Сергей Абрамов - Всадники ниоткуда. Рай без памяти. Серебряный вариант (сборник)

• Название: Всадники ниоткуда. Рай без памяти. Серебряный вариант (сборник)
• Автор: Сергей Абрамов
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-104711-5

«Всадники ниоткуда». Советские полярники, работающие в Антарктиде, сначала натыкаются на нетипичный ледяной покров, а потом встречаются со своими двойниками, исчезающими через некоторое время. Скоро они обнаруживают упавший американский самолет. Его пилот рассказывает, что подвергся нападению розовых «облаков» – газообразных объектов красноватого оттенка, быстро перемещающихся вне зависимости от ветра. Чтобы противостоять этим пришельцам, или, как их назвали, «всадникам ниоткуда», объединяется все человечество.

«Рай без памяти». Герои «Всадников ниоткуда», советский полярник Юрий Анохин и американский летчик Дональд Мартин, оказываются в странном месте, где люди совершенно не обладают опытом современного человечества. Вспомнив о том, как розовые «облака» создавали копии людей и предметов, Анохин и Мартин догадываются, что то, куда они попали, – вовсе не Земля. Но они находят здесь друзей и помогают им, в том числе, обрести навыки, которые тем не дали их создатели.

«Серебряный вариант». Анохин и Мартин опять оказываются на «клонированной Земле» и встречаются со своими старыми знакомыми из «Рая без памяти», правда, здесь уже прошло лет пятьдесят. Их друзья теперь – пожилые и значительные люди, но им все так же требуется помощь землян.

Трилогия Александра и Сергея Абрамовых – высочайшего уровня фантастика, в которой сочетаются и научная достоверность, и яркость образов, и увлекательность сюжета.

---

– Пусть он ее помнит, – злорадно сказал я, кивнув на Монжюссо.

Но тот не обиделся, даже не смутился ничуточки.

– Она висит у меня после шестидесятого года. Приз за Тулузу, – флегматично заметил он.

– Я ее у тебя и запомнил. И клинок и змейку, – снова вмешался Каррези.

Но Монжюссо его не слушал.

– Сколько вы продержались? – спросил он, впервые оглядывая меня с интересом. – Минуту, две?

– Больше, – сказал я. – Вы же работали левой.

– Все равно. Левая у меня много слабее, не та легкость. Но на тренировках… – Он почему-то не закончил фразы и переменил тему: – Ваших я знаю: встречался на фехтовальной дорожке. Но вас не помню. Не включали в команду?

– Бросил фехтованье, – сказал я: мне не хотелось «раскрываться». – Давно уже бросил.

– Жаль, – протянул он и взглянул на Каррези.

Я так и не понял, о чем он пожалел: об утраченном мной интересе к спортивной шпаге или о том, что поединок со мной отнял у него более двух драгоценных минут чемпиона. Каррези заметил мое недоумение и засмеялся:

– Гастон не был на этом поединке.

– Как это – не был? – не понял я. – А это?

Я осторожно пощупал косой шов на горле.

– Вините меня, – смущенно проговорил Каррези. – Я все это придумал у себя на диване. Гастон, которого синтезировали и которому дали в руки такую же синтезированную шпагу, – это плод моего воображения. Как это было сделано, я отказываюсь понимать. Но действительный, настоящий Гастон даже не коснулся вас. Не сердитесь.

– Честно говоря, я даже не помню вас за табльдотом, – прибавил Монжюссо.

– Ложная жизнь, – напомнил мне Зернов наш разговор на лестнице. – Я допускал моделирование предположений или воображаемых ситуаций, – пояснил он Каррези.

– А я ничего не допускал, – нетерпеливо отмахнулся тот, – да и не подпускал к себе эту мировую сенсацию. Сначала просто не верил, как в «летающие блюдца», а потом посмотрел ваш фильм и ахнул: дошло! Целую неделю ни о чем другом говорить не мог, затем привык, как привыкаешь к чему-то необычному, но повторяющемуся и, в общем, далекому. Профессиональные интересы отвлекали и разум и сердце: даже в тот вечер, накануне конгресса, ни о чем не думал, кроме новой картины. Захотелось воскресить исторический фильм – не голливудскую патоку и не музейный экспонат, а нечто переоцененное глазами и мыслью нашего современника. И век выбрал, и героев, и, как у вас говорят, социально-исторический фон. А за табльдотом «звезду» нашел и уговорил. Одна ситуация ему не нравилась: поединок левой рукой. Ну а мне виднее, как это ни странно. Я его помню на фехтовальной дорожке. Со шпагой в правой – слишком профессионален, не сумеет войти в образ. А в левой – бог! Неумная сила, ошибки, злость на себя и чудо естественности. Убедил. Разошлись. Прилег в номере, думаю. Мешает красный свет. Черт с ним, зажмурился. И все представил – дорогу над морем, камень, виноградники, белую стену графского парка. И вдруг чушь какая-то: наемники Гастона – он Бонвиль по роли – останавливают на дороге бродяг не бродяг, туристов не туристов, чужаков, одним словом. Не тот век, не тот сюжет. Хочу выбросить их из замысла и не могу – как прилипли. Тотчас же переключаюсь: пусть! Новый сюжетный поворот, даже оригинально: скажем, бродяги, уличные актеры. А Гастон у себя, естественно, тоже о фильме думает, не о сюжете, конечно, а о себе, все о той же дилемме: левой или правой. Я вступаю с ним в мысленный спор: горячусь, убеждаю, требую. Наконец приказываю: все!

– Это я видел, – вспомнил я. – Кучка малиновой пены у дороги, и вы из нее как чертик из ящика.

Каррези закрыл глаза, должно быть, зрительно представил себе услышанное и снова обрадовался:

– А ведь это идея! Гениальный сюжетный ход. Восстановим все, что было, и все, как было. Словом, хотите партнером к Гастону?

– Спасибо, – прохрипел я, – второй раз умирать не хочется.

Монжюссо улыбнулся вежливо, но с хитрецой.

– На вашем месте я бы тоже отказался. Но заходите ко мне на Риволи просто по-дружески. Скрестим шпаги. Тренировочные, не бойтесь. Все по форме – и колеты, и маски. Мне хочется вас прощупать, как вы смогли выстоять так долго. Я нарочно попробую левой.

– Спасибо, – повторил я, зная, что никогда больше с ним не увижусь.

25. Путевка в Гренландию

Когда режиссер и шпажист ушли, воцарилось неловкое молчание. Я с трудом сдерживался, раздраженный этим ненужным визитом. Зернов посмеивался, ожидая, что я скажу. Ирина, тотчас же подметившая многозначительность паузы, тоже молчала.

– Злишься? – спросил Зернов.

– Злюсь, – сказал я. – Думаешь, приятно любезничать со своим убийцей?

Так мы, не сговариваясь, перешли на «ты». И оба этого не заметили.

– Монжюссо не виноват даже косвенно, – продолжал Зернов. – Я это сейчас и выяснил.

– Презумпция невиновности, – съязвил я.

Он не принял вызов.

– Каюсь, я нарочно столкнул их с тобой – не сердись. Хотелось сопоставить моделированное и его источник. Мне для доклада нужно было точно проверить, что моделировалось, чья психика. И что еще более важно – память или воображение. Теперь знаю. Они заглянули и к тому и к другому. Тот просто хотел спать, вероятно лениво раздумывая над предложением Каррези. Не много ли мороки, приемлем ли гонорар. А Каррези творил. Создавал конфликты, драматические ситуации – словом, иллюзию жизни. Эту иллюзию они и смоделировали. Довольно точно, между прочим. Пейзаж помнишь? Виноградники на фоне моря. Точнее любой фотографии.

Я невольно пощупал горло.

– А это? Тоже иллюзия?

– Случайность. Вероятно, экспериментируя, они даже не понимали, как это опасно.

– Не понимаю, – задумчиво перебила Ирина, – тут что-то другое – не жизнь. Биологически это не может быть жизнью, даже если ее повторяет. Нельзя создать жизнь из ничего.

– Почему – из ничего? Вероятно, у них есть для этого какой-то строительный материал, что-то вроде первичной материи жизни.

– Красный туман?

– Может быть. До сих пор никто не нашел объяснения, даже гипотезы не выдвинул. – Зернов вздохнул. – Завтра и от меня не ждите гипотез – просто выскажу предположение: что моделируется и зачем. Ну а как это делается? Извините…

Я засмеялся:

– Кто-нибудь объяснит. Поживем – увидим.

– Где?

– То есть как где? На конгрессе.

– Не увидишь.

Зернов пригладил свои прямые светлые волосы. Он всегда это делал перед тем, как сказать неприятность.

– Не выйдет, – сказал я злорадно. – Не удержите. Выздоровел.

– Знаю. Послезавтра выписываешься. А вечером укладывай чемоданы.

Он сказал это так твердо и так решительно, что я вскочил и сел на постели.

– Отзывают?

– Нет.

– Значит, опять в Мирный?

– И не в Мирный.

– А куда?

Зернов молчал и улыбался, искоса поглядывая на Ирину.

– Ну а если не соглашусь? – сказал я.

– Еще как согласишься. Прыгать будешь.

– Не томи, Борис Аркадьевич. Куда?

– В Гренландию.

На моем лице отразилось такое откровенное разочарование, что Ирина прыснула со смеху.

– Не прыгает, Ирочка.

– Не прыгает.

Я демонстративно лег.

– Допинга нет, чтобы прыгать. А потом, почему в Гренландию?

– Будет допинг, – сказал Зернов и подмигнул Ирине.

Та, подражая диктору «Последних известий», начала:

– Копенгаген. От нашего собственного корреспондента. Летчики-наблюдатели американской полярной станции в Сенре-Стремфиорде (Гренландия) сообщают о любопытном искусственном или природном феномене к северу от семьдесят второй параллели, в районе экспедиции Симпсона…

Я приподнялся на подушках.

– …на обширном ледяном плато наблюдаются километровые голубые протуберанцы. Нечто вроде уменьшенного северного сияния. Только по гигантскому эллипсу, замкнутой лентой голубого огня. Языки пламени смыкаются примерно на высоте километра, образуя граненую поверхность огромного октаэдра. Так, Борис Аркадьевич?

Я сел на постели.

– Готов прыгать, Анохин?

– Кажется, готов.

– Так слушай. Сообщения об этом «сиянии» обошли уже всю мировую печать. Октаэдр сверкает на сотни километров, а ни пешком, ни на тракторах к нему не подойти: отталкивает нас уже знакомая невидимая сила. Самолеты тоже не могут снизиться: их относит. Подозревают, что это мощное силовое поле пришельцев. Прыгаешь?

– Прыгаю, Борис Аркадьевич. Значит, они уже в Гренландии.

– Давно. Но в глубине плато у них сейчас что-то новенькое. Огонь, а приборы вблизи не регистрируют даже малейшего повышения температуры. Не повышается атмосферное давление, не увеличивается ионизация, радиосвязь не прерывается даже в нескольких метрах от протуберанцев, а счетчики Гейгера подозрительно молчат. Какой-то странный камуфляж, вроде детского калейдоскопа. Сверкают стеклышки, и только. Посмотришь снимки – руками разведешь. Чистое небо в солнечный день, отраженное в гигантских кристаллических гранях. А «всадники» проходят сквозь них, как птицы сквозь облако. Зато птицы отскакивают, как теннисные мячи. Пробовали пускать голубей – смех один.