Дарья Ривер - Циновка для радости. Стихи

• Название: Циновка для радости. Стихи
• Автор: Дарья Ривер
• Жанр: Поэзия

«Циновка для радости»… Несмотря на название книги, она вряд ли даст повод её читателю много раз улыбнуться, но зато это будет настоящий диалог, честный и откровенный. И если начать его, то он обязательно приведёт к той пронзительной радости, которая сейчас может видеться очень размыто, лишь словом на обложке.

---

Психо

У неё макияж – как магнит у Земли: перманентный…
У неё – пара шрамов сквозь тонкие шрамы белья,
У неё каждый день – из разбросанных дел и моментов,
А рубашка – последний писк моды: смирительная.

Это, может, не кто-то конкретно, а каждая/каждый
Пятый, третий, четвёртый, десятый, девятый, второй.
И период такой наступает, увы, лишь однажды…
Если он наступает. Кому-то. На волю. Порой.

И на волю так хочется, на заоконную волю…
Писк последний отставить на целую вечность назад.
В жёлтом доме сейчас мумми-тролли, быть может, их троллят…
Или нас вместе с ними. Чтоб путь до окна нам срезать.

«Доктор, слушайте очень внимательно: это не лёгкие, а тяжёлые…»

Доктор, слушайте очень внимательно: это не лёгкие, а тяжёлые
Мысли и чувства. Сколько раз вы к ним своей присоской-губами,
Столько раз они в жизни моей погибали,
Да каждый раз – словно Феникс. И было им, видно, до фени,
Что таким вот жизни стажёром мне
Не особо хотелось быть. И не хочется. И не кончится
Этот круговорот – никогда. И у вас, и у ней, и у них…
Доктор, знаете, я часто дышу через рот…
Нет, не насморк. Просто воздуха не хватает.
Просто вдох бы мне – от самой стены Китая,
Чтобы лёгкостью мира безумного я пропиталась, словно сметаной – торт.
Что, думаете, будет наоборот? Что лёгкости так не набрать?
Да ежели тяжелее – некуда, то что же тогда остаётся, подумайте сами?
Доктор, мне больно от этих касаний
Где-то внутри… Нет, глубже. Там никому не достать.
Как хорошо, если есть птица Феникс. Как страшно, что нет листа
Чистого. Только с диагнозом. Только с анамнезом.
Только я – с глупой надеждой мной придуманный текст сверстать.

Дискобол

Разогнись, бросай на небо диск металлический, дискобол,
Пусть его примут звёзды, в объятия заключат, руки сомкнут.
Посмотри: впереди, через время, – самоназванный диско-бог,
Сотворивший мир свой не за шесть дней – за пять минут.

А на небе сейчас – нет танцовщиц ночных – звёзд,
Звёзды были, да на танцполе земном пьяными нынче лежат.
Кто тебя приютит со звездою твоей? Одиночество, страх – внахлёст.
Диско-бог улыбается, будто чужую судьбу в кулаке зажал.

Посмотри, посмотри в небеса на тех, кого нет…
Освящён, обожжён, обнажён, но я тоже обнажена.
Если скажешь: «при лунном свете» – будет пошло.
Лучше так: «при индейском факеле», «при бенгальском огне».
Да при чём тут они? Я по духу твоя жена.

И ответь: потому ли мне ясно, как шальная, несносная, у тебя по венам бежит,
Словно женщина полуслепая – в потоке машин?

Альтер эго

Иногда к нам на встречу приходит некто по имени альтер эго,
С ним хоть раз наверняка виделись все, все до одного.
Он в холщовой котомке приносит для наших душ вето, табу, иго,
Он по крови нам брат, но также – охотник, если ты, например, волк.

И он смотрит с улыбкой, с усмешкою на тебя, сколько зубы свои ни скаль ты,
Сколько сталь этих зубов на клинки да на перстни ему ни плавь,
И снимает с твоей жизни, с твоей души тонкие, словно ломтик хамона, скальпы —
Только тем, что он – тот, кто сейчас, кто всегда абсолютно прав.

Он включает для речи души твоей навороченный усилитель,
И улыбка его – на тебя – сразу из всех зеркал…
Зеркала бы завесить, как будто дом этот мертвецы заселили…
О другом ты подумай: что тоньше сейчас: душа или её же скальп?

Ведь душа у тебя в данный момент – хорошо, если толстовка,
И ему так хочется толстовку такую с тебя, у тебя стянуть…
Говорит: «постираю – верну тебе», и ты знаешь, как дорого это может стоить,
Но всегда – «на, бери», чтобы получить шанс узнать истину,

Чтоб понять, наконец, кто ты, и этим питаться,
Если на душе той – хреново и хочется каждый зуб превратить в клык,
Если кажется, что даже почти не стоит пытаться —
Всё равно зверем станешь в один оклик или один клик.

Ну а впрочем… Ему не нужны ни клинки ни перстни,
Он их вечно сдаёт в ламбард да на металлолом.
У меня для тебя хорошие, друг мой, вести:
Альтер эго твой стал твоим ангелом.

Двойник

Это мир, где «похоже, но всё не то».
Это девушка прячет манту под своё манто,
Это – глаз близорукого, словно бы глаз японца.
Подивиться на небо любой здесь до колик рад:
Как сестра, мне не кровная, так и мой кровный брат:
Коловрат, вероятно, решил здесь заделаться солнцем.

Каждый, голову запрокинув, со смаком клянёт фашизм
(Вслух клянёт, про себя же иные – «Как бел и пушист
Он бывает». Пойди, объясни им, что «вы не правы»).
И как сильно клянёт он его, как он ругает, так
Он и любит людей. Не меньше. Здесь в мозгу его тоже бардак:
От вина, лсд или просто – целебные травы.

Каждый первый, второй или третий… Коловрат же – почти клондайк:
Ищешь светлые чувства в себе, не найдёшь – так «другие дай».
В мире том, где «не то», это очень удобный случай.
Так он шепчет нам ночью. И разве всем распрям «нет»
Сразу хором – при солнце мы? Да, коловрат не свят, да, он не
Безупречен. Но свастику всё же не держит. Вглядись получше.

Лисы

Норы пустеют, дальше – пустуют. Идёт за лисой лиса.
Под чуткими лисьими лапами хрустят сухие леса.
Лисы идут к рассвету, без него им уже невмочь.
Там, где дом, остаться они не прочь, но тьма гонит их прочь.
Лисы с надеждой ищут незнакомые след и курс.
Лисы хотят испробовать новый рассвет на вкус.
Новый рассвет, новая жизнь, но…
Ясно одно:
Этот рассвет их встретит; он тоже будет лисой.
Встретит, научит, как правильно солнцем играть в серсо.
И сколько ещё шагов впереди, пожалуй, не важно совсем:
Девять ли тысяч, восемь ли сотен, семь.
Тайну раскроет: «Все лисы – кицунэ в душе.
Входите в чужие сны, несите меня тем, кто слеп, не думайте о пораже-
ниях. Тьма не страшна, если знаешь, что можешь создать огонь.
Помните: кицунэ это умеют так, как никто другой».
Лисы идут. Рядом с ними – другая лиса…
Та, что в который раз рождена была на небесах.

Маша

Маша играет с куколкой. Из куколки будет бабочка. Только Маша об этом не знает пока. Маше пять. Умница, любимица взрослых, каждое утро – чудо с почти что живою игрушкой за пазухой, чудо в пижаме и тапочках. Маша скучает о небе, о самолётах и облаках. …Холодно так, что насквозь. Там, наверху, часто – лишь щёлкою просинь. Машина грусть – как погода: почти на нуле: из всех времён года Маше больше всего нравится осень: в ней – день рождения: «мам, ну запомни: мне пять осеней, не пять лет».

…Аэропорт. Первое октября. Первое путешествие за границу. Радость – по чашкам, тарелкам, везде – через край. Маша увидит Канны, Маша увидит Ниццу… Маша сегодня увидит ей не знакомый рай. …Облачность, вязкий туман. Скорость всё больше и больше. «Мамочка, разве так, быстро мы долетели, разве так быстро садиться должны? Перед глазами всё просто мелькает. – Доченька, мы над Польшей, Мы долетели, но не до той страны».

Божия Матерь… Здесь католичество. Пусть и Мадонна… Крестишься, думаешь: «Так вот как жизни крушат…» Маша, понятно, ангел. За руку с мамой. Но третьей, любовью ведомая, радужной бабочкой куколкина взлетает душа.

Срок этой жизни

Я давно двигаюсь курсом по ветру или к ветру стою спиной,
Потому что его касаемо у меня одна из не знакомых науке фобий ли, параной
Или, может быть, аллергия. Мощнейшая. Будто проворный дракон с замашками гангстера, солнце прикрыв, – за мной…
А пикирующий или просто летящий дракон страшен, наверное, всем до одной,
До одного. Только смотри не смотри – этот дракон погубит. «В общем, идём против ветра. Доверься мне и не ной».

В общем, иду. Абстрагируюсь от всего вокруг,
В том числе и от ветра, хоть он и назойлив. Но если подумать – термики, роза ветров до тошноты прекрасны, мой друг,
Розы ветров на ближайшем рынке вмиг раскупают тысячи рук…
Я не одна. Мы не одни. Воздух, словно предмет для акупунктуры, колок и, словно плева, упруг.
Больно от воздуха… Пусть. Это не страшно. Только случайно заметишь, как в воздухе том – ёлочной яркой игрушкой – виснет вопрос: «а вдруг…»

Недели, месяцы, год… Скучаю по снам. Пью каждый день анаболики. Наблюдаю за тем, как душа растёт.
Упругость воздуха всаживаю в неё гвоздём.
Но – странно, ведь правда? – боль такая, что впору решить: «Не гвоздь это, а костёр
Или пламя дракона, который, казалось, так меня и не настиг». Смотришь: гвоздь начал плавиться, он уже не остёр.
Ветер огонь раздувает… Кто же ответит: а вдруг срок этой жизни лишь начался, а совсем даже не истёк?

Светильник в руках