Лена Элтанг - Царь велел тебя повесить

• Название: Царь велел тебя повесить
• Автор: Лена Элтанг
• Жанр: Русское современное
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-17-982687-3

Роман «Царь велел тебя повесить» включает в себя книгу, написанную шестью годами раньше, но полностью пересматривает и переворачивает ее сюжет. Тайна гибели старого друга, история безысходной любви и разорения фамильного дома наполняются новым смыслом, герои, прежде молчавшие, обретают голос и дают ключевые показания. Костас Кайрис – вечный странник, тартуский студент, лиссабонский наследник – попадает в тюрьму за убийство, которого он не совершал. В письмах из камеры он распутывает, казалось бы, безнадежные узлы своей жизни. Выясняется, что сила письма, писательства мощнее семейных корней, человеческих связей, непоправимых ошибок и непреодолимых обстоятельств – одним словом, судьбы. Честный и дерзкий текст, обращенный в прошлое, меняет будущее и становится дорогой к свободе.

---

– Прости, что уехала тогда не попрощавшись, – сказала она. – Это гордыня все.

– И ты меня прости. Не стоило этих сектантов за мебелью присылать. Они больше побили и поломали, чем тебе привезли.

– Не мне, а в миссию, – важно поправила Агне. – Мне самой ничего не нужно. Бог выгоды оплодотворил опасности, и родились многочисленные маленькие вещи. Так наш мастер говорит, а он великий человек.

Этого только не хватало, подумал я, укладывая тяжелые альбомы на место. Я – сводный брат малахольной проповедницы.

* * *

Лютас не сразу стал мне другом, мы долго присматривались.

Мне не нравились его синие студеные глаза, малый рост и странная смесь высокомерия и дубоватости, которую моя бабка называла ароганция. Помню, как однажды зимой он явился к нам во двор, где мы с Рамошкой строили крепость из кусков льда, нарубленных возле водонапорной колонки. Кто же так строит, сказал он, постояв там минут десять, и принялся морочить нам голову цитаделями, рвами и фланговой обороной, да так ловко, что наша крепость стала казаться грудой ледяных обломков и мы, покопавшись еще немного, махнули рукой и разошлись по домам.

Лицо у Лютаса и теперь бывает пустое и многозначительное, вернее, вместо лица у него бывает ароганция, но таков уж мой друг, и другого у меня нет. Приходится терпеть. Душана я другом назвать не могу, хотя мы прошли огонь и воду, пока поставили его лавочку на ноги. Я даже на велосипеде научился ездить, потому что машина была вечно в разгоне. Балканец долго прощал мне отлучки, неспособность торговаться и крепкую русскую брань, которая иногда сыпалась из меня, будто просо из мешка. Когда дела в конторе пошли в гору, он меня все-таки уволил, и с мыслью о безмятежной осени пришлось попрощаться.

Продавать было нечего, к тому времени я выел теткин дом, словно свора оголодавших термитов. Оставалась пара канделябров, разрозненная посуда и теткино цитриновое ожерелье, почти прозрачное, едва обозначенное шафранной желтизной, которое я поклялся не предлагать антикварам, даже если придется сварить и съесть свой ремень. Второй вещью, которую я решил не продавать, был золоченый бокал с надписью Chateau St. Cloud, обнаруженный в теткиной спальне. Внутри была аптечная склянка с каплей настойки на самом дне, я обмакнул в нее палец и попробовал: медицинский спирт с какой-то горечью. Я списал с этикетки название и нашел статью на фармацевтическом сайте: ядовитый болиголов.

Зачем ей понадобилась эта отрава? Доктор написал в свидетельстве о смерти: остановка сердца, commotio cordis. Следующая остановка – остановка сердца. Вот достойная эпитафия, будь у тетки могила, да только могилы у нее нет. Есть только урна с прахом, похожая на кубок гребной регаты.

Я собирался отвезти ее в колумбарий и даже аванс заплатил, но они не принимали дорогих усопших вечером в воскресенье, а в понедельник я передумал. Мне показалось, что тетка хотела бы остаться в доме, со мной. К тому же я увидел сон, где мне пришлось упаковывать огромные рыжие чемоданы, у которых не было дна, то есть с виду оно было, только вещи проваливались куда-то, и приходилось снимать с вешалок все больше и больше, чтобы накормить голодные чемоданы, в конце концов в ход пошли теннисные ракетки и шляпные коробки. Вот в такую коробку я и поставил похоронную урну, а коробку отнес на чердак. Туда же я положил найденные в варенье записки: так египтяне клали в гробницу человечка с мотыгой, ушебти, чтобы он за умершего вкалывал на полях Озириса.

Когда в Полях Иалу боги позовут тетку на работу, окликнув ее по имени, ушебти, составленный из пепла и горстки бумажек, должен выйти вперед и откликнуться: “Здесь я!”, после чего он пойдет туда, куда повелят, и будет делать что прикажут.

* * *

Сейф глубиной в четверть метра был надежно укрыт в комнате бывшей хозяйки, я бы его не заметил, если бы не обрывок обоев, похожий на завернувшееся собачье ухо. В тот день я с утра не выходил из дому, ждал броканта и своего шефа Душана, тот обещал помочь упаковать и снести вниз огромное зеркало работы Луи Арпо, я продал его по объявлению в сети. Брокант оказался занудой – сначала потребовал фотографии, потом тянул несколько дней и в конце концов сообщил, что приедет в воскресенье.

Первым явился Душан, осмотрел столетний objeto, занимавший половину стены, почесал нос и сказал, что снимать зеркало придется вчетвером. Спустившись во двор покурить, он вернулся с двумя молодцеватыми тайцами из винной лавки. Они долго примеривались, потом схватили раму и потянули вверх, чтобы снять воображаемые петли с гвоздей, но зеркало внезапно подалось, скрипнуло и тяжело отъехало в сторону. Тайцы восхищенно зацокали языками. Сначала я увидел стальные рельсы в полу, по которым двигалась рама, а потом – лоскут обоев с разрезанной пополам стрекозой.

Я отозвал Душана и попросил вывести соседей в кухню и налить им по стаканчику. Оставшись в комнате один, я подошел к стене и осторожно потянул за стрекозиную голову. От стены отделилась дощечка, державшаяся на двух гвоздях, за ней обнаружился сейф с кодовым замком на дверце. Замок был старомодным и смахивал на арифмометр: нужно было крутить рифленое колесико, пока в окне не выскочит верная буква. Я сел на пол и стал думать, прислушиваясь к доносящимся из кухни голосам.

Если пароль для сейфа подбирал Фабиу, то понятно, что за надпись была на конверте, который тетка так и не распечатала. Какие-то местные боги, говорила она, пожимая плечами. Вот только где теперь этот конверт? Снизу позвонили: приехал нерадивый брокант. Я повесил дощечку обратно, нажал на рычаг и с трудом подвинул раму на место. Дойдя до кабинета, я достал с полки “Мифы Лузитании”, нашел нужную главу и переписал на листок несколько имен. Потом я спустился к броканту, ожидавшему на кухне, и предложил ему стакан вина. Тайцы радостно зазвенели стаканами. Bandonga или Ataecina? – крутилось у меня в голове. В окошке восемь букв, так что вариантов будет немного. А что, если сейф окажется пустым? Нет, лузитанские боги не могут меня подвести, к тому же, глядя на дверцу, я ощутил знакомое покалывание в пальцах, предвещающее перемены.

– Машина будет ваша? – осведомился брокант, на голове у него была какая-то соломенная ость, пересохшая от перекиси водорода.

– Машина не понадобится, – весело ответил я. – Приношу свои извинения. Вы слишком долго откладывали покупку, зеркало уже продано.

Разочарованный брокант удалился, бормоча себе под нос что-то вроде vai se foder, русский придурок. Когда Душан допил свой стакан и отправился домой, а тайцы отбыли в лавку, я поднялся на второй этаж, кое-как отодвинул зеркало и принялся за сейф. Я начал с богини плодородия и не угадал. Остальные боги тоже не подошли. Не подошло ни название переулка, ни zoebraga, ни еще штук десять вариантов, так что я изрядно утомился, спустился в кухню и прикончил остатки вина.

Вернувшись, я некоторое время сидел на подоконнике, вдыхая пыльный запах валерианового корня, потом встал и быстро набрал mymiriam. Я вспомнил, как тетка говорила мне, что девочка, которую приводил к себе Фабиу, была для него искривленным отражением матери, в чьей властной ветвистой тени он прожил до сорока лет, – теперь он хотел властвовать сам, надевая браслеты мертвой Лидии на маленькие веснушчатые руки. Наверное, он выбрал самую несчастную девочку во дворе, одинокую малышку в красном пальто. В ее имени шесть букв, но из них нетрудно сделать восемь.

Дверца распахнулась беззвучно. В глубине сейфа виднелась шкатулка: лиможская эмаль, зеленая с золотом, классический ларчик аббата. У самой дверцы лежала книга, переплетенная в холстинку. Мне страшно хотелось открыть шкатулку, но я медлил, слушая, как предчувствие заполняет меня, будто дождевая вода петли садового шланга, постепенно расправляя каждый изгиб и залом. Что бы там ни оказалось – засушенная бабочка или налоговые квитанции, сейчас у меня будет настоящая возможность поговорить с Фабиу. С человеком, о котором я знал не больше, чем о собаке Руди: я знал, что он жил с теткой какое-то время, а потом повесился.

Я достал книгу, открыл ее там, где лежала закладка из газетной бумаги, сложенная корабликом, и с трудом перевел первый абзац на странице. “Мой сад – это сад возможностей, сад того, что не существует, сад погубленных идей и детей, которые не родились.”

Я развернул газетный кораблик и прочел заметку о пропаже альфамской школьницы. Фотография была любительской, девочка выглядела веселой, на голове у нее был беретик на французский манер. Я поискал дату, но она была аккуратно оторвана по сгибу. Дело ясное, что дело темное, подумал я, положил книгу на пол и протянул руку за шкатулкой, открывшейся с еле слышным покорным щелчком.

Шкатулка была заполнена на треть, но в ней было достаточно, чтобы у меня помутилось в глазах. Изумрудные листья на золотых ветках, вот что я увидел на самом верху, высокий, раскидистый, темно сияющий куст диадемы. Я запустил пальцы в шкатулку и принялся перебирать добычу, чувствуя себя удачливым домушником. Гранаты чернели безупречными зернами, из золотого браслета был вынут змеиный глаз. Зато на дне обнаружился розовый жемчуг, способный заткнуть огнедышащую пасть “Сантандера” по меньшей мере года на два.