Мария Мелех - Сны Бога. Мистическая драма

• Название: Сны Бога. Мистическая драма
• Автор: Мария Мелех
• Жанр: Современные любовные романы

Они все время были на Земле – сновидцы и путешественники по иным мирам. Таков и Ник Фламинг – знаменитый, талантливый художник, любимец женщин. Но под маской благополучия спрятана мучительная тайна: он любит ту, что приходит к нему в видениях. Он ищет ее повсюду, оставляя свои картины, как знаки. Но возможно ли воплотить любовь среди лжи и ошибок, из которых герой выстроил реальную жизнь, пытаясь скрыть свой секрет? Существует ли Она на самом деле? Или это всего лишь муза очередного безумца?

---

Погоди, солнышко мое, я отвечу ей и вернусь к мыслям о тебе.

– Да. (Господи, дай мне усталость всего мира в мой голос).

Заботливое щебетание в сотовом. Трепетный зяблик. Нежная куриная грудка в сливочном соусе. Экологически безопасная щетка для чистки самой дорогой мебели – извечно белая и пушистая, как заячий хвостик. Видишь, как я признателен тебе, Дорис? Это чувства, которые ты рождаешь во мне. Попробуй только сказать, что я неблагодарен!

Оказалось, ночью, по дороге домой, я соизволил жаловаться, что забыл перчатки на диване в кабаке, и мои руки замерзли. Теперь, видимо, не выживу без чудодейственного крема, доставшегося ей в наследство от бабки-ведуньи. «А крем-то заговоренный?» – спрашиваю я с нервным смешком. «Что?» – недоуменно переспрашивает она, не в силах понять то, что выходит за рамки ее дипломной работы по менеджменту. Все-таки соображает, заливается деланно серебристым смехом: «Ну что ты такое говоришь! У тебя потрескалась кожа, сейчас забегу, я неподалеку».

Она всегда неподалеку. Прилипчивая фея, готовая материализоваться по первому моему зову. Разве я ее звал? Я хочу отказаться от ее помощи, но вдруг понимаю, что услышу в ответ: не болит ли у меня голова после вчерашнего? Успею ли я перекусить перед тем, как отправиться в аэропорт? Позвонил ли я домработнице насчет своего кота и попугая? Подумал ли, что положу в чемодан?

Нет, черт возьми, я не подумал! Выходит, у меня тысячи причин сдаться ее заботе. Она все равно использует любую из них, и всей земной дипломатии не хватит, чтобы придумать красивый вежливый отказ, не разрушающий мой галантный образ.

Я переодеваюсь в джинсы (встречать Дорис в махровом халате равнозначно сексуальной капитуляции) и нахожу удобный выход: Джон и Анна, всегда готовые накормить меня излишне калорийным, но вкусным обедом. Теперь надо незаметно внедрить нужный каскад мыслей в голову моей помощницы – да так, чтобы она саму себя заподозрила в глупом расчете. Журчит домофон, и я впускаю зубную фею (слышите этот нервирующий жужжащий звук?) в свой замок. Вдруг понимаю, что забыл надеть рубашку, и с язвительной усмешкой, адресованной самому себе, признаюсь, что сделал это из чувства отборнейшей вредности.

Пока она втирает крем, с многозначительной пристальностью всматриваясь в мое лицо, я рассказываю ей о своих планах и сетую, что не успею уложить вещи и как следует пообедать. Дорис предлагает заказать пиццу. Заметив мой недовольный взгляд, спохватывается и торопливо перечисляет все меню ближайшего китайского ресторанчика. «Дорис, – терпеливо разъясняю я, – мой желудок не вынесет этой перченой ерунды после нашей вечеринки. Мне нужен хороший домашний обед. Я бы приготовил сам, но голова раскалывается…»

Я выпускаю всю обойму, припася напоследок домашних животных. Теперь у заботливой подруги не остается ходов: я заранее согласился со всем, предоставив ей возможность целиком и полностью заняться моей жизнью на сегодняшний день. У меня даже есть тайное оружие сарказма – быть может, она и не заметила, но оно одним залпом уничтожило ее попытки все контролировать. Дорис не умеет готовить! Она не подарит мне милую ароматную возню на кухне, пока я смогу отоспаться от своих дурных мыслей. А значит, не удержит меня рядом с собой. По крайней мере, сегодня. Ведь желудок уже сводит от болезненной пустоты, сожженной кислотой вчерашних коктейлей.

Сейчас мне уже начинает казаться, что так оно и есть, и я чувствую пряный дискомфорт в солнечном сплетении. Боже, когда ложь стала моей излюбленной мантрой? Я и сам отменно готовлю – лучше, чем все женщины, которых я знал.

«Джон, да, Джон, – говорю я, опережая ее догадки, – ты же знаешь, у них всегда найдется что-нибудь для меня». По ее лицу вороньим пухом пролетает тень ревности, но она вовремя возвращается к улыбке, жертва псевдо-психологической литературы.

Мы идем в спальню – о, какое опасное мероприятие задумал я, и как мечтательно обводит она затуманенным светлым взором синие тканевые обои в моем алькове – и я задумчиво рассуждаю вслух, какие костюмы и галстуки мне понадобятся. Я даже упоминаю о носках и белье – а почему нет? Я подпущу ее чуть ближе, и она, одурманенная моим доверием, исполнит любой каприз, будь то составление сметы или стакан с шипящим гейзером аспирина. Вываливая на постель свой театральный реквизит, обессилено сажусь на шелковое покрывало и опускаю голову на руки. «Не знаю, Дорис, – жалобно говорю я, – не знаю… Какая погода завтра в Милане?» Она не решается присесть рядом, но завороженно смотрит на ворох кашемировых свитеров, осторожно вытаскивает один: «Ник… Господи, как идет к твоим глазам!» Я вслепую выхватываю свитер из ее рук, встаю и натягиваю на себя: все равно скоро уходить к Джону, а моя спальня не предназначена для кувырков с секретаршей. Она, затаив дыхание и почти на цыпочках обходит меня, деликатно расправляя складки на плечах и груди.

– Ну так что, я могу доверить тебе это царство, дорогая?

– Конечно, Ники, – с придыханием уверяет она, – я все улажу и уложу, не беспокойся.

– И погоду? – улыбаюсь я. Дорис только разводит руками.

Мы спускаемся вниз, и я одеваюсь к выходу. Потянув собачку молнии, застреваю в собственной куртке, и помощница вмиг оказывается рядом, нежно вытаскивая меня из капкана. Она смотрит на меня снизу вверх, умудряясь уменьшиться в росте. До моего возвращения в город это ее последний шанс поймать желанное прикосновение. Я мог бы ее поцеловать, у нее приятное лицо и мягкие губы, и наверняка их влажность и податливость подберут нужные ключи к моему подсознанию – все это старо, как мир, но… Ничто не возбуждает меня так, как тайна, а придумывать фасон ее темного покрова, который подошел бы моей лучезарной секретарше, слишком утомительно. Все слишком просто в этих серо-голубых глазах, как сладкая мечта каждой девочки в этом городе, спрятанная в коробке для Барби. Я могу представить, как в Зазеркалье моей души она протягивает ко мне свои холеные пальцы – откуда-то снизу, из клубящегося мрака под моими ногами, там тебе и место, Дорис – и почти профессионально скользит ими вверх по моей ноге. Но мне… лень.

– О, нет…

– Что, Николас? – она терпеливо отступает в тень ожидания, как все эти годы, готовая выплеснуть свою страсть в любую мелочь, относящуюся ко мне.

– Фарух и Бимбо, я забыл о них. Ты сможешь приглядеть за ними, пока я в отъезде?

Дорис как-то странно смотрит, и я тороплюсь попрощаться, пока мой план сбежать от нее, заковав в цепи ее собственной влюбленности, не рухнул.

– Я все улажу, Ник. Я же сказала, – отвечает она без улыбки, и я, виновато скривившись, выскакиваю на улицу.

Издеваясь над моей неприязнью к Новому году, тихо падает настоящий рождественский снег. До дома Джона и Анны рукой подать, и вскоре я уже воюю с обледенелым засовом их ограды, пугливо поджимая пальцы – перчатки я и впрямь не нашел дома. Подозреваю, они прячутся в сумочке у Дорис, как входной билет в музей моей одинокой жизни.

«Привет, малыш!». Джон внимательно смотрит на меня – как всегда. После некоторых событий он в буквальном смысле не спускает с меня глаз. Он всматривается в меня, пытаясь поймать оттенки настроения, и легкая досада подрагивает чешуйчатым хвостом на дне моей души: он так добр, но совершенно обычен, и его рецепты счастья написаны аккуратным округлым почерком с продавленными от усердия буквами – на дешевой бумаге, за стойкой местной аптеки, в которой лавандовый дух французских масел напрочь убит парами крепких настоек.

Но, несмотря на всю простоту друга, я не могу уловить в его крохотных зрачках свой диагноз – верит он мне, или его забота есть снисходительная жалость сильного самца к природному недоразумению? «Ники, мечтай, сколько хочешь, кто у тебя это отберет, но ведь хозяйка в доме не помешает?» – ласково спрашивает он меня, осторожно заглядывая в глаза. Его собственному браку с Анной всего год, и Джон преисполнен надежд на собственное перерождение: они пересмотрели еще не все милые сюжеты в уютной камере-обскуре. Если быть до конца искренним: я не вполне уверен, что мой друг не разобьет сердце своей избранницы. Даже пятнадцать фунтов, исправно прибавляемые каждый год, не мешали этому шумному белокурому гиганту согревать под своим одеялом целые гроздья разномастных девиц.

Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты? Я попытаюсь прочувствовать синтонию наших душ – когда-нибудь, как-нибудь. Но любовное измерение – не та плоскость, в которой мы поем в унисон. В общем-то, я не задумываюсь о нашей схожести или разнице. Джон мой лучший друг: быть может, эта античная формула работает на дополнениях? Он тот, кто подхватывает меня, когда мои колени подгибаются.

Анна хлопочет в столовой, а я поудобнее устраиваюсь в кресле в теплой гостиной.