Карел Коваль - Моцарт в Праге. Том 1. Перевод Лидии Гончаровой

• Название: Моцарт в Праге. Том 1. Перевод Лидии Гончаровой
• Автор: Карел Коваль
• Жанр: Историческая проза

Слово автора: «Закончив музыкальные хроники, я тяжело заболел и беспокоился, что книга не успеет выйти в юбилейном году Моцарта. Вмешалась дружеская рука Dr. Павла Эйснера, благодаря которому и случился своевременный выход «Моцарта в Праге». За этот редкостный поступок самопожертвования я спешу высказать ему мою безграничную сердечную благодарность. В Праге, 10 апреля 1956 г. Карел Коваль»

---

Моцарт:

«Так уж получается, ибо, как император, так и Бог любят искренность. А я – искренний. Поэтому не должен перед ними ни сгибаться, ни стыдиться, ни лукавить. Истина всегда должна быть на первом месте, хотя частенько бывает на последнем. Но, в конце концов, она всё-таки побеждает. Нужно только иметь терпение долго ждать, когда это произойдёт. А я нетерпелив, всегда быстро высказываю то, что думаю, нередко и расплачиваюсь за это».

Его собеседница:

«Но существует всё-таки придворный этикет, Моцарт!»

Моцарт:

«Согласен, и этикет требует предостерегать от фальши».

Дама:

«О, вы доказали это на коленях императрицы. Рассказывали, однажды, посреди вашего наипрелестнейшего лепета, вы вдруг нахмурились и вскрикнули на императора, играющего рядом на скрипке „Фу!“, это так было?»

Моцарт:

«Ну, конечно же, так! Разве мог я хвалить фальшь? Ведь Его Величество играл так фальшиво, что невозможно было слушать. Как видите, понимание чистоты звучания не покидало меня даже на коленях императрицы».

На это нечего было ответить, все лишь смущённо улыбались. А Моцарт снова быстро вытер салфеткой рот, явно забавляясь этой неловкой паузой, когда никто не находил слов, ибо преклонение перед покойной императрицей Марией Терезией было до сих пор так велико, что исключало какие-либо пересуды.

Перед Моцартом была поставлена серебряная чаша с водой. Взглянув, он увидел столько почтения в глазах лакея, и не только почтения, а ещё и преданности, столь непривычной для прислуги. Он погрузил в воду кончики пальцев, и, будучи в центре внимания в качестве виновника происходящего, почувствовал в душе радость.

– 3 —

В это время издалека послышались звуки настраиваемых скрипок и виолончелей, им отзываются флейта, кларнет и гобой. Моцартовы пальцы на мгновенье перестают купаться в воде. Да, очень хорошо, чисто настроились. Руки быстро выныривают, хватают салфетку, поданную тут же с тем же необычно преданным взглядом, а Моцарт, вытираясь, живо говорит:

«Голоса хора небесного ожили, ибо, что такое есть музыка, как не хор небесный. Благословенны музыканты, ведь они всем людям на свете напоминают, что у них в теле есть не только желудок, но и сердце, и сердце – это главное».

Он протянул салфетку лакею и встретил снова сияющий взгляд. Графиня Тунова по-матерински мягко напомнила:

«Моцарт, мы ещё ждём от вас заключения и разъяснения о том, что общего имеете вы с пекарским подмастерьем, с чего вы начали рассказ про „Фигаро“?»

Моцарт выпил красного вина, глаза его загорелись:

«Заключение, или финал, это всегда должно быть в быстром темпе и, разумеется, весело, чтобы все слушатели пришли в себя. Итак, – «Фигаро», итальянцы, Моцарт и пекарский подмастерье.

«Фигаро» разлетелся с театральных подмостков по всей Вене очень весело, всюду о нём бежала молва, и даже будучи не по душе неким сеньорам и сеньоритам, они всё равно смеялись и кричали «браво». Ну и кое-кто так быстро позаботился за моей спиной, что «Фигаро» был, как говорится незаметно, со сцены снят.

Но это не был бы Фигаро, если бы дал о себе забыть. Раз уж он разогнался, его не остановишь. Добежал прямо сюда до Праги, а здесь нет ни всемогущего интенданта, ни льстивого Сальери, ни капризного императора. Зато было музыкальное сообщество, которое приняло его с распростёртыми объятиями, что бы там Вена ни говорила.

Прага просто приняла «Фигаро», как своего. И уже фигаровы мелодии проникли в сердца простых людей. Об этом всем присутствующим здесь редким гостям с большой радостью позволяет себе сообщить сам автор, который сегодня приехал окоченелый к воротам Праги, занесённой снегом, и был встречен, как в сказке, неизвестным посланником в образе булочника, который свистел «Фигаро» на ходу, как свою любимую песенку. Замёрзшее лицо автора растаяло. Словно солнце волшебной палочкой оживило обледенелую землю.

И вот я уже смеюсь над всем вокруг, а закулисные интриганы с их сладкими ухмылками провалились для меня в этот миг в небытие. Этот булочник свистел «Non piu andrai» с удовольствием, а я рядом забыл обо всём плохом. Так и въехал радостно в этот таинственный стобашенный город, как в родной.

Спасибо тому босоногому посыльному в домашних туфлях, который сам того не ведая, подтвердил ваше лестное известие об успехе «Фигаро», и тем приятнее стало мне это приглашение от лица милостивой пани графини Вильемины и Его Светлости Яна Йозефа Туна».

Взволнованный Моцарт поднялся и протянул бокал искрящегося вина к Тунам, которые подняли свои чаши, и все вокруг стола, графы Ностиц, Канал, Пахта, Шёнборн, Штернберк, Кинский чокались бокалами, зазвенело старинное чешское стекло, заиграло в нём вино, и настал момент тишины, похожий на тот, когда трубачи подносят к устам инструменты.

Все присутствующие смотрели на Моцарта, как на главнокомандующего. Старый граф, чешский Тун, поставил бокал и с лёгким поклоном обратился к Моцарту:

«Маэстро, жду вас на домашний концерт моей капеллы, которая сегодня удостоилась чести впервые играть перед вами».

Вельможный пан граф Ян Йозеф Тун поднялся, а за ним все присутствующие. Чешский Тун подал руку Констанции Моцарт, маэстро Моцарт пани графине Туновой, так и вошли в большой салон, где уже стояла в полной готовности вся капелла в красных ливреях и белых париках.

Заиграли торжественные фанфары, загремели барабаны. Фанфары звучали до тех пор, пока всё общество не расселось по местам. Капельмейстер дирижировал так энергично, что смычком почти доставал люстру, когда же музыка смолкла, он глубоко поклонился и ожидал в покорном поклоне знака его милости, что концерт можно начинать.

Внезапно Моцарт обратился к Туну:

«Да ведь это скрипач Клацкель, по-прозванию Патан. Он играл в придворном театре, а также часто солировал перед императором Йозефом!»

Тун с удовлетворением подтвердил:

«Да, это Штепан Клацкель. Как только он вернулся из концертного турне по Германии и Парижу, я назначил его руководителем моей капеллы», – сделал знак ожидающему Клацкелю начинать, и тот проворно сел за первый пульт.

Огонь от двух больших каминов озарял капеллу. Музыканты, натянутые как струны на их инструментах, следили за концертмейстером. Его смычок с торжественной сосредоточенностью властно на piano взял первый звук. И одновременно с Клацкелем все музыканты заиграли прелестное LARGO. Все как один, одинаково напряжённо, в едином ритме, как будто слились в величественной реке, и её могучее течение направляется вдаль, провожаемое шумящими деревьями.

Это не была обычная застольная музыка. В этом LARGO инструменты придворной капеллы пели свой гимн любви к музыке, свою исповедь так называемого маленького человека, который может говорить так красиво, слушая голос своего сердца.

Моцарт смотрел, слушал и вспоминал Мысливечка, Ваньхала, Бенду, Фиалу, Гейна и всех чешских музыкантов, с которыми познакомился в своих поездках по Европе. Везде они были первыми солистами, а здешние придворные музыканты были их братьями. Моцарт впервые попал в самое сердце Чешской музыки, о которой шла молва как о консерватории Европы. Такой радости от чистоты исполнительского мастерства он давно не чувствовал.

После LARGO прозвучал прелестный менуэт и весёлые быстрые танцы, развеселившие всё общество, попивающее кофе, и диво дивное, переговаривались они шёпотом, знали, что Моцарт не любит, когда во время музыки слушатели отвлекаются. В перерыве выскочил Моцарт, как мальчишка, и прямо к капельнику Клацкелю.

Пожимает ему сердечно обе руки, поздравляет его, как старого друга, машет рукой всем музыкантам:

«Браво, брависсимо! Как звучала музыка! Каждый звук – как кристалл, каждая нота – сама радость. Хотел бы слушать эту музыку целыми днями».

Музыканты вежливо кланяются, явно растроганные добрыми словами, а старый граф Тун говорит:

«Это удовольствие, маэстро, мы можем вам доставлять каждый день, пока вы будете нашим гостем».

Стоящие рядом графы Канал и Пахта быстро добавили:

«И наши капеллы можете послушать, маэстро, если будете иметь время».

– 4 —

Компания из господ отошла на несколько шагов от оркестра и остановилась у окон, выходящих на молчаливый город. Моцарт, любуясь таинственными опустевшими улицами, говорит:

«Удивительное зрелище – этот город без короля. А ведь он такой величественный, будто король живёт в нём, такие грандиозные строения. Это музыка камня, люблю её, в ней говорят века с теми, кто умеет понимать язык окаменелых столетий».

Чешский Тун подошёл с Моцартом поближе к окну и указал ему на высокие и широкие окна:

«Там бывали рыцарские турниры. А взгляните на те узкие окна. Это Чешская канцелярия, оттуда разъярённый народ выбросил наместника, и это было началом тридцатилетней войны. Да, эти камни говорят. Здесь делалась история.