Хосе Сомоза - Дама номер 13

• Название: Дама номер 13
• Автор: Хосе Сомоза
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-389-14358-6

Слова, слова, слова… Невесомые обозначения предметов, чувств, явлений; слова обыденные, бедные, возвышенные, лукавые, сплетающиеся в строки и строфы, оценивающие и соблазняющие… Они обладают невероятной силой воздействия и могут оказаться опасными, даже убийственными.

Замечательный испанский писатель Хосе Карлос Сомоза, лауреат множества литературных премий, в увлекательном романе, мрачном и вдохновенном одновременно, предлагает погрузиться в стихию поэзии, которой управляют владычицы слов и снов – загадочные дамы. Роли двенадцати из них определены, но существует и таинственная тринадцатая…

Может быть, именно она виновна во множестве странных и страшных явлений, свидетелями и невольными участниками которых становятся преподаватель литературы Саломон Рульфо и Ракель, девушка по вызову?

Впервые на русском языке!

---

– Нет, никогда. – Рульфо опустил глаза и на секунду задумался.

Бальестерос воспользовался моментом и взглянул на часы. Ему уже было пора уходить, поликлиника вот-вот закроется. Но он решил немного задержаться. В конце концов, разве дома его кто-то ждет? Кроме того, этот пациент все еще был ему интересен. Тот факт, что он сидит в его кабинете и снизошел до разговора, он, такой всегда закрытый и немногословный, свидетельствует, по мнению доктора, о назревшей необходимости кому-то довериться. И Бальестерос подумал, что единственная помощь, которую он может оказать пациенту, – это дать ему выговориться.

– Вы мне сказали вчера, что живете один и друзей у вас не слишком много… А с девушкой какой-нибудь вы встречаетесь?

– Я, вообще-то, – внезапно произнес Рульфо, – пришел за более сильным снотворным. Не хочу заставлять вас терять время. Хорошего вам вечера.

Да, крепкий орешек, признал Бальестерос. Он смотрел, как Рульфо поднимается со стула, и вдруг ощутил что-то непонятное. Внезапно его охватила уверенность в том, что он не может, не имеет права дать ему уйти, что если этот пациент сейчас уйдет, то они оба – и пациент, и он сам – погибнут. Бальестеросу было пятьдесят четыре, и он уже знал, что бывают в жизни моменты, когда все зависит от одного лишь слова, сказанного вовремя. Он понятия не имел, что за резон скрывается за столь странным свойством этой жизни, потому что то самое спасительное слово вовсе не всегда было самым точным или самым разумным, но это было так. И он решил рискнуть. Рульфо уже протянул руку к книге, которую оставил на столике при входе в кабинет, но доктор опередил его, взяв томик, и заговорил:

– Поэтическая антология, Сернуда…[2] Черт возьми! Вы любите поэзию?

– Очень люблю.

– И вы – поэт?

– Писал кое-что, но, вообще-то, я преподаватель, я же вчера сказал.

– Ну если вы писали стихи, то вы тоже поэт, не так ли?

Рульфо ответил уклончивым жестом, и Бальестерос продолжил:

– Уф, а я, должен признаться, просто не способен читать такие вещи. Правду сказать, встретить кого-то, чьим обычным чтением были бы стихи, – это редкость, вы так не думаете? Скажите честно, ну кто в наше время читает стихи? Впрочем, моей жене – да, нравилось. Не так чтобы совсем захватывало, но больше, чем мне…

Он говорил, листая книгу, словно обращался вовсе не к Рульфо. Но все же краешком глаза видел, что тот не двигается. Доктор не знал, слушает его Рульфо или нет, но это его ничуть не беспокоило: ему удалось приоткрыть потайную дверь, и парень имел теперь возможность заглянуть ему в душу, а уж если он отвергнет эту возможность, то дело его. И он продолжал говорить, будто бы сам с собой:

– Я вдовец. Жену мою звали Хулия Фреснеда. Она погибла четыре года назад, в автокатастрофе. За рулем был я, но не пострадал, зато мне довелось увидеть, как она умирает. Мы прожили вместе почти тридцать лет, были счастливы, трое детей, все уже взрослые, живут отдельно. Наши отношения были не всепоглощающей поэтической, если можно так выразиться, страстью, а тихой и спокойной радостью, вот как оттого, что точно знаешь, что завтра взойдет солнце. С тех пор как она умерла, у меня время от времени бывают кошмары. Но, заметьте, она мне никогда не снится. Иногда это птицы, которым почему-то хочется выклевать мне глаза, иногда – звезды, которые превращаются в глаза монстров… А Хулия – никогда. Она, бедняжка, никогда не внушала мне страх. Но именно ее смерть стала причиной этих кошмаров. Поверьте мне, это «пуканье» нашего разума. Никакой значимости в них нет, – прибавил он, хотя внешне выглядел взволнованным.

Повисло молчание. Рульфо вновь опустился на стул. Бальестерос оторвал глаза от книги и перевел взгляд на него:

– С вами тоже что-то случилось. Я это знаю, по вам видно… Вчера, когда я увидел вас впервые, я осознал, что вы, как и я… В общем, прошу прощения, если я ошибаюсь… Я понял, что на вас тоже давит груз тяжелых воспоминаний… Я вовсе не претендую на то, чтобы вы мне о них рассказывали, я всего лишь хочу сказать, что кошмары могут возникать по этим причинам. И уверяю вас, что вовсе не важно, сколько времени прошло: трагедии всегда молоды.

Внезапно Рульфо почувствовал, что мир вокруг него куда-то поплыл: фигура Бальестероса, стол, лампа на нем, кушетка, аппарат для измерения давления,

дождь

плакат на стене с изображением тела человека. Все потемнело, контуры размывались. Он почувствовал, что у него горит лицо, а в горле першит. Понять, что с ним происходит, он не мог. И прежде чем смог осознать происходящее, оказалось, что он говорит:

– Ее звали Беатрис Даггер. Даггер, с двумя «г». Мы познакомились четыре года назад.

дождь все идет и идет

Она умерла два года назад…

Дождь не прекращался.

Тем не менее Рульфо удалось увидеть далекий блеск звезд за широким окном спальни, он различал его даже сквозь дождевые капли. Как-то раз Беатрис говорила ему что-то о сочетании дождя и звезд, но что именно – он подзабыл. К счастью это или к несчастью? Но вот что он помнил очень хорошо, так это поцелуй: как она прикоснулась губами к его лбу на прощанье – спокойный, почти материнский поцелуй, ничего общего с его страстью. И ее слова. «Раскисший ты мой», – сказала она – именно этими словами. Ему следовало беречь себя, пока она не вернется, а вернется она очень скоро. Ей только нужно съездить в Париж, полистать там несколько «толстых томов» по теме диссертации, что-то из области эмоциональных реакций на различные стимулы. Ничем не примечательная поездка, не более трех дней. Месяц назад ему уже пришлось съездить с ней в Лёвен, да и во Флоренцию. Они старались не расставаться. Но в тот ноябрьский день Рульфо болел, подхватив жуткую простуду, и Беатрис недовольно нахмурилась, когда он, несмотря на свое состояние, стал настаивать на том, что тоже поедет.

– Об этом не может быть и речи. Ты совсем раскис. И останешься дома. Я скоро вернусь и буду тебя лечить.

С тех пор как они познакомились, та ночь была, насколько он помнил – а ему казалось, что помнил он хорошо, – первой, которую они провели не вместе. И вдруг, подумав об этом, он сообразил, какое было число, и сразу же пожалел, что не заглянул в календарь раньше: он почти поддался искушению позвонить ей в Париж, хотя было уже довольно поздно и ему совсем не хотелось разбудить ее.

В тот день исполнялось ровно два года с тех пор, как они увидели друг друга в первый раз.

Это произошло на вечеринке, которую он устроил по случаю покупки квартиры в районе Аргуэльес. Пришли почти все его друзья и многочисленные знакомые, а также сестра Эмма. Она, вообще-то, жила с одним молодым художником в Барселоне, но как раз в те дни проездом оказалась в Мадриде. Рульфо был рад всей этой толпе, заполонившей его новую квартиру, хотя отсутствие Сусаны Бласко, его подруги, было заметно и довольно для него болезненно. Однако Сусана жила теперь с Сесаром, и Рульфо уже несколько месяцев с ней не встречался.

Несмотря на это все, он находился в прекрасном расположении духа, готовый воспользоваться любым шансом, любой возможностью. Не имея ни малейшего понятия, о чем могла идти речь. Потом они вместе смеялись (о, этот ее хрустальный смех, который словно выплескивался изо рта), вспоминая, что виновником всего последующего оказался Купидон. В сверкающей новенькой гостиной Рульфо было несколько статуэток, и одна из них, стоявшая на стеллаже, изображала маленького Купидона с туго натянутым луком и стрелой, направленной в никуда, в воздух, – подарок Эммы, страстной почитательницы классического искусства. По непонятной причине Рульфо, до тех пор неизменно выступавший в роли всем довольного хозяина дома, на секунду остановился возле этой статуэтки и невольно проследил взглядом заданное стрелой направление. И обнаружил по тонкой и зыбкой прямой – пустому коридору между гостями, в самом его конце – чью-то спину. Купидон целился точнехонько в нее. Спина в бежевом пиджаке принадлежала высокой девушке с темно-каштановыми волосами, собранными в хвост, и со стаканом в руке. Она с отрешенным видом изучала его коллекцию поэтических сборников.

Первым, что привлекло его внимание, было то, что он не мог припомнить, кто она такая и знакомы ли они вообще. Заинтригованный, он двинулся к ней. И в это же время она обернулась. Они, улыбаясь, посмотрели друг на друга; он представился первым.

– Мы не знакомы, – сказала ему Беатрис тем самым голосом, который он будет слышать потом так часто и который вытеснит молчание вокруг него. – Я только что пришла. Я подруга подруги одного из твоих друзей… Мне рассказали об этой вечеринке, и мне захотелось пойти с ними. Ты не против?

Против он ничего не имел. Ей было двадцать два года, отец ее был немец, а мать – испанка, других родных у нее не было. В Мадриде она изучала психологию и как раз тогда начинала писать диссертацию. Тут же они выяснили, что у них много общего, в том числе страсть к поэзии. Два месяца спустя Беатрис оставила тесную студенческую квартирку, которую снимала вдвоем с подругой, и переехала к нему. И прочла ему свое письмо, адресованное родителям, жившим тогда в Германии, в котором сообщала им, что встретила «лучшего в мире мужчину». С того самого момента в жизни обоих воцарилось счастье.