Сергей Кузнецов - Нет

• Название: Нет
• Автор: Сергей Кузнецов
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-17-106067-1

В мире, где главный враг творчества – политкорректность, а чужие эмоции – ходовой товар, где важнейшим из искусств является порнография, а художественная гимнастика ушла в подполье, где тело взрослого человека при желании модифицируется хоть в маленького ребенка, хоть в большого крота, в мире образца 2060 года, жестоком и безумном не менее и не более, чем мир сегодняшний, наступает закат золотого века. Деятели индустрии, навсегда уничтожившей кино, проживают свою, казалось бы, экстравагантную повседневность – и она, как любая повседневность, оборачивается адом. Творчество обесценивается, человеческая жизнь хрупка, и невозможно отмахнуться от ужаса бытия.

---

И когда Зухраб к нам пришел, я долго подготавливал себя (и Зухраба) к большому разговору о том, как мы получаем эти три-четыре сета в месяц, и ждал, что мне придется в какой-то момент взять его за плечи крепко, по-отцовски, и объяснить… Но вовсе не пришлось, и я был, если честно, очень сильно напуган тем, что вот передо мною стоит человек, которого не волнует, «как мы отслеживаем процесс съемки». Какое-то время я думал, что он абсолютное чудовище, одержимое карьерным рвением и ничего не различающее сквозь него, и только после пары недель совместной работы догадался: он просто не думает об этом. У него, кажется, элементарно не хватает воображения, он вообще не может себе представить всех этих мальчиков, девочек… То есть он слышит все, что я ему говорю, он понимает головой, но вот ощущения, что это в реальности происходит, нет у него – как у меня нет, когда я смотрю, скажем, кадры трагедии в Пало-Альто. Наверное, это большое счастье. Он такой бешеный рыцарь, азартный и сумасшедший; такой маленький ребенок, который рвется идти на войну, совершенно не понимая, что такое война, а видя только штурм унд дранг, подвиги и геройство, и поэтому ничем не мучается, ничего не боится. Иногда такие маленькие дети вырастают, совершенно не меняясь, и тогда получается наш коллега Дэн Ковальски, которого я почему-то искренне и глубоко… черт, да простыми словами – боюсь. Несмотря на нежность голоса и мягкость взгляда.

– Ау? Ты что – молился сейчас на сон грядущий?

– Я задумался, прости. У нас есть три свежих сета, ты готов?

Берет из коробки бион, пытается засунуть в декодер, я перехватываю его руку.

– Нет, дорогой, ты его на себя наденешь. Во-первых, это экзекьютора, а не жертвы, а во-вторых – что за лютый непрофессионализм?

Морщится, но надевает. Я разрешаю ему прикрутить интенсивность на пятьдесят процентов, и пока он ходит к аппарату (пожалуй, самая дорогая из всех штучек, которыми набиты наши высокотехнологичные кабинеты), тупо смотрю на начинающийся вижуал. Это из Аризоны, агентский; мальчик лет четырнадцати, черноглазый, похоже, с примесью латинской крови, со сросшейся на переносице длинной бровью, страшно, истошно кричит – конвейерная лента по сантиметру вперед дыр-дыр, и ноги мальчика дыр-дыр под электропилу по сантиметру. В лучших традициях снаффа – или псевдоснаффа – в кадре видна рука с пультом управления, то ускоряющая, то замедляющая, то совсем останавливающая движение конвейера. Самое интересное: у мальчика полная эрекция. Самое неинтересное – она же. За спиной Зухраб издает длинный звук «ыыыы!» – накатал, значит, бион. Морда перекошена. То-то.

– По чему мы можем определить, что это подделка, Зухи?

– Эрекция?

– Ноль баллов. Эрекция случается.

– Шутишь!

– Нет. Посмотри учебники. Более веские причины, ну?

– Надо на анализ давать.

– Без анализа.

– Тени?

– Слушай, ты что-нибудь знаешь кроме «тени»? Вот сюда посмотри: тут кровь должна быть сплошным болотом, а она тонкой струйкой капает – кап-кап! кап-кап! Потому что эффект капания впечатляет клиента, и вижуалом, и на звуке. Я готов поспорить, что мы еще увидим этого мальчика не раз.

Мы часто видим на псевдоснаффе одних и тех же людей. Клиенты, по более чем понятным причинам, записями не обмениваются, так что такое трюкачество вполне безопасно.

– Но все равно – что надо сделать?

– На анализ.

– Именно.

Второй, тоже агентский, сет – очень качественный, такое вполне может быть реалом: просто двадцатиминутка, женщину затаскивают в подворотню, насилуют, бьют; два биона – ее и одного из мужчин. Это не реал: просто потому, что этого слишком легко добиться с актерами, заказывать смысла нет.

– Почему это не реал, Зухи?

– Потому что это легко сделать с актерами?

– Именно. Но все равно – бионы на анализ.

– А зачем дают, кстати, ее бион? Клиент назвался мазохистом?

– Нам был нужен просто для точности анализа, вот он и попросил. А вообще, знаешь, в каком-то суде недавно дело шло: муж жену мучил, знаешь как? Привязывал к кровати и навешивал бион с такой вот штукой. Жена орет – он любуется. Снимет бион, погладит-поцелует и опять навесит.

– Ни хрена себе изобретательность.

– Вот и он так думал. Радовался: никаких следов, и вообще неподсудное дело. А в законе, между прочим, уже три года написано: «Причинение физических страданий, бла-бла, в том числе – с использованием бионных технологий». Так и сел.

– Лучше б бил, срок бы, небось, меньше вышел.

– Небось.

Третий сет, тот, что куплен в лавочке, самый красивый – и самый бесполезный. Его «100 % REAL!!!» заключаются в полутора часах записи, на которой сногсшибательную красотку, запертую в подземелье, против ее воли морфируют в ужасного урода. Все подземелье в зеркальных стенах, все зеркальное – пол, потолок, рукомойник. Сюжет старый, как мир, но любители, видно, есть еще – запись свежая. Снимают якобы три месяца по минуте в день. Страдания и все такое – плюс сам видеоряд сказочный просто. На выходе – ужасная уродина; единственный нестандартный трюк – именно уродина, невыносимо толстая тетка с отталкивающим перекрюченным лицом, а не какой-нибудь косматый монстр, как раньше любили делать. Все, что связано с насильственным морфированием, – всегда подделка. Как и весь чилли в жанре научной фантастики. Это вообще изумительный жанр – клиенту врут, что бывает то и это, и он, развесив уши, капая слюной, спешит стать свидетелем новейших методов убийства и пытки. Три месяца назад была запись – тоже выдавали за снафф – какой-то тетки, у которой в брюхо вделан такой кусок липкой дряни коричневой. К тетке подтаскивают мужика, он вырывается, а они заставляют его дотронуться рукой до этого коричневого – и руку просто растворяет, как кислотой. Тупо, наивно, скучно – но ведь верят! И ладно бы покупали с лотков – заказывают, платят бешеные бабки… Невероятно. Показываю мальчику просто как пример – чтоб знал, с кем дело имеем.

– Все, дорогой. Кино закончилось. Все бионы на анализ, все вижуалы в архив.

Медлит.

– Ну?

– Послушай, я знаю, что Скиннер бы меня за этот вопрос порвал, но вот лично ты – веришь, что снафф существует?

Поразительно все-таки умение детей задавать самые страшные вопросы самым спокойным тоном.

Глава 21

Есть такие люди: ты назначаешь им встречу в самом дорогом ресторане Москвы, ты приходишь в костюме за полторы тысячи азов, ты здороваешься со знакомыми в костюмах за полторы тысячи азов, ты закуриваешь сигару за сорок азов и планируешь угостить поджидаемого сотрапезника обедом за триста азов – а он приходит в потертых джинсах, в фуфаечке, протертой на локтях, – и почему-то чувствует себя совершенно комфортно, в то время как ты, и другие гости, и официанты – все начинают чувствовать себя глупо и неприлично расфуфыренными.

– Простите, мистер Сокуп, если я слишком неофициально одет. Я стараюсь не бывать в таких местах, они какие-то… тупые. И, боюсь, у меня нет ни одного костюма за пятьсот азов, а покупать его ради единственного случая мне показалось неуместным. Честно говоря, я хотел пригласить вас посидеть, скажем, в каких-нибудь «МинОгах» или в одном старом месте на Чистых прудах, вы его не знаете, такой интеллектуальный подвальчик; но желание клиента для меня закон.

Скалит зубы; мне бы молодость его и наглость, мне бы эту непривязанность к работе, и к семье, и к карьере – я бы тоже, может быть, ходил на ужин в «Ункулункулу» в старой фуфаечке и в «мартенсах»; я бы тоже, может, нагло скалил зубы, я бы тоже, может, думал: «Так-то, братец, мы с тобой, смотри, почти что одногодки, только ты такой замученный и важный, только ты за комм хватаешься, как за сердце, только ты в тугих манжетах и в удавке, только ты сегодня платишь за закуски…» И ведь до его прихода я прекрасно себя чувствовал, прелестно; я себе казался молодым и гибким, очень бойким, динамичным и свободным; что же сделал этот свинский оборванец?

– Когда-то, мистер Сокуп, когда я был юным, я тоже работал в одной большой конторе; мой босс, Сержи Блэксмит, говорил мне: «Знаешь, дорогой Лис, если ты зван в пафосное место и не можешь соблюсти dressing code, приходи исключительно, вызывающе underdressed: например, в старой фуфаечке и в рваных джинсах. Лучше всего, кстати, прихватить с собой сквошную ракетку и все извиняться, что не успел заехать домой переодеться. Тогда все будут чувствовать себя идиотами – а ты нет». Я, знаете, следую его совету, как непреложному закону.

И издевается еще. Но надо посмеяться.

Посмеялись.

Ходить в такие места не любит, а страуса все-таки уминает очень бойко; небось, не подают страуса ни в одних «МинОгах». Действительно, очень вкусный страус. Последний раз я ел страуса в Марокко, в чудовищной поездке, когда у нас не задалось все сразу: сорвались основные встречи, Горкис заболел ветрянкой, а поданный нам обед с отбивными из страуса закончился ни много ни мало дракой нашей операторши с официанткой – мрак какой-то. Впрочем, может, вот это – совсем не страус никакой, а модифицированная какая-нибудь курица. Я не доверяю все-таки московским ресторанам, даже такого уровня. И не люблю этой новомодной африканской кухни. Мне кажется, что я ем падаль; я понимаю, что там сейчас идеальные места для охоты (был грязный анекдот конца сороковых, отец рассказывал: «Может ли грипп убить население целого материка?» «Не может». «Почему?» «Потому что население этого материка уже убил СПИД»), – но мне все равно не по себе, как если бы мы мародерствовали в доме покойного. Я бы даже рад был узнать, что это модифицированная курица. Русские любят субституты. Я вообще думаю, что все, что на западе делают из сои, здесь делают из нефти. С другой стороны – нет, в ресторане такого уровня страус, скорее всего, – это страус; а печень крокодила – это печень крокодила; а моя паранойя – это моя паранойя. Москвичи любят показуху: вот, мол, у нас все, как в Европе… Как в Европе! Животные жиры жрут три раза в день. Самоубийцы. Неандертальцы.