за время крымской эпопеи умудрилась потерять паспорт, телефон, компьютер и даже палатку. Правда, в конце концов, добрые люди отыскали ей всё, кроме телефона.

Ещё была Аида – утончённая городская модница, в числе первых приехавшая на это, тогда ещё пустынное, поле с автобусом гуманитарки. Прямиком из клуба «Zavtra» под проливной дождь.

Приходила приземистая, коротко стриженая блондинка Наташа – начальница отделившегося лагеря. Уносила в палатку уснувшего в пластиковом кресле десятилетнего сына (тоже работавшего в лагере), потом возвращалась и долго сидела с нами. Рассказывала пошлые истории с непосредственностью и трогательностью маленькой девочки, пила больше всех, говорила матом. Но всем было смешно и хорошо, всем хотелось её обнять и погладить по голове.

Время от времени приходил Олег, у которого на бэйдже было зачёркнуто слово ВОЛОНТЁР и приписано ДОБРОВОЛЕЦ. После мне много раз доводилось видеть такие исправления у наших ребят.

Рано или поздно у всех заканчивались сигареты и деньги, и наступало время дешёвого «Донского табака» и заначенной на чёрный день «Явы». Мои тонкие сигареты и в грош не ставились. Алкоголь же не переводился. Но, несмотря на это, нервы у многих не выдерживали. Несколькими днями позже для Насти Топор вызвали скорую – зашалило сердце, Наташа психанула и уехала, позже выяснилось, что в Москве она легла в больницу, Аида никуда не хотела уезжать ввиду «крымского синдрома» и до последнего оставалась в лагере. Когда она всё же вернулась в столицу и через денёк пришла на вокзал провожать знакомых ребят в Крымск, то не утерпела, запрыгнула в вагон и поехала зайцем – в чём и как была.

Штаб собирался вводить правило семи-десяти дней (неделю в Крымске и марш домой!), но к тому моменту многие разъехались сами по себе.

А мы на утро пятого дня перешли в соседний лагерь.

Второй лагерь

Утром я проспала. Лотта встала рано и уехала в город. В последние дни лагерь применял практику «брожения»: волонтёры ходили по улицам и проверяли каждый дом. Напомню, не все местные обращались за помощью, и при таких обходах было легче обнаружить пострадавших.

Не отсонившись, я поплелась на кухню нашего нового лагеря – за кофе.

Возле кухни стоял, опершись на костыли, высокий, небритый и неимоверно симпатичный блондин в полосатой пижаме – на манер больничной. Одна нога у него была загипсована.

«Стильненько!» – хмыкнула я про себя. А вслух спросила:

– Завтрак уже закончился, да?

Блондин взглянул на меня удивлённо и ответил весёлым голосом:

– То есть сначала мы спим до обеда, а потом завтракать просим?

Я посмотрела на него очень честным взглядом и опустила очи долу.

– Ну чего стоишь, иди завтракай! – и сам же засмеялся.

Это был Дима. На второй день по приезде в Крымск он разбирал гуманитарку, и кто-то уронил ему на ногу тяжелейший поддон. Перебитая связка требовала операции, но каким-то макаром Дима остался в лагере на три недели и сумел сделать из своих костылей неисчерпаемый повод для шуток. За это время ему, как и всему мужскому населению лагеря, изрядно напекло, но из его уст приглашения в палатку звучали остроумно и заманчиво.

В тот день я осталась в лагере – болели натёртые ноги. К тому же гуманитарку местная администрация приказала вывезти на свалку (то ли сыпь у кого-то пошла, то ли корь), а значит, стоило быстрее искать себе сменную обувь. Те самые вещи, которые мы сортировали в первый день, безжалостно сгребались в кучи и забрасывались в кузов приезжающего грузовика. Среди ношеных вещей встречались запакованные, с бирками и ценниками. Они уже не шли потопленцам, и приоделись мы на славу. Когда в Москве я зашла в «Секонд Хэнд», меня охватила паника – за всё это надо платить!

Уже третий день, не переставая, дул штормовой ветер, и в сторону лагеря летели пакеты и бумага, на которых лежали вещи, я бегала и собирала их в огромный мусорный мешок. По ходу дела, нашла лёгкие белые шлёпанцы своего размера, новенькие джинсы и чудное пальто из 60-х, которое, увы, оказалось мало.

Частенько в карманах вещей находились записки от людей, присылавших помощь. Так нашлась записка от старенькой бабушки, она писала, что помогает, чем может, что крымчанам надо держаться и не расклеиваться, потому что вся Россия с ними. В бескрайнем поле пожертвованной одежды становилось абсолютно ясно, что, да, вся Россия думает о Крымске.

Я не помню, кто стал рассказывать про гуманитарку: как её задерживают под разнообразными предлогами, как она оседает в руках бизнесменов, и что кто-то очень сильно на этом наживается. Я не знаю, правда это или нет, но там, в Крымске очень легко в это верилось – я своими глазами видела измученных людей, просивших хотя бы питьевой воды. Эти люди требовали отставки мэра и губернатора и называли их ворами. Многие из них писали письма в администрацию президента, надеясь на помощь доброго батюшки-царя. Другие же понимали, почему губернатор работает до сих пор, и молчали, потому что в ином случае лишились бы и той минимальной денежной поддержки, которую им обещало государство.

Через несколько часов меня поймала начальник лагеря Наташа и спросила, что я делаю. Я честно ответила, что помогаю вывозить гуманитарку. Она заявила, что это не нашего лагеря дело и сейчас она придумает мне работу. Постояла минуту и исчезла. Я пожала плечами и вернулась к погрузке одежды.

Жара не унималась. Мне к тому времени тоже напекло, но в прямом смысле, и я, наплевав на мужские страдания, обрядилась в шорты и лифчик от купальника.

На выходе из палатки встретила улыбающегося Диму.

– А я никак не рассмотрю, в какую палатку мне ночью лезть?

– А ты, – отвечаю, – сначала костылями потыкай.

После гуманитарки верхнего лагеря я перешла на гуманитарку нижнего. Работала на этом объекте Стелла, она собирала заказы, формировала наборы (бельё, одеяла, кастрюли, бытовая химия, детское питание) и развозила помощь по адресам.

– Смотри, тут три маленьких ребёнка. Им нужно вообще всё, у них ничего не осталось, – сказала Стелла. – Накладывай всего, а детского питания – побольше. В той палатке химия, в той бельё и одеяла, в той кастрюли и сухие смеси, в общем, это несложно.

Вскоре машина местного волонтёра Андрюхи забита под завязку полными мешками. Вместо перекура иду мыть посуду.

– Поедешь с нами развозить? – спросила Стелла через некоторое время.

Улыбчивый Дима пытался пристроить меня на кухню – варить ужин, а я отбивалась, как могла. К тому времени мне хватало пяти помидоров в день, от жары тошнило, и представить себя на кухне я не могла никак. Но под синим взглядом Димы моя упёртость таяла и становилась жалкой лужицей. Поэтому я спешно домыла посуду и ответила:

– Поеду!

В тот день впервые я оценила масштаб трагедии. К одному из нужных адресов мы пробирались по гравийке вдоль реки. Русло Адагума я видела и до того – в разных частях города. Кое-где оно было обильно завалено деревцами, прочно поросло кустарником, и было понятно, почему река могла выйти из берегов, кое-где оно уже вовсю чистилось и расширялось экскаваторами.

На повороте в глубь жилой улицы мы остановились.

Речушка еле текла на дне широкого и глубокого русла. Из него высоко торчали погнутые и покорёженные железные опоры пешеходного моста. Сам же мост, удержавшись одним концом за берег, лежал изогнутый на противоположной стороне реки. Было видно, что его, как шнурок, долго телепало водой.

Из ближайшего дома выскочили мальчишки, за ними – женщина лет сорока пяти. Стелла бросилась её распрашивать.

– Речку-то и цыплёнок перейдёт! Прошлым летом были сильные дожди, не чета этим. Вода поднялась почти до моста. Но даже тогда никакого наводнения не случилось. Мы всегда на реку смотрим. А ночью услышали шум воды, муж и тесть выбежали, вода была уже по щиколотку, и погнали машины на горку. Муж сразу направо повернул, а тесть гнал вдоль реки – получается, он от волны уходил. Но ничего, успел, слава богу, выскочил на горку в последний момент. Волна вышла к нам, тот-то берег высокий. А мы на чердаке спаслись, ночь там просидели. Спускали воду из водохранилища, это точно, дожди ни при чём.

Привычно ищу на стене дома отметку уровня воды. Она почти под крышей.