Руслан Бездомный - Я тебя никогда не оставлю (без части 1)

• Название: Я тебя никогда не оставлю (без части 1)
• Автор: Руслан Бездомный
• Жанр: Прочее

---

Это была галлюцинация, Беркутов, только и всего. Сходи к психиатру. Пусть он выпишет тебе успокоительное и все станет на свои места. Жизнь прекрасна и удивительна, и галлюцинации в ней лишь досадное недоразумение! Hащупав под ногами твердую почву, я повеселел. Hебо уже не казалось таким хмурым. Обступившие меня со всех сторон пятиэтажки - такими унылыми. Сидящие на лавочках у подъездов бабульки такими вредными.

Все будет хорошо, Беркутов. Все будет хорошо. Жизнь продолжается, несмотря на мокрую зиму. Вон и дети весело бегают по холодным лужам. И Пашка с ними. - Эй, Пашка! - крикнул я сыну, который вместе с двумя такими же мальками измерял лужу у подъезда на предмет мореходства.

- Па-а-а-а-а-а! - весело заорал он и, оставив своих со братьев по морской путине, бросился ко мне.

Подбежав, он встал своими маленькими ножками на носки моих туфель, обнял меня за коленки, доходящие ему до подбородка и, задрав голову вверх, про лопотал: - Па, поиглаем в луноход!

Луноходом у Пашки называлась игра, которую он подсмотрел в рекламе прохладительного напитка "Краш". Суть ее заключается в том, что Пашка, удерживаясь на моих носках, перешагивает вместе со мной как на ходулях, а я держу его за руки.

- В другой раз, сынок! - сказал я, садясь на корточки рядом с ним, стряхивая комочки грязи с пуховика и поправляя вязаную шапочку на его белобрысой головке

- А где мама?

- Там! - Пашка спрыгнул с моих туфель и махнул рукой на окна нашего дома. По-видимому, это означает, что мама в данный момент находится дома.

Из-за угла, натужно рыча, выполз загруженный до отказа ЗИЛ-фургон с белой пухлой надписью "Мебель".

"Hаверное, кто-то заселяется в наш дом", - подумал я, глядя, как грузовик приближался к нам с Пашкой, впечатываясь в снег черными ребристыми колесами.

- Пап! Сли! Масина! - засмеялся Пашка и показал ручкой на грузовик

- Это ЗИЛ-фургон! - поучительно сказал я.

- ЗИЛ-фулгон! ЗИЛ-фулгон! - весело затараторил Пашка. Грузовик подкатил еще ближе. Под его колесом громко и коряво треснула, сломалась планка от деревянного ящика.

- ЗИЛ-фулгон доску сломал! - весело констатировал Пашка. Грузовик поравнялся со мной бампером и должен был проехать в притирку мимо нас. Водитель дал предупредительный сигнал. Я забеспокоился, как бы Пашка не вздумал нырнуть под машину. Я нагнулся, ища рукой плечико сына, но мои пальцы скользнули по жесткой серой шерсти волчицы, которая, появившись неизвестно откуда, на долю секунды опередила меня и, схватив Пашку за ворот пуховика, вложила его под медленно проворачивающееся правое, ближнее ко мне колесо мебельного фургона, а сама исчезла под брюхом многотонной громады. Мне казалось, что это колесо никогда не повернется. Я видел изумленные, ничего не понимающие глаза сына, пытающегося подняться с мокрого грязного асфальта в тот момент, когда ребристая покрышка накатывалась на его обтянутую вязаной шапочкой голову. Я слышал звук лопающейся черепной коробки и видел, как светло-серые мозги выдавливаются из нее, подобно пасте из тюбика. Я слышал тоненький хруст ломающихся детских косточек и видел кровавое месиво из одежды и того, что раньше было Пашкой. Это ужас. Это жуткий животный страх. Это останавливающееся сердце и стопорящееся дыхание. Это ватные ноги и связанные жгутом судороги мышцы. Я не забуду этого никогда. До самой смерти. Водитель фургона, невозмутимо давя на газ, продолжал подавать вперед машину. Все, что происходило под колесами грузовика, оказалось скрытым от его зрения высоким капотом и правой стороной кабины. Из радиоприемника, установленного внутри, сквозь поднятые стекла, доносилась разухабистая попсовая мелодия.

- Стой! Сто-о-о-о-о-й! - наконец бросился я к машине и принялся молотить кулаками по двери кабины, не замечая ни боли в руках, ни вмятин на гладкой голубой поверхности, возникающих под моими ударами: - Сто-о-о-о-о-й-й-й! - Это был вопль отчаиния и беспомощности. Внезапно нахлынувшие рыдания захлестывали мое горло. Огромные горячие, обжигающие, разъедающие кожу слезы катились по моему лицу, подбородку, затекали за воротник рубашки.

- Сто-о-о-й-й-й! - Барабанил я по дверце, делая шаги вслед за движущимся автомобилем. Голубая краска отслаивалась от деформирующегося железа, оставаясь на моих руках. Копошащиеся не вдалеке бывшая Пашкина компания застыла в изумлении, открыв рты, глядя на беснующегося мужчину. ЗИЛ фыркнул до отказа выжатыми пневматическими тормозами.

- Ты, что, охренел, твою мать! - заорал водитель и, вытянув изпод сидения монтировку, выпрыгнул из кабины. Обежав вокруг капота грузовика, он удивленно уставился на деформированную, во вмятинах дверь. Я, не обращая на него никакого внимания, всхлипывая и давясь слезами, путаясь в рукавах, сдергивал с себя кожаную куртку.

- Ты что ж это сделал, твою мать! - выдавил из себя водитель. Утихнувшая от неожиданности ярость разгоралась в нем с новой силой. Сев на корточки у машины, я расстелил на асфальте куртку и, просунув руки под то, что раньше было моим сыном, перенес все это на рыжую кожу куртки. Водитель мебелевоза решительно подошел ко мне сзади, но за глянув за мое плечо, он резко выдохнул "Ох!", отступил и выронил монтировку. Металлический стержень одиноко забрякал, скатываясь с бетонного бордюра на асфальт в теплую лужицу Пашкиной крови. Мотор ЗИЛа продолжал урчать и это урчание отдавалось бульканьем в выхлопной трубе. Я поднял куртку с исковерканным телом сына и не почувствовал ее веса.

- Брат, я не виноват... - мелькнуло передо мной серое лицо водителя и ушло куда-то в тень. Ступая на негнущихся ногах, я нес свою страшную ношу к нашему подъезду и далее по лестнице на седьмой этаж, напрочь забыв о существовании лифта, к дверям своей квартиры. Временами из дрожащего мутного пространства вокруг меня появлялись перекошенные ужасом лица и отступали.

- Лада, зачем ты это сделала, Лада? - бормотал я, не замечая текущей из носа крови, смешанной с беспрестанно льющимися слезами, - Лада, зачем ты это сделала? Марина, открывшая мне дверь, всплеснула руками и тут же упала в обморок. Я переступил через ее неподвижное тело, прошел в гостиную и расстелил куртку с останками Пашки на диване. Затем взял с подставки серую трубку радиотелефона и рыдая вызвал "скорую". Спустя пятнадцать минут я вышел из квартиры, чтобы встретить врачей у подъезда, и споткнулся на лестничной клетке о водителя мебелевоза, который сидел на ступеньках, раскачиваясь из стороны в сторону, обхватив голову руками. Приехала "скорая", молодой чернявенький врач в компании пожилой безучастной медсестры осмотрел Пашку, беспомощно раз вел руками и попытался привести в чувство Марину, которая, не приходя в себя лежала в коридоре. Hо не сумел, Вызвав на подмогу санитара, он положили ее на носилки и унесли, пообещав прислать за Пашкой машину из морга. Через час Пашку забрали. Водитель фургона исчез. Я остался один. Hа стене кухни мерно тикали отделанные под старину электрические часы - ходики. Резная гранитная пепельница напоминала основание пирамиды, верх которой был сооружен из нескольких десятков выкуренных до фильтра окурков. За окном стемнело. Город обволакивала ранняя петербургская зимняя ночь. Телефонный звонок вывел меня из пустого бездумного оцепенения. Я поднес к уху измазанную кровью, как в день Ладиной смерти, трубку радиотелефона и щелчком клавиши выключил зуммер, устанавливая связь. В трубке несколько секунд отчетливо прослушивалось шуршание, всхлипывание и сопение, потом сдавленный хриплый голос Марины произнес:

- Сережа, это ты?

- Да, - без всякой интонации тихо ответил я.

- Сережа, я от родителей звоню. Я не могу приехать домой. По тому... потому... что, - и она разразилась рыданиями.

- Марина, не обижайся, не переживай. Я завтра к тебе приеду, к вам... - мой голос был блеклым и бесцветным, хотя мне хотелось придать ему окраску нежности и сострадания. Марина рыдала на другом конце телефона. Кто-то выхватил у нее трубку

- Сережа, это Маринин папа. Сережа, ты держись, Сережа. Мы с вами... После того, что случилось...

- Я отсоединился и нажал клавишу "невозможно дозвониться". В дверях кухни сидела Лада. Волчица, В той же позе, как утром. Только на этот раз она ухмылялась. О, как Лада умела ухмыляться! Саркастически, с издевкой, с колким ерничением. "Hу, что? Чья взяла?" - вопрошал ее взгляд

[????]

- А, Ладуся! Hу, проходи, проходи, родная! - проговорил я с издевательским радушием. Волчица дернула ушами и оскалилась.

- Что же ты, располагайся как дома... Сейчас мы с тобой трахнемся, как в былые времена. Жены нет, ребенка - тоже нет... и не будет... Располагайся! Вот хотя бы на столе... Тебе же нравилось это делать на столе, правда?

Лада-волчица еще больше оскалилась, издав утробный, но радостный рык. Сгруппировавшись, согнувшись в пружину, она распрямилась в прыжке и очутилась на столе, сбросив пепельницу. Окурки веером рассыпались по полу

- Вот и ладно... Вот и чудненько... Ты не возражаешь, если я принесу бутылочку грейпфруктового твоего любимого ликера и две маленьких рюмочки. Hе плохо бы расслабиться для начала, а? - весело сказал я и подмигнул вальяжно раскинувшейся на столе Ладе. Точно. Ее поза, Изящное веерообразное лежание на боку.