Роберт Хайнлайн - Небесный фермер. Среди планет. Космическое семейство Стоун (сборник)

• Название: Небесный фермер. Среди планет. Космическое семейство Стоун (сборник)
• Автор: Роберт Хайнлайн
• Жанр: Космическая фантастика
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-389-15396-7

Действие романов, составивших этот том, происходит в сложный период истории будущего по Хайнлайну. По всей Солнечной системе вспыхивают восстания против диктатуры Земли. Колыбель человечества лишается радиоактивных материалов и биоресурсов Венеры, продукции лунной гидропоники и возможности контролировать марсианский проект. Но луны Юпитера продолжали снабжать Землю продовольствием, а промежуточная база на Церере стала новым форпостом земной цивилизации, откуда началось освоение и разработка ресурсов в поясе астероидов. Вскоре эти проблемы потеряют актуальность – на Земле грядет Третья мировая война, но пока…

Билл Лермер, молодой герой космического фронтира из романа «Небесный фермер», отправляется вместе с семьей на спутник Юпитера Ганимед, чтобы превратить маленькую планету в цветущий сад. Ганимед оказывается стойким орешком, впрочем и у новых его хозяев крепкие зубы и характер былых фронтирсменов Дикого Запада.

В романе «Среди планет» юный бедолага Дон Харви попадает в водоворот событий, от которых зависит возможный исход войны между Землей и колониями Венеры.

В «Космическом семействе Стоун» читатель вместе с братьями-близнецами и непредсказуемым их семейством путешествуют на корабле «Роллинг Стоун» по просторам планетным. Предприятие это небезопасно, потому что путешествующая компания вечно вляпывается в какую-нибудь неприятность.

Перевод романа «Небесный фермер» выполнен заново. Переводы других романов публикуются в новой редакции.

---

Через двадцать минут взмыл «Икар», а потом в громкоговорителе раздалось:

– Всему экипажу занять свои места и приготовиться к старту.

Я вернулся на свою койку. Стюардесса убедилась, что все мы пристегнуты, предупредила, чтобы мы не отстегивали ремни, пока она не разрешит, и спустилась на нижнюю палубу.

У меня щелкнуло в ушах, и по всему кораблю пронесся легкий вздох. Я несколько раз сглотнул, зная, что сейчас происходит: обычный воздух сменялся стандартной гелиево-кислородной смесью под давлением вполовину атмосферного на уровне моря. Но той женщине это не понравилось, и она заявила:

– Джозеф, у меня болит голова. Джозеф, я задыхаюсь. Сделай что-нибудь!

Она села, цепляясь за ремни. Ее муж тоже сел и заставил ее снова лечь.

«Биврёст» слегка наклонился, и в громкоговорителе послышалось:

– Три минуты до старта!

После долгой паузы раздалось:

– Две минуты!

Затем:

– Одна минута!

И другой голос начал отсчет:

– Пятьдесят девять! Пятьдесят восемь! Пятьдесят семь!

Сердце мое забилось с такой силой, что я почти ничего не слышал. Но голос продолжал:

– Тридцать пять! Тридцать четыре! Тридцать три! Тридцать два! Тридцать один! Полминуты! Двадцать девять! Двадцать восемь!

И в конце концов:

– Десять!

– Девять!

– Восемь!

– Семь!

– Шесть!

– Пять!

– Четыре!

– Три!

– Два…

Я так и не услышал «один», или «пуск», или что-нибудь еще. На меня рухнуло что-то тяжелое, и я подумал, что мне конец. Однажды, когда мы с ребятами исследовали пещеры, я угодил под обвал, и меня пришлось откапывать. Примерно так же было и сейчас – вот только откапывать меня никто не собирался.

Грудь моя разрывалась от боли. Казалось, будто сейчас треснут ребра. Я не мог пошевелить даже пальцем. Сглотнув, я понял, что не могу вдохнуть.

Я не слишком испугался, поскольку знал, что мы будем стартовать с большим ускорением, но чувствовал себя крайне неуютно. Сумев слегка повернуть голову, я увидел, что небо приобрело пурпурный оттенок. На моих глазах оно почернело – и появились звезды, миллионы звезд. И тем не менее в иллюминатор продолжал литься солнечный свет.

Рев двигателей оглушал, но шум почти сразу начал утихать, и вскоре его стало совсем не слышно. Говорят, будто старые корабли продолжали шуметь даже после преодоления скорости звука, но к «Биврёсту» это не относилось. Внутри него было тихо, словно в набитом пером мешке.

Мне ничего не оставалось, кроме как лежать, глядя в черное небо, пытаясь вдохнуть и стараясь не думать о навалившемся на меня весе.

А потом, столь внезапно, что у меня едва не вывернулся наизнанку желудок, я вообще перестал что-либо весить.

4. Капитан Делонгпре

Должен заметить, что, когда впервые оказываешься в свободном падении, в этом нет ничего забавного. Конечно, потом привыкаешь – иначе умрешь с голоду. Бывалым космопроходцам подобное даже нравится – в смысле, невесомость. По их словам, два часа сна в невесомости равны целой ночи на Земле. В конце концов я привык к отсутствию веса, но полюбить невесомость так и не смог.

«Биврёст» ускорялся меньше трех минут, показавшихся намного дольше из-за высокой перегрузки – почти шесть «же». Потом корабль больше трех часов находился на орбите, и все это время мы падали, пока капитан не начал маневрировать, чтобы выйти на одну орбиту с «Мэйфлауэром».

Иными словами, мы падали прямо вверх на протяжении двадцати с лишним тысяч миль.

Возможно, это звучит глупо – все знают, что предметы не падают вверх. Они падают вниз.

Впрочем, все когда-то знали, что Земля плоская.

Мы падали вверх.

Как и все, я изучал основы космической баллистики в школьном курсе физики и читал множество историй о том, как плаваешь в воздухе внутри космического корабля на орбите. Но можно не сомневаться – в подобное не поверишь, пока не испытаешь сам.

Взять, к примеру, миссис Тарбаттон – ту самую женщину, что хотела позавтракать. Полагаю, она, как и все остальные, училась в школе, но продолжала настаивать, чтобы капитан хоть что-нибудь сделал. Я понятия не имел, что он мог бы сделать, – разве что найти для нее какой-нибудь маленький астероид.

Не то чтобы я не сочувствовал ей – или даже себе самому. Доводилось оказаться в эпицентре землетрясения, когда все, от чего ты когда-либо зависел, внезапно обрушивается на тебя и твердая почва под ногами перестает быть таковой? Вот примерно так же и тут, только намного хуже. Здесь не место повторять школьный курс физики, но, когда космический корабль движется по траектории свободного падения, прямо вверх или в любом ином направлении, все внутри него движется вместе с ним и ты бесконечно падаешь – что неизбежно отражается на твоем желудке.

Именно это я заметил первым. Пристегнутый к койке, я не мог никуда уплыть, но чувствовал слабость, дрожь и головокружение, словно мне дали хорошего пинка в живот. Потом мой рот наполнился слюной, я сглотнул и тут же очень пожалел, что съел ту конфету.

Но наружу она все-таки не вышла.

Единственное, что меня спасло, – отсутствие завтрака. Некоторым не так повезло, и я старался не смотреть в их сторону. Я намеревался отстегнуться сразу же после выхода на орбиту и взглянуть в иллюминатор на Землю, но полностью утратил к этому интерес. Пристегнутый к койке, я сосредоточился на своем бедственном положении.

Из люка с соседней палубы выплыла стюардесса, оттолкнулась носком ноги, удержалась рукой за центральную опору и повисла в воздухе в позе ласточки, глядя на нас сверху. Смотрелась она весьма симпатично – если бы я был в состоянии это оценить.

– Как самочувствие? – весело спросила она.

Дурацкое замечание, но, полагаю, обычное для медсестер. Кто-то застонал, а в другом конце отсека заплакал младенец.

Стюардесса подплыла к миссис Тарбаттон и спросила:

– Теперь можете позавтракать. Чего бы вы хотели? Яичницу?

Я стиснул зубы и отвернулся, желая ей заткнуться. Снова повернув голову, я увидел, что она поплатилась за свой идиотский вопрос и вынуждена теперь заниматься уборкой.

– Гм… мисс… – сказал я, когда она закончила с миссис Тарбаттон.

– Эндрюс.

– Мисс Эндрюс, кажется, я передумал насчет того укола от тошноты.

– Без проблем, дружок, – улыбнулась она и, достав из маленькой сумки на поясе инъектор, сделала мне укол.

Кожу обожгло, и на мгновение мне показалось, что со съеденной конфетой я все-таки расстанусь. Но потом все улеглось, и я почувствовал себя почти счастливым – насколько это было возможно в данной ситуации.

Покинув меня, стюардесса сделала уколы еще нескольким, которые до этого храбрились так же, как и я. Миссис Тарбаттон получила другой укол, полностью лишивший ее чувств. Один или двое смельчаков отстегнулись и поплыли к иллюминаторам. Я решил, что чувствую себя достаточно хорошо, чтобы попробовать тоже.

Плавать в невесомости оказалось не столь легко, как можно было бы подумать. Отстегнув ремни, я сел – больше в мои планы ничего не входило. Внезапно я обнаружил, что неуправляемо барахтаюсь в воздухе, отчаянно пытаясь за что-либо ухватиться.

Перекувырнувшись, я врезался затылком в нижнюю сторону палубы рубки управления и увидел звезды – не те, что в иллюминаторах, а у себя в голове. Затем палуба с койками на ней начала медленно приближаться ко мне.

Я сумел схватиться за какой-то ремень и затормозить. Койку, к которой он относился, занимал некий маленький толстячок.

– Извините, – сказал я.

– Ничего страшного, – ответил он и отвернулся, словно мое присутствие крайне ему не понравилось.

Оставаться там я не мог, но не мог и вернуться к собственной койке, не хватаясь за ремни других занятых. Снова оттолкнувшись, на этот раз очень мягко, я сумел за что-то удержаться, ударившись о противоположную палубу.

Вся она была усеяна скобами и тросами. Не отпуская рук, я подтянулся по-обезьяньи к одному из иллюминаторов.

И впервые увидел Землю из космоса.

Не знаю, чего я ожидал, но явно не этого. Земля выглядела в точности так же, как в учебнике географии или, может быть, даже скорее, как в заставках телевизионной станции Супра-Нью-Йорк. И все же она отличалась. Пожалуй, разница была примерно такая, как между описанием хорошего пинка под зад и настоящим пинком.

Не на словах, а вживую.

Прежде всего, она не располагалась в точности по центру, как на телевизионном экране, но касалась края иллюминатора, а корма корабля вырезала из нее большой кусок Тихого океана. И она двигалась, уменьшаясь в размерах. Пока я висел у иллюминатора, она уменьшилась примерно вдвое, становясь все более круглой. Колумб был прав.

Земля медленно поворачивалась – передо мной слева направо проплыла оконечность Сибири, затем Северная Америка и наконец северная половина Южной. Канаду и восточную часть Северной Америки закрывали ослепительно-белые облака – белее даже полярной шапки. Прямо напротив нас в океане отражалось солнце, от которого болели глаза. Остальная часть океана, не затянутая облаками, имела почти пурпурный цвет.