Крис Картер - Аватара. Файл №321

• Название: Аватара. Файл №321
• Автор: Крис Картер
• Жанр: Ужасы и Мистика

Этот сериал смотрят во всем мире уже пятый год. Он вобрал в себя все страхи нашего времени, загадки и тайны, в реальности так и не получившие научного объяснения.

Заместитель директора ФСБ Скиннер, кажется, сходит с ума. Так думают все вокруг. Или просто становится жертвой самого изысканного плана «подставки» за всю историю проекта «Секретные материалы»? Так думают лишь двое — агенты Фокс Молдер и Дана Скалли…

Однако — ПОЧЕМУ Скиннер снова и снова оказывается подозреваемым в загадочных убийствах — и, главное, ПОЧЕМУ он — и только он один — снова и снова видит на месте преступления нелепую и страшную старуху в красном? Молдер и Скалли начинают расследование...

---

Они успели сделать всего несколько шагов, когда кто-то недалеко наступил на мину — привет обеим ногам до колен. Второй столб огня и грязи поднялся с другой стороны, там, где шел взводный и еще пара ребят. Он побежал к ним, а позади бежал врач. Все остальные были сбиты с толку, никто не мог сообразить, то же произошло. Кто-то кричал, что они влипли в минное поле, кто-то — что в парней попал снаряд, кто-то — что они попали в засаду. От взводного не осталось и следа. Второй из парней, Дикки Бэрд, лежал на том, что осталось от его спины. Казалось, что он все еще в сознании, что он говорит, только губы у него были синие. Он был похож на Страшилу из Страны Оз, только соломы не было, а грудная клетка напоминала недожаренный антрекот. Медик сделал ему укол — должно быть, морфина, — и пошел к другому раненому. Тот был в лучшем виде. По крайней мере, он был без сознания, только все внутренности у него вырвало, а крови натекла целая лужа.

Прилетел вертолет, но пилот испугался минного поля, так что пришлось на руках тащить парней туда, где вертолетчики пожелали зависнуть. Бэрд умер во время полета, второго, Чамберса, прооперировали. Потом выяснилось, что ранило его не осколками мины, а костями Дикки Бэрда.

Почему-то ему казалось, что очень важно найти взводного. Наверное, потому что хуже нет лежать раненому, беспомощному, покинутому однополчанами, и ждать, когда придут «гуки». Взводного отыскал сержант. На одном дереве висели обрывки американской формы. Рядом валялся ботинок с ошметком ноги. Вот тут он сломался и заплакал.

Боль пришла горячей волной, и он захлебнулся в ней — серый сумрак стал бурым, потом черным, и не по делу вспомнилось, как однажды чуть не утонул в детстве, было очень похоже, боль так же вцепилась в горло и не давала дышать… Очередь опрокинула его на спину, и тут на самом деле в легких не осталось воздуха, только что-то вязкое и горячее хлюпало в груди. А потом — словно во сне — он смотрел почему-то сверху, как будто из лодки, перегнувшись через борт, и вода была до того прозрачная, что было видно дно до последнего камешка. И на этом дне лежали люди, много людей, лежали вповалку, в нелепых позах, запрокинув к дождю уже слепые лица. Одного из них он узнал не сразу…

Бутылка звякнула о край стакана. И тут же раздался звонок в дверь.

— Привет.

Он сумел выжать из себя улыбку, точнее нечто вымученное и кривое. Губы точно свело судорогой, они онемели и не слушались.

— Ты не подходил к телефону.

— Да, он звонил и звонил. Я его выключил, — он продолжал стоять в дверях, перекрывая вход. — Я и так не слишком хорошо сплю в последнее время…

Помолчали, глядя в разные стороны.

— Так ты пригласишь меня войти? — спросила Шерон. — Или мне приниматься за строительство Ковчега?

— Проходи… — он неохотно отодвинулся. Шерон скинула ярко-красный дождевик, не дожидаясь помощи, положила плащ на картонные коробки. Этими коробками была заставлена вся комната.

— У тебя так и не дошли руки распаковать вещи…

— Ты прекрасно знаешь, чем я занимаюсь, — огрызнулся он. — В основном, работаю.

Шерон бродила по комнате. Скиннер смотрел в окно. Пауза затягивалась. Оба ждали, кто начнет первым.

Белые голые стены. Знакомые вещи, рассованные по коробкам и вытаскиваемые по мере надобности (не слишком активно, потому что вынуты были лишь лампа, подушка и магнитофон — и это за восемь месяцев), все это выглядело странно. Зеркала, прислоненного к стене, Шерон не помнила, похоже, оно вместе со старым диваном и креслами осталось от прежних хозяев квартиры. Журнальный столик. Бутылка. Стакан. Не густо. На кухню она вообще побоялась заходить. Скорее всего, там только пыль и пустой холодильник.

Наконец, Скиннер отвернулся от окна и со вздохом сложил руки, глубоко засунув ладони под мышки, привычно отгораживаясь от всего мира:

— Ну, Шерон, и что ты здесь делаешь? Она неловко улыбнулась.

— Сама толком не знаю. После того, как я увидела тебя сегодня, я не знала, что я еще могу сделать.

— Тебя так распирает от любопытства?

— Нет, — она подошла ближе. — Я приехала вовсе не за этим. Я хотела убедиться, что с тобой все в порядке.

— Со мной все в порядке, — отрезал он. — Единственно, что компания мне сейчас ни к чему.

Она сделала еще один шаг к нему. Он отодвинулся.

— Я — не компания, я — жена.

Еще один шаг вперед, и еще одно движение назад. Скиннер тоскливо подумал, что сейчас он упрется спиной в окно, и при следующем маневре так и случилось.

— Бывшая жена, — уточнил он. — Ты же вроде как напросилась на развод.

— Только потому, что у тебя самого смелости не хватило. Вот ты и свалил все на меня.

— Что ж, — хмыкнул он, — по крайней мере, честно.

Мы ругаемся, тоскливо подумал он. И как будто начали чуть ли не с того самого места, где остановились восемь месяцев назад. Ловко. Ему было плохо. То самое «плохо», когда ничего не болит, но нечем заполнить пустоту. Как будто внутри образовалась дыра, в которую все валится, и сколько не цепляйся за края, они только расползаются под пальцами, как сгнившая ткань.

— Что еще ты хочешь, чтобы я сказал? Шерон виновато улыбнулась.

— Ничего, — обычно по ее лицу сложно было угадать, что она предпримет, но на этот раз он понял. — Я не хочу, чтобы ты вообще что-нибудь говорил.

Она уже подошла совсем близко. Вплотную. Подняла руку и погладила его по щеке. Пальцы у нее были прохладные и влажные. Замерзла под дождем. А перчаток она не носит даже зимой.

— Я просто хочу, чтобы ты открылся. Хотя бы один раз.

— Почему?

— Потому что я тебя знаю, — Шерон не убирала руки, цепляясь за давно забытую ласку, как за последнюю соломинку. — Потому что я знаю, что ты перепуган, и было бы очень неплохо, чтобы кто-нибудь позаботился о тебе.

Он мотнул головой, пытаясь отвернуться, пытаясь сбросить ее руку, получилось неудачно, потому что в результате ладонь Шерон только крепче прижалась к его щеке. Последняя линия обороны рушилась, как стена из сухого песка. Он отступил бы еще, но уже и так сидел на подоконнике. Очень хотелось посмотреть на Шерон. Но он упрямо смотрел в сторону. И тогда Шерон сама убрала руку.

— А еще я знаю, — вздохнула она, — что ты никогда меня к себе не подпустишь.

Она пошла к двери, зашуршала дождевиком. Потом он услышал ее голос, старательно ровный:

— Ну… береги себя, ладно? Потом хлопнула дверь.

Он стоял, шепотом перебирая все нелестные эпитеты в свой адрес. М-да, Уолтер, умеешь ты разговаривать с людьми, это точно.

…Потом пришли другие люди и стали складывать тех, кто лежал, в черные пластиковые мешки. Как дети после игры собирают разбросанные на ковре фигурки солдатиков. Каждого солдатика — в персональный мешок. Смотри, подтолкнул его кто-то локтем, и он стал смотреть, как двое нагибаются над телом, запихивают в мешок. Захотелось отвернуться — он почти узнал этого долговязого парня там, внизу — но тогда бы он увидел того, кто стоит возле него, а это было еще страшнее…

…Санитар собрался застегнуть «молнию», но помедлил. Потом он несколько раз пытался понять, что его остановило, но бросил безуспешные попытки.

— Эй! — позвал санитар. — Этот еще дышит!..

…Больше он ничего не видел, потому что кто-то взял его за руку и увел подальше от света, во тьму, из которой он вынырнул только две недели спустя…

…Дни превратились в патоку. Они тянулись, медленные, приторные, длинные, и ничего не происходило. Он просыпался, потому что его будили, чтобы сделать укол, от которого он снова погружался в вязкую дрему, как муха в мед. Ночью, когда госпиталь затихал, все становилось кристально чистым, прозрачным. Он как будто мог видеть сквозь стены, абсолютно точно зная, что происходит в соседних палатах и коридорах, хотя ни разу там не был. А потом начиналось веселье. Словно кто-то напильником раздирал ему горло. Он давился кашлем, затыкая себе рот ладонью. Легкие выворачивались наизнанку, и дышать становилось нечем. В конце концов внутри что-то лопалось, по гортани прокатывалась теплая солоноватая волна, и когда, наконец, прибегал заспанный врач, он уже крепко спал, уткнувшись лицом в испачканную кровью подушку…

Еще через несколько недель санитар из госпиталя помог ему подняться по трапу самолета, пошутил, что некоторым не так повезло — персональный эскорт у тебя, везунчик, да и вообще, скажи спасибо, что домой попадешь… Он не слушал. Ждал, что вот-вот откуда-нибудь прилетит пуля и снесет ему голову. Пуля не прилетела, а место в самолете досталось хорошее, у окна. Санитар помахал ему от трапа и заторопился к машине. Желтое летное поле, разлинованное белыми полосами, провалилось вниз, и он закрыл глаза.

В полете ничего не происходило. Да и делать особенно было нечего. Он пролистал попавшиеся под руку газеты, которые днем, раньше раздобыл в миссии Красного Креста. Потрепался с парнями из 4-й пехотной, которые сидели рядом. Несмотря на то, что сами они желторотиками не были, пехотинцы тихо таяли оттого, что до них снизошли небожители. Когда он, утомившись, задремал, парни шикнули на разгулявшихся соседей и до конца полета охраняли его покой.