Генри Олди - Отщепенец

• Название: Отщепенец
• Автор: Генри Олди
• Жанр: Космическая фантастика

Гюнтер Сандерсон – молодой эмпат с просвещённого Ларгитаса, обладатель уникальных способностей. Мирра Джутхани – бродяжка с нищей Чайтры, звёздная автостопщица, зарабатывающая на жизнь энергоресурсом собственного тела. Кто бы мог предположить, что случайная встреча Гюнтера и Мирры в окрестностях загадочного Саркофага поставит две космические цивилизации на грань войны, ловцы собьются с ног, охотясь за удивительной добычей, а светила науки сломают свои высокоорганизованные мозги, пытаясь разобрать чудо по винтикам?

«Блудный сын» – пятый роман эпопеи «Ойкумена», давно заслужившей интерес и любовь читателей. «Космическая симфония» была написана Г. Л. Олди десять лет назад, а в «одной далекой галактике» год идет за два – не зря у нового романа есть подзаголовок «Ойкумена: двадцать лет спустя».

Что дальше? Вселенной никогда не быть прежней.

---

Запах, а вернее сказать, штын здесь стоял одуряющий.

– Будь здоров, бро!

М’беки вывернул из-за голограммы, изображавшей кея Ростема IX в момент коронации. Что здесь, на Китте, делает царствующая особа Хордада, Тумидус не знал, но напротив кея приплясывал мелкий, чёрный как вакса живчик с пленочным фотоаппаратом – твою ж мать! настоящий раритет! – и снимал в обнимку с безропотным Ростемом любого желающего. Голограмма при ближайшем рассмотрении оказалась вовсе не голограммой, а пластиковым манекеном, наряженным сообразно моменту. К слову сказать, сам М’беки, обычно предпочитавший шорты и цветастые разлетайки, сегодня вырядился щёголем: костюм-тройка, галстук, подтяжки, шляпа-котелок, тёмные очки. Костюм, правда, был ярко-малинового цвета, галстук – сиреневым, оправа очков – желтой, а подтяжки киттянский антис нацепил поверх жилета, такого куцего, что из-под него на животе торчал пузырь шёлковой рубахи.

– Держи, не роняй!

В руке Тумидуса возник бокал, к счастью, чистый и пустой. Пустым бокал оставался недолго – М’беки, не зря носивший прозвище Акула, поволок жертву вдоль торговых рядов. В павильонах, таких узких, что продавцы еле помещались между двух стен, наливали всем желающим, выкрикивая наперебой:

– Огуро!

– Нсамба!

– Матанго!

– Нсафуфуо!

– Мнази!

– Пойо!

Военный трибун и глазом моргнуть не успел, как выпил, а потом выпил ещё. И, кажется, ещё. От частого употребления пальмовое вино – пенистая кислятина – лучше не становилось, но организм начинал смиряться с насилием, и блевать тянуло не так сильно. Тумидуса хлопали по плечу, одобряли, поощряли. Не только Думиса М’беки, но и прочие вудуны вырядились на фестиваль в стиле «вырви глаз», в отличие от военного трибуна, одетого в форму помпилианских ВКС. Поначалу Тумидус чувствовал себя белой (во всех смыслах) вороной, но скоро понял, что различие в одежде не мешает торжеству дружелюбия. Он даже не очень разозлился, когда пузатый громила взял поносить его фуражку, взамен поделившись своей разлапистой панамой.

В конце концов фуражку вернули, и ладно.

Папа перезвонил, думал Тумидус. Папа перезвонил, как и обещал. Мы поговорили, и теперь, клянусь, я готов вытерпеть что угодно. Пусть хоть вином травят, хоть на куски режут. Лишь бы М’беки объяснил, что у них тут, гори они огнём, происходит. А М’беки объяснит, трезвый или пьяный, я из него объяснение клещами вырву…

– Иди сюда!

Военный трибун оттащил молодого антиса в сторону – туда, где на открытом огне пеклись рёбра какого-то животного, по всей видимости, тоже взятого из музея. Здесь было просторнее, и стояли две свободные лавки.

– Садись!

Вопреки ожиданиям, М’беки сел без возражений.

– Папа с тобой связывался? – спросил Тумидус.

– Ну, связывался.

– Приглашал?

– Ну, приглашал.

– Ты пойдешь?

– Шутишь, бро? Как я не пойду, если Папа пригласил? Да ещё на такое дело… Что я, по-твоему, должен сделать?

– Вызвать психушку, – честно объяснил Тумидус. – Помочь надеть на Папу смирительную рубашку.

– На Папу? Смирительную рубашку?

М’беки зашёлся хохотом. Из глаз его градом текли слезы. Похоже, идея смирительной рубашки, надетой на антиса, стала для М’беки шуткой года.

– Ну вот, – отсмеявшись, выдохнул он. – А говорят, у вас нет чувства юмора.

– У кого это – у вас?

– У помпилианцев. У гематров, значит, нет, а у вас аж два раза нету. Ты обожди, я ещё налью…

– Сиди! – Тумидус ухватил молодого антиса за рукав. – Давай с начала: Папа тебя приглашал?

– Ага.

– И ты пойдешь?

– Ага.

– А куда ты пойдешь? Куда тебя Папа приглашал?

– На проводы.

– На чьи проводы?

– На свои. В смысле, на его, на Папины.

– И куда мы, по твоему мнению, будем Папу провожать?

– Туда, – М’беки неопределённо махнул рукой. – В мир иной.

– Так он что, и вправду помирать собрался?!

– Вправду, бро, – М’беки стал серьёзен. Сделал глоток, покатал вино во рту, проглотил. Дохнул перегаром: – В самую что ни на есть правду-матку. А ты что, думал, мы бессмертные? Мы, антисы?

– Смертные…

Военный трибун смутился. Он давно забыл, что значит смущение, и вспоминать об этом оказалось делом неприятным:

– Я видел, как вы гибли.

– Видел?

– Ну, не видел – слышал. Ведь гибли же, да? Папа, например, чуть не погиб у меня на глазах…

– В Астлантиде?

…конь, не похожий на коня. Всадник, не похожий на человека, вросший в конский круп. Так под шелухой, в фантасмагории галлюцинаторного комплекса Вейса, виделась ракета с ядерной боеголовкой, выпущенная астланами по эскадрам вторжения. Истошный визг. Брызги песка из-под мосластых лап. Песок? Кровь с золотыми прожилками. Сгусток прожорливых фагоцитов, разогнанный до космических скоростей, за миг до столкновения с вирусом – вот чем была эта ракета, всадник на бледном коне.

– В Астлантиде? – повторил М’беки.

…клешни-хелицеры. Протоки ядовитых желез. Яд капает на песок, и тот взрывается струйками вонючего дыма. Восемь глянцево-чёрных глаз в три ряда. Под шелухой Папа Лусэро был страшен: когда ракета взорвалась, паук-гигант выпил из неё все соки. А люди, запертые в жестянках кораблей, видели только лучи и волны, силовые и магнитные поля, сцепившиеся в самых противоестественных комбинациях. Мы его вытащили, подумал Тумидус. Время платить долги, сказал я, и мой коллант выволок Папу из Крови – космического пространства вокруг Астлантиды, желудочного сока системы, кислоты, разъедающей могучих антисов. Для чего? Чтобы сегодня Папа вернул мне свой долг, пригласив на проводы?

– В Астлантиде, да? – в третий раз спросил М’беки.

Второй киттянский антис был слишком молод, чтобы его взяли в астланский поход. Прошло двенадцать лет, юноша превратился в мужчину, гонявшего стаи хищных флуктуаций по космосу, как акула гоняет косяк скумбрии, но М’беки по сей день завидовал тем, кто ходил в Астлантиду, завидовал со всей страстью, на какую был способен. Страсти такого рода губят людей, побуждая кидаться в любую подвернувшуюся заваруху, и военный трибун надеялся, что с годами М’беки перерастёт эту опасную зависть.

– Да.

Тумидус кивнул, хрустнув затёкшей шеей. Залпом допил все, что оставалось у него в бокале, и пошёл за добавкой. Пока он ходил, М’беки сидел на месте, не двигаясь, что само по себе было чудом.

– Когда я умру, – сказал Тумидус, вернувшись, – я просто умру, без затей. На моих похоронах оркестр сыграет траурный марш. Восемь десантников встанут к гробу в почётный караул. Да, ещё салют: три залпа.

– Почему три? – заинтересовался М’беки.

– По уставу. Вряд ли я рискну приглашать кого-то заранее. Даже если буду понимать, что вот-вот умру – нет, не приглашу. Кто захочет, тот придёт. Как умирают антисы, парень?

М’беки молчал.

– Как? Вот я лежу на смертном одре. Размышляю: могу ли обмануть смерть? В одиночку мне не выйти в большое тело. Без своего колланта я – никто, кусок мяса, обременённый горсткой мозгов. Уговорить коллант, чтобы они вышли в космос со мной-умирающим? Это самоубийство. Нет никаких гарантий, что я выживу в большом теле. Умру я, и моим коллантариям тоже конец. Без меня коллант распадется, и заледеневшие трупы поплывут в вакууме. Ну хорошо, допустим, я выживу. Но коллантариям рано или поздно придёт время вернуться на планету. У них дела, семьи, обязательства. Они вернутся, я вернусь тоже, точно таким, каким стартовал – и сразу умру. Ладно, это я, член колланта. А вы, урождённые антисы, одиночки? Так как же всё-таки умирают антисы, а?

– В теории, – буркнул молодой антис.

– Умираете в теории?

– Нет. Я знаю, как умирают антисы, в теории. Я ещё ни разу не умирал.

– А на проводах бывал?

– Нет. Папины – первые. Я и не рассчитывал, что меня пригласят.

На импровизированной сцене застучали барабаны. Басовый рокот дунумбы, звонкие вскрики джембе, уханье кенкени. Ладони и пальцы музыкантов, обнажившихся перед выступлением до пояса, гуляли по туго натянутой коже: бычьей, козьей, и ни грамма синтетики.

Вокруг сцены начали танцевать.

– Смерть, – М’беки огляделся, словно впервые сообразил, где находится. Сцена, павильоны, тысяча сортов вина. Гуляки в попугайских костюмах. Действительно, смерть, как тема разговора, мало соответствовала фестивальному настроению. – Смерть, бро, это угроза. Угроза жизни, понял?

– Да неужели? – взорвался Тумидус. – А я-то, дурак, и не знал!

– Не рви глотку. Много ты знаешь об угрозе жизни…

Военный трибун обеими руками взял себя за горло и сдавил. Это был единственный способ промолчать. Иначе Гай Октавиан Тумидус рассказал бы самонадеянному молокососу об угрозах жизни, гонявшихся за помпилианцем по пятам.

– Задохнешься, бро. Кончай давить, не в цирке, – М’беки снял шляпу, водрузил её на колено и стал приглаживать воронье гнездо дредов, заменявшее антису прическу. По содержательности этот процесс мало чем отличался от самоудушения Тумидуса, но М’беки было всё равно. – Истинно говорю тебе, смерть – угроза жизни. Вот, к примеру, шмальнули тебе в затылок из игольника. Угроза?