Феликс Сарнов - Последнее интервью

• Название: Последнее интервью
• Автор: Феликс Сарнов
• Издательство: ЛитагентSelfpub.ru (искл)b0d2ae6e-b0bc-11e6-9c73-0cc47a1952f2
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Сатирическо-фантастический триллер с участием бандитов, убийц, звезд масс-медиа, Президента и кота. Содержит нецензурную брань.

---

– (тоненький девичий голосок) Алексей Николаевич, здравствуйте.

– Здрасьте…

– Это вас беспокоят из пресс-службы Вольдемара Жаворонкова. Мы хотим пригласит вас на еженедельную программу «Субботний вечер». Завтра. К 6-ти часам.

– Вы… вообще знаете, кто я такой?

– (с придыханием) Конечно, Алексей Николаевич! Вы – Молчанов, известный журналист и писатель! (помолчав, неуверенно) Оппозиционный…

– Я – уже экс-журналист. Типа, бывший… А Жаворонков в курсе вашего звонка?

– (радостно) Вольдемар Арнольдович лично дал указание. Вы… (осторожно) приедете?

– Почему бы и нет. Но за последствия – не отвечаю, хотя… Вы же все равно все со мной вырежете.

– (обиженно) Алексей Николаевич!.. У нас же прямой эфир – зачем вы так?

– Хорошо… Как к вам заехать?

– Алексей Николаевич, мы пришлем машину. К четырем тридцати – вас устроит?

– Ну… ладно. Адрес запишете?

– (радостно) У нас есть. Спасибо, Алексей Николаевич! С нетерпением ждем встречи! До скорого!

– Пока, – сказал Лешка коротким гудкам в трубке, и скрипнув зубами, пробормотал, – Ждете, говоришь… И дождетесь… Попинать хотите – ну поглядим, кто кого?

Конечно, заплюют, заорут, запинают, думал он, продолжая вычесывать урчащего Леню, но эфир, и правда, – прямой, хоть что-то успею сказануть… От одного вида Вольдемара Арнольдовича, конечно, блевать тянет, и руки я ему ни при какой погоде не подам… Да и гости – один другого краше… Но в конце концов, я – журналист, или – где? А что бывший, так у нас же, как у, мать их, чекистов, бывших – не бывает…

В 12 часов дня Лешка стоял в убогом ритуальном зале 62-ой городской больницы и слушал… Нет, не говорящих какие-то бессмысленные и никому не нужные слова дружков и родственников лежавшего в дешевом сосновом гробу Валерки Уринсона (вернее, его пустой оболочки), а говорящую с ним т у п у ю боль.

Два с половиной года назад он стоял в этом же зале у гроба своей жены. Тогда боль была острой – такой острой, что он был уверен: жить с ней, с такой болью, невозможно, и он – не сможет (и никто не смог бы), а потому очень скоро умрет. Но человек – предполагает, а Некто Другой, как известно… Да. Человек – такая сука, что может пережить… многое. И острая боль ушла (примерно через год, а уж как ему дался этот год… знал только он один), и на смену ей пришла – тупая. С которой жить было можно. Которая вообще по большей части дремала и лишь иногда просыпалась. И начинала с ним разговаривать. Вот и сейчас:

– Эй, привет, – говорила тупая боль, – ты скучал по мне, ты думал, я ушла, милый? Но я – здесь, я никуда не делась, я с тобой, я – ж и в а…

Лешке было жаль неожиданно помершего Валерку, он – побывавший на 20-ти с лишним войнах и видевший много смертей, – вообще очень ценил и понимал значимость человеческой жизни, но если бы…

Если бы Некто предложил ему поменять еще один год с Ксюшей на жизни двадцати Валерок… Да что там Валерки – на все Прогрессивное Человечество, то тогда… Тогда в дешевом сосновом гробу сейчас лежало бы это самое, Прогрессивное.

Взял бы напоследок интервью у Президента, подумал Лешка, , а потом – на какой-нибудь остров с ней, и целый г о д, а потом – хоть потоп, бл…, хоть Царствие Небесное…

– Царствие тебе Небесное, Валерий, – просипел какой-то Валеркин родственник и бочком отошел от гроба. Возникла неловкая пауза, никто не знал, кому говорить следующим, и Лешка двинулся было к гробу, но… Вдруг зацепился взглядом за стоявшего в углу какого-то… с приятным, но совершенно не запоминающимся лицом, в сером, очень ловко сидящем костюме и смотрящего прямо на него. Серый костюм едва приметно улыбнулся и отрицательно качнул головой. Лешка прищурился, посмотрел ему прямо в глаза, и… его вдруг прошиб холодный пот – в натуре, одна капелька даже стекла от виска вниз по щеке.

– Молчан, ты чего? – пихнул его локтем в бок стоящий рядом с ним здоровенный Валеркин дружок по банным посиделкам, которого Лешка видел третий раз в жизни (у Валерки вообще друганы были в основном бизнесово-бандюкового плана).

– А что? – спросил Лешка.

– Да взбледнул весь – белый стал, как бумага…

– Мне показалось… Показалось, что мне Смерть улыбнулась и… мимо прошла, – хрипло выдавил Лешка.

– Молчан, – подумав, сказал Валеркин дружок, – ты, кончено, парень умный и все такое – Валерка тебя ценил, но… Кончай бухать по утрам, а то ведь не ровен час – вслед за Валеркой по…

– Ты знаешь того – в сером костюме, вон там стоит? – перебил его Лешка, не глядя в тот угол, показав лишь жестом.

– Так это…– проследив за жестом Лешки, неуверенно протянул его собеседник, – там, вроде, нет никого.

Лешка, преодолев какое-то внутреннее сопротивление, сам глянул в тот угол, где только что… Там действительно никого не было.

– Молчан, – опять легонько пихнул его в бок Валеркин дружок, – скажешь чего-нть, или… если хреново тебе, тогда я скажу?

– Говори, – помолчав секунду, сказал Лешка, – мне чего-то и правда, того… Ну, перебрал вчера малость. С печали…

– А-а, – как-то облегченно выдохнул тот, – это бывает. Ты держись. И к нам в баньку приходи – мы всегда тебе рады… Ты это… – он запнулся на момент, – хоть и типа, писатель, там, журналист, но… парень-то нашенский.

Тупая боль, все еще бормотавшая свою мантру, замолкла. На душе у Лешки вдруг как-то потеплело… Он понимал, что круче комплимента в этой среде для аутсайдера – просто не бывает.

* * *

– Итак, снова про Крым – н а ш Крым, – подмигнув зачем-то в камеру, бодро произнес Вольдемар Жаворонков, взглядом усталого полководца окинув стоящих перед ним на подиуме «пехотинцев» – депутата Тихонова (по слухам, внука Кагановича), председателя Всероссийского Конгресса «Евреев за Президента», Дьяволинского, режиссера Ханбазарова, «мальчика для битья», американского журналиста, Джека Бима и… Алексея Молчанова. – Вы не согласны, Алексей Николаевич? С тем, что он – наш?

– Что толку – не соглашаться с фактом? – пожал плечами Леша. – Это все равно, как говорил тургеневский Базаров, отрицать смерть – она придет и сама тебя поотрицает.

Жаворонков чуть дернул большим пальцем левой руки, и сидящая в зале публика вяло похлопала.

– Вот что значит – писатель, – весело вскричал Вольдемар, – пусть и оппозиционный, – добавил он уже с легкой грустью.

– Мы таких писателЕй в черном море топили! – неожиданно выкрикнул Дьяволинский.

Тихонов нахмурился, включил дедушку и рявкнул:

– И расстреливали!

Вольдемар глянул на Дьяволинского, изящно поднял тонкую бровь и осведомился:

– Кто это – мы? Вы имеете ввиду вашу родственницу, Розу Залкинд по кличке Землячка? Знаете, я не могу сказать, что одобряю ее действия. Да и многие ее товарищи по партии тоже… – он покрутил головой и скептически причмокнул.

– Да, – с глубокомысленным видом кивнул Ханбазаров. – Она повинна в смерти многих русских людей, но ведь… время был такое…

– Ну ладно, черт с ней, с Землячкой, вернемся к современному Крыму, – прервал его Жаворонков, – про факт, Алексей Николаевич, мы и сами знаем, а вот как с оценкой этого факта? Какова в а ш а оценка?

– А вы не знаете? – спросил Леша.

– Конечно, знаем, – усмехнулся Вольдемар, – еще бы нам не знать – вы ее озвучивали на разных «Волях» и многих хунтовских каналах. А здесь б о и т е с ь? Молчанов здесь решил оправдать свою фамилию и… промолчит?

– Отнюдь, – пожал плечами Леша, – Оценка такая же, какая была у одного француза – если не ошибаюсь, по имени отчеству его звали Антуан Жак Клод Жозеф Буле де ла Мёрт, по поводу убийства герцога Эргиенского (у всех, находившихся на подиуме, выражения лиц напомнило Лешке присказку про баранов и новые ворота). Он сказал: «Это хуже преступления. Это ошибка».

Сейчас он их спустит с поводка, подумал он, и будут рвать. Ну и хрен с ним – все-таки сказать успел, Все-таки – успел, хорошо, что вызубрил имечко, они слегка оху… и не сразу врубились…

Однако к его удивлению, никто его рвать не стал.

Дьволинский приплясывал от душившей его злости, Тихонов пожирал Лешку глазами дедушки, Ханбазаров кривился, как будто жевал протухший лимон, Джек Бим прикрыл рот ладошкой, но… Они молчали.

– Ну что ж, – после паузы сказал Жаворонков, – француз, как известно, рассудка не имеет, но…Мы вас услышали. Джек, – повернулся он к Биму, – вы согласны с такой оценкой?

– Ну я… как бы… не совсем, – осторожно, слегка запинаясь и неожиданно с акцентом (хотя обычно трындел по-русски, как по маслу), заговорил Бим, – хотя что-то в этом есть, поскольку…

Вольдемар Жаворонков едва приметно дернул левой щекой, и… Все они сорвались с цепи. И начали рвать и топтать, но – не его, Лешку Молчанова, а несчастного Бима. Топтали долго и с удовольствием, словно отыгрываясь за вынужденный простой, за непонятно, чье (Жаворонкова?) и почему, табу на топтание Лешки.