Френсис Фицджеральд - Я за тебя умру (сборник)

• Название: Я за тебя умру (сборник)
• Автор: Френсис Фицджеральд
• Жанр: Проза
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-04-096626-4

Впервые на русском языке.

Ранее не публиковавшиеся рассказы от автора «Великого Гэтсби».

Уже первый роман Фицджеральда «По эту сторону рая» был назван манифестом поколения. Следом были написаны «Великий Гэтсби» и «Ночь нежна», которые сделали писателя голосом джазовой эпохи. Он стал успешным и популярным. Потом были Великая депрессия и болезнь жены, поденная работа на голливудских киностудиях. Любой бы сломался при таких обстоятельствах. А Фицджеральд искал новые темы, заходил на спорные территории, экспериментировал со стилем.

Он боролся за публикации своих новых вещей. Он искал себя в сценариях к фильмам, которые так и не были поставлены. Он спорил с редакторами, отстаивая свою позицию.

Вместо того чтобы сглаживать новизну и идти на поводу у чужого вкуса, гений Фицджеральда предпочел остаться верным себе, тем, кем он был всегда, – голосом своего поколения, блестящим рассказчиком, великолепным стилистом.

---

– Где же, сэр?

– Например, в Йонкерсе.

Тут я вздрогнул.

– Как?

– Если бы он очутился в чистилище, это была бы небольшая оплошность с его стороны… а вот если в Йонкерсе…

– Дорогой мой, – нетерпеливо перебил я, – какое отношение имеет Йонкерс к «Аристократии иного мира»?

– Никакого. Я просто заметил, что, если бы он был в Йонкерсе…

– Но он не в Йонкерсе.

– Да, не там. – Он опять вздохнул и помолчал. – На самом деле он недавно переехал из Огайо в Пенсильванию.

На этот раз я чуть не подскочил – не справился с нервами. Я не понимал, к чему он клонит, но чувствовал: за его словами есть что-то существенное.

– Вы хотите сказать, – поспешно спросил я, – что ощущаете его астральное присутствие?

– Ну, хватит, наконец, – сказал он с досадой. – Кажется, весь месяц я был игрушкой разных Бэзилов Кингов и легковерных дам по всей стране. Мое имя, сэр, – Косгроув П. Харден. Я не мертв. Я никогда не был мертвым и, прочтя эту книгу, впредь поостерегусь им стать!

II

Девушка по ту сторону прохода была настолько ошеломлена моим изумленным и горестным криком, что поставила крестик вместо нолика.

Перед моим мысленным взором возникла длиннейшая очередь людей, протянувшаяся от Сороковой улицы, где расположено мое издательство, до Бауэри: у каждого в руках «Аристократия иного мира», и каждый требует назад два доллара пятьдесят центов. Я быстро прикинул, нельзя ли поменять там все имена и превратить документальную книгу в фантазию. Но поздно. Триста тысяч экземпляров уже разошлись по рукам Американской Публики.

Когда я немного оправился, молодой человек рассказал мне, что с ним было после того, как его зачислили в мертвые. Три месяца в немецкой тюрьме… десять месяцев в госпитале с воспалением мозга… еще месяц до того, как он смог вспомнить свое имя. Через полчаса после прибытия в Нью-Йорк он встретил старого друга, который посмотрел на него, подавился воздухом и свалился замертво. Когда друг ожил, они пошли в аптеку-закусочную выпить по коктейлю, и там за час Косгроув Харден выслушал такую историю о себе, какой не приходилось слышать ни одному человеку на свете.

Он поехал на такси в книжный магазин. Нужная ему книга была распродана. Он сразу поехал на поезде в Джолиет, Огайо, и игрою случая книга оказалась у него в руках.

Первой моей мыслью было, что он шантажист, но, сравнив его с фотографией на странице 226 «Аристократии иного мира», я убедился, что он несомненно Косгроув П. Харден. Он похудел и постарел по сравнению со снимком, усов не стало, но это был тот же человек.

Я вздохнул – глубоко и трагически.

– И продается лучше любой фантастики.

– Фантастики! – сердито подхватил он. – Это и есть фантастика!

– В каком-то смысле, – согласился я.

– В каком-то! Это чистая фантастика! Налицо все отличительные свойства фантастики: это длинная душистая ложь. Вы назовете ее фактом?

– Нет, – спокойно ответил я. – Назову этот род литературы средним между документом и домыслом.

Раскрыв книгу наугад, он горестно вскрикнул, отчего рыжая девушка по соседству прервала полуфинальный, видимо, матч по крестикам-ноликам.

– Смотрите, – простонал он. – Смотрите! Написано: «Понедельник». Задумайтесь о моем существовании в «том краю» в понедельник. Я вас прошу! Посмотрите! Весь день я провожу за тем, что нюхаю цветы. Видали? Сто девяносто четвертая страница наверху – я чувствую, как пахнет роза.

Я осторожно поднес книгу к носу.

– Ничего не чувствую, – сказал я. – Может быть, типографская краска…

– Не нюхайте, – крикнул он. – Читайте. Я нюхаю розу и на двух абзацах впадаю в восторг по поводу инстинктивного благородства человека. От одного легкого аромата. Затем я посвящаю час маргариткам. Господи. Я никогда не смогу показаться на встрече выпускников.

Он перелистал несколько страниц и снова замычал.

– Тут я с детьми – танцую с ними. Я провожу с ними целый день, и мы танцуем. И хоть бы приличный шимми. Нет, мы выделываем что-то эстетическое. Я не умею танцевать. Я не выношу детей. Не успел я умереть, как превратился в помесь нянечки и артиста кордебалета.

– Но послушайте, – сказал я с укоризной, – считается, что это очень красивое место. Видите, описана ваша одежда. Вы одеты… посмотрим… – во что-то воздушное. Оно развевается у вас за спиной.

– …что-то вроде кисейного нижнего белья, – угрюмо уточнил он, – и на голове у меня листья.

Я вынужден был признать – на листья косвенно указывалось.

– И все-таки, – настаивал я, – подумайте, насколько могло быть хуже. Ведь он мог сделать из вас совсем посмешище, если бы вы отвечали на вопрос, какой номер был на дедушкиных карманных часах или о трех долларах восьмидесяти центах, которые вы задолжали после партии в покер.

Наступило молчание.

– Странный фрукт мой дядя, – задумчиво сказал он. – По-моему, он немного сумасшедший.

– Нисколько, – уверил я его. – Я всю жизнь имею дело с авторами, и он самый здравый из всех, с кем я имел дело. Он никогда не пытался взять у нас взаймы, никогда не просил нас уволить весь рекламный отдел и никогда не упрекал нас в том, что ни один из его друзей в Бостоне не может достать его книгу.

– Тем не менее я намерен как следует отдубасить его астральное тело.

– И это все, что вы запланировали? – с тревогой спросил я. – Вы ведь не явитесь под настоящим вашим именем, не сорвете продажу книги?

– Что?!

– Ну конечно, вы так не поступите. Подумайте, каким это будет разочарованием для всех. Вы сделаете несчастными полмиллиона людей.

– Все женщины любят быть несчастными, – угрюмо сообщил он. – Возьмите мою девушку, мы были с ней помолвлены. Как, вы думаете, она отнеслась к моим цветочным занятиям, пока я отсутствовал? Думаете, она одобрила мои танцы с девочками по всей странице двести двадцать один? Практически нагишом!

Я был в отчаянии. Надо сразу услышать самое худшее.

– И что… что вы намерены сделать?

– Сделать! – взорвался он. – Я намерен отправить моего дядю в тюрьму – и вместе с его издателем, его литературным агентом и всей компанией вплоть до последнего типографского мальчика на побегушках, подносчика литер.

III

В Джолиет мы прибыли в девять часов утра, и к этому времени я успел его более-менее урезонить. Его дядя – старый человек, объяснил я, и впал в заблуждение. Он обманулся, это несомненно. У него, может быть, слабое сердце, и при виде племянника, вдруг появившегося на дорожке, он может просто умереть.

В глубине души я, понятно, надеялся, что мы можем прийти к какому-то компромиссу. Если уговорить Косгроува, чтобы он за умеренную сумму лет пять побыл в нетях, тогда, пожалуй, все обойдется.

Так что со станции мы пошли в обход городка и в гнетущем молчании преодолели полмили до дома доктора Хардена. Шагов за сто я остановился и сказал Косгроуву:

– Подождите здесь. Я должен подготовить его. Через полчаса вернусь.

Он сперва возражал, но в конце концов хмуро уселся в густой траве у обочины. Я отер испарину на лбу и пошел по дорожке к дому.

Сад доктора Хардена был залит солнцем; цвела японская магнолия и роняла розовые слезы на траву. Я увидел его сразу: он сидел у открытого окна. В комнату лился солнечный свет, ложился продолговатыми клетками на его стол и разбросанные бумаги, дальше – на живот самого доктора Хардена и выше – на щетинистое лицо под белой кровлей. Перед ним на столе лежал коричневый конверт, и худые пальцы доктора перебирали только что извлеченные из конверта газетные вырезки.

Я подошел довольно близко и, стоя под деревом, хотел уже заговорить с хозяином, как вдруг увидел девушку в бордовом платье – пригибаясь под низкими ветками яблонь в северной части сада, она тоже шла к дому. Я отступил, а она остановилась прямо под окном и без всякого смущения заговорила со знаменитым доктором Харденом.

– У меня к вам разговор, – с места в карьер начала она.

Доктор Харден поднял голову, и из руки у него спорхнула вырезка из газеты «Филадельфия пресс». Я подумал, не та ли это статья, где его назвали «новым Святым Иоанном».

– Об этом вот, – продолжала девушка.

Она вынула из-под мышки книгу. Это была «Аристократия иного мира». Я узнал ее по красной обложке с ангелами в углах.

– Об этом вот! – рассерженно повторила она и швырнула томик в кусты, где он безутешно приземлился между двух роз.

– Мисс Талия, почему?!

– Мисс Талия, почему! – передразнила она. – Старый дурак, вам бы навешать за эту книгу.

– Навешать? – В голосе доктора Хардена послышалась маленькая надежда, что это означает какой-то новый знак признания.

Но ясность наступила быстро.

– Навешать по первое число, – не унималась она, – слышите?! Господи, простых слов не понимаете? В школе не учились, студентом не были?

– Я не знал, что студенты обучаются на Бауэри[1], – холодно ответил доктор Харден. – Навешать можно что-то на весах, и я никогда не слышал, чтобы это делали на человеке. А что до книги…