Лина Хвойная - Петля Ареадны

• Название: Петля Ареадны
• Автор: Лина Хвойная
• Жанр: Русское современное

Маленькому мальчику трудно это понять. Они делают так не потому, что не любят тебя. В его кармашке бренчат осколки сердца. Лабиринт судеб – бесконечные перекрёстки.

---

Петля Ареадны Лина Хвойная

© Лина Хвойная, 2017

ISBN 978-5-4485-9152-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Петля №1

1 / ВРМС / 1 / 1

Когда ты грустишь, я хочу развалиться на куски. Весь твой образ пропитан героизмом и силой, кроме сегодняшнего дня. Под куполом, нависшим над моей семьёй, кончается кислород. Я не понимаю, что происходит. По ощущениям мне пытаются выдать взамен моей жизни чужую.

Мне больно оттого, что я больше не смогу жить в полной семье или потому что вы сейчас застыли? Не уверен, что можно определить, что хуже. Весь механизм мой хрустнул и прогнулся под парадоксально перемешивающейся пустотой. Застыли в себе и своей слабости. Вы меня не делите. Это, наверно, эгоистично, но я нуждаюсь в том, чтобы каждый из вас хотел меня забрать к себе.

Я не знаю, почему все именно так. Мне ничего не объяснили.

Тени сползаются с дальних углов и струйками воздуха проникают в меня, свёртываясь в густую темноту. Я стараюсь расслабиться и дать ей безболезненно войти в меня. Она мягко проникает, проходит сквозь поры, затиснувшиеся мысли в карманах, прокрадывается за изрезанные дождём волосы. Обволакивает каждый изгиб, петляет, насыщая мой внутриорганный мрак. Разум застилает покоем и равнодушием. Я смыкаю веки. Мои лёгкие вытесняют весь воздух, я погружаюсь в свой внутренний Эдем. Он явственен сейчас и близок, как никогда. Я почти растворился на месте, лишь оставив пару складок на кожаном кресле и влажные пятнышки под ладонями. Гудение тишины вокруг. Я начинаю слышать свои внутренние звуки, что ещё больше отделяет от реальности коркой изморози чувств. Резко и остро меня вырывает за шкирку шелест листков. Распахнув глаза, я ожидал, что будет ощущение, что я вновь родился, что грузность исчезнет, и сидеть здесь будет не так трудно, может, наконец, я придумаю что-нибудь. Может, наконец, я решусь: схвачу свидетельство о разводе и втолкаю прямо себе в глотку? Нет. Ничего не стало. Эта адвокатская голова, еле умещающаяся в петле галстука, растущая, как кажется, прямо из плеч, очень медленно читает и эта минута вечна. Не могу больше смотреть по сторонам: все дотошно изучено. Тревога и страх повышают скорость восприятия человека до неузнаваемости. Когда я сел в это кресло, оно было уже изначально теплым и на левом подлокотнике я вижу каплю.

Я смотрю направо.

Дорогая мама, я не понимаю в чём дело. Твое лицо как холодный осколок гранита. А взгляд твой бьёт кнутом. Я не чувствую твоих рук на моём плече. Раньше ведь они всегда тепло обнимали их, где бы ни была ты, и где бы ни был я. Ты стала совсем чужая. Твои черничные локоны на плечах словно стали выточены из мрамора. Я сразу это заметил. Обычно они трепетались и переливались от света, а сейчас сущая непоколебимость. Искры из глаз совсем пропали. Раньше они выглядели, как лёд, под которым синь живой воды. А теперь я смотрю в них, и мне кажется, я по обратную сторону льда. Когда мы подъезжали к этому офису, ты позволила прочесть мне набросок договора о делении имущества. Да, я знаю, что я сам попросил, но я ведь правда ждал, всем сердцем своим ждал, что ты скажешь: «Гера, зачем тебе на это смотреть?». Это же как пила, которая делит наш дом, все общие праздники, крошится под лезвием каждое лето, проведенное вместе, все открытки и улыбки. Ты же аморфно совершенно поправила файл на документе и протянула мне. Не счесть, сколько кинжалов ты мне воткнула этим в сердце. Наверно каждая строчка кончалась не точкой, а смертным одром. Среди раненых мыслей хотелось тихонечко полежать, но вы вытащили меня из машины, заставили сидеть здесь между вами здесь и сейчас, и помнить, что вы не делите своего единственного сына.

Кресло теплое, потому что отсюда, прямо перед нами вышла женщина. Её треугольное лицо было в охапке волнистых белых волос. На ней было облегающее черное платье, а может темно-аквамариновое, а может, оно было даже красным. Не рассматривал особо. Запомнилось то, что её выходящий силуэт был так грациозен и твёрд, словно выточен из дерева. Не удивлюсь, если возраст её считают по кольцам. Предположительно, она сидела на этом кресле. Не смотрел на её лицо, но, верно, капли упали с её щек и остались здесь. Я так боюсь коснуться её горя, что сложил руки на коленках, не решаясь положить ладонь поверх капли.

Я смотрю налево.

Дорогой папа, поцелуй маму, чтобы её доспехи из безжизненного пассата раскрошились. Давайте уйдём? Прямо сейчас, встанем, помашем ему рукой, скажем, что всё шутка. Поедем домой, мне не нужно будет даже сладостей для праздника. Завтрашний завтрак будет сказочным и цветущим. Самый холодный и горький чай станет уютным и домашним. Я выпью весь чай в доме, лишь бы сидеть с вами, среди самой светлой кухни, самым добрым утром, в самый прекрасный день. Но ты не сможешь сдвинуться. Ты похож на сонный ветер. Прозрачный и замедленный. Мне кажется, если бы я добыл для тебя кости судьбы и предложил бы бросить, хотя бы, рискнуть поменять всё, то ты бы выронил их из пальцев, даже не попробовав, только потому, что ты уже сдался.

Я не вижу моста, над этой туманною бездной. Среди этих кошмаров, я оглядываю: стол передо мной. Я думаю, это орех. На нём видны переливы структуры древесины. Удивительные завитки заполняют всю его гладь. Они напоминают мне картинки галактик, в книге, которую папа купил мне в прошлом июле. Я скребу по Галактике Боде, с края стола свисает на ножку пылевая эмиссия Андромеды, в центре Сигары лежит степлер, остальная звёздная даль рассыпана по всему столу и я мысленно пытаюсь увидеть в ней что-то знакомое. Я в силах нарушить обыденный круг этой вселенной. Расколоть царапинкой галактики, скрыть их листом бумаги, в конце концов, закрыть глаза и подумать о том, что их нет. И для меня их не станет.

Бог не играет на удачу, будущее есть последствие. Я буду идти, держась за нить, в обратный путь, найду исток Великого Раскола Моей Семьи.

Мы приехали домой, и я обрушил своё тело на кровать. Я прошёл сквозь неё. Я прошел сквозь пол, я проваливаюсь через толщу стен, ковров, детей. Квартиры мелькают. Я не приземляюсь, но прохожу сквозь тяжелую весеннюю землю, я срываюсь всё ниже. Моё тело изнутри и снаружи в земле и жуках. А в кого верить? В Бога, который допускает бесчинства на этой земле? Или в Дьявола, который подталкивает на них? Может во что-то более реальное: например в червей. Меня режут осколки взорванных мин, оковы рабов в подземных клетках, гильзы от прервавших жизнь пуль, рукописи, из прервавших слов любви. Достигаю подземного озера и засыпаю на этой мысли. Через мгновение в две пропасти разума меня тревожит рука. Я открываю глаза и смотрю на маму.

– Ты ведь сам уже думал, как для тебя будет лучше? – тихо спросила она.

Сначала я ответил презрительным взглядом, но не смог выдерживать и раскололся на боль и отчаяние, выплеснувшиеся из глаз. Прижался к её груди, стискивая в кулаках мамин свитер на спине. Она гладит мои волосы. Это похоже на касание ангела. Я робею от страха перед догадкой, что вскоре мы расстанемся раз и навсегда.

– Ты поедешь к бабушке с дедушкой. Это только на время. Пока всё не устоится, и мы с твоим отцом не решим, кто сможет тебя содержать.

– Я обхожусь так дорого?

– Нет, сокровище, но любви тебе нужно много. Кто-то должен давать её за двоих.

Я не понимал, как она может говорить это.

– Когда вы… разойдетесь, мы ведь часто будем видеться друг с другом? – она опустила глаза, – мама, мы будем видеться часто? – я не мог разобрать, спрашиваю я или говорю утвердительно.

Я не мог понять, это был крик или хриплый шепот. Её родные руки так крепко прижали меня к себе, что я всё забыл. Стук сердца был как колыбельная.

– Мы поговорим об этом позже, тебе нужно поспать, – склонившись, поцеловала мой лоб и бережно опустила меня на кровать. – Тебя раздеть? – она посмеялась.

– Нет, – я ответил сухо, потому что не хотел, чтобы она общалась со мной, как с ребёнком.

Словно пропорции тела уменьшают боль, которую я чувствую: она всё ещё обволакивает меня полностью. Она опустила голову, и медленно встав, ушла, лишь у двери притормозив и не поворачивая даже ко мне лица.

– Доброй ночи, – пауза, в ожидании моего ответа.

Я так колебался. Мне хотелось вывернуться наизнанку, чтобы показать, насколько сильно я не хочу, чтобы всё было так, как есть сейчас и в то же время, я хотел впитать в себя каждую секундочку, когда мы ещё все вместе. Почему быть просто вместе, является чем-то недоступно-желанным? Я не знал что делать. Я услышал, как щёлкнул замочек моей двери. Момент упущен. Теперь моя мама думает, что я её не люблю. Но на деле, моя любовь слишком велика, что стоит комом в глотке.

Было бы не плохо не быть сейчас вовсе. Я не знаю, тупик ли это? Может, я могу что-то изменить? Если нужно, то я заплачу при них. При всех, если это хотя бы как-то замедлит или вернет всё. Или остаётся зачерстветь? Стать поленом бесполезной неровностью планеты? Я был недостаточной причиной, чтобы сохранить семью? Вопросы переполняли. В чём причина? Они мне так и не объяснили. Ничего из ничего.