Игорь Каберов - В прицеле свастика

• Название: В прицеле свастика
• Автор: Игорь Каберов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

В основе книги — наиболее значительные события фронтовой жизни Героя Советского Союза И.А.Каберова и его боевых друзей — летчиков. Правдиво и ярко рассказывает автор о воздушных сражениях на подступах к Ленинграду в годы Великой Отечественной войны.

---

А у меня с тех пор, как я стал командиром эскадрильи, другие дела, другие заботы.

В землянку входит наш парторг старший техник — лейтенант Снигирев. Добродушно улыбаясь, он снимает шапку и присаживается на нары:

— Два вопроса, товарищ командир.

— Слушаю.

— Как вы смотрите, не написать ли нам наградные листы на технический состав? Уже два года воюем. Тех ник Линник обслужил больше трехсот боевых вылетов. Верный помощник Егора Костылева, Героя Советского Союза, техник Ситников — тоже около трехсот вылетов. На его самолете с первого дня войны летал комиссар Ефимов, Герой Советского Союза. А ваш техник Гри— цаенко? А Коровин, Швец, Петров, Кудрявцев? А наши мотористы и оружейники? А инженер Сергеев?..

Снигирев ждет от меня ответа:

— Ну так как?

А я смотрю на него и думаю: «Да, знал Ефимов, Кому передать дела парторга». Нет такого дела, от

— Опять девушки вам пишут, товарищ командир, — подшучивает он надо мной. — Сегодня двенадцать писем, и все из Ленинграда. Ну, жена узнает — плохо вам придется!..

Шутки шутками, а наша почта после прорыва блокады Ленинграда действительно стала намного весомей. Ленинградцы читают о боевых делах летчиков — гвардейцев в газетах, слышат по радио. В адресованных нам письмах граждане города на Неве поздравляют нас по случаю победы, одержанной над врагом. Они рассказывают о своих делах, делятся с нами своими чувствами, своими чаяниями и надеждами.

А это что за послание? Какой странный адрес! Не помечен даже номер полевой почты. «Каберову» — и только. Как оно попало к нам на Малую землю? В конверте нахожу еще один конверт. На нем написано рукой жены. Полевая почта 1101, почтовый ящик 704, такому-то. Давнишнее, где-то заблудившееся письмо. А к обратной стороне конверта приклеен сопроводительный ярлычок, на котором зелеными чернилами набросано несколько стихотворных строчек:

Письмо пришло в 704-й,
А вас в 704-м нет.
Увидел я конверт потертый —
Подумал: «Где же вы, поэт?»

Я открываться вам не стану.
К чему, пожалуй, лишний штрих.
Привет поэту-капитану,
что бьет врага и вяжет стих!

Я читаю запоздалое письмо жены и снова возвращаюсь к четверостишиям на конверте, показываю их Дуку:

— Не знаешь, кем написано?

— Нет, мне почерк не знаком. Автор стихов остается неизвестным.

И наконец, последнее, двенадцатое письмо. От кого око? От Николая Николаевича Гуляева, в недавнем прошлом секретаря горкома ВЛКСМ, а теперь начальника МПВО Вологды.

«…Рад сообщить, — пишет он, — что сумма денег, собранных на постройку самолетов героям — землякам, достигла тридцати пяти миллионов рублей. Дорогой Игорь, жду того счастливого дня, когда мы будем вручать тебе подарок земляков. До скорой встречи в Вологде. Обнимаю, Николай».

Перечитываю письмо вместе с Женей. И для него, и для меня тридцать пять миллионов — непостижимая цифра. С гордостью думаю я о своих земляках — людях большого и доброго сердца. Как мне близки они! Как радует мой слух их окающий говорок! Не одну дивизию сформировали и послали на Волховский и Ленинградский фронты вологжане. А теперь вот хотят послать самолеты. Среди писем, которые принес Дук, лежит треугольничек, адресованный Егору Костылеву (он снова служит у нас — теперь уже в должности заместителя командира полка). На треугольничке не помечен подробный обратный адрес, написано только: «Ораниенбаум, Костылевым». Я догадываюсь, что это от матери Егора, и спешу отнести ему письмо.

Егор — местный житель. Он родился и вырос в Ораниенбауме. С большой теплотой рассказывал он мне о своей семье, о матери. Я знаю, что ее зовут Агриппиной Федоровной. До войны Костылевы жили в однсй из квартир двухэтажного деревянного дома на улице Свердлова. Глава семьи погиб (несчастный случай на железной дороге). Мать Егора, его «крестный» Дмитрий Иванович Костылез и сестра Зоя оставались в Ораниенбауме даже в самые трудные дни, когда противник был в четырех километрах от города.

Дом их пострадал от обстрелов, и городские власти переселили семью Костылевых в Петровский дворец. Егор недавно прибыл к нам сюда, на Ораниенбаумский плацдарм, и не успел еще побывать в городе и навестить своих близких.

Взяв у меня треугольник письма, Костылев весь засиял от радости.

— А, наконец-то! — сказал он.

Пробежав глазами раз и другой по строкам письма, Егор положил его перед собою на стол, бережно разгладил ладонью и задумался. Я уловил в его глазах тревогу.

Случилось что — нибудь?

Нет, все живы. — Он тяжело вздохнул и протянул мне письмо: — Вот, почитай…

«Милый наш Егорушка! — писала Костылеву мать. — Мы все еще живем в кабинете Петра третьего и уже привыкли к этим царским хоромам. Дворец сильно пострадал, но наш уголок еще цел. Каменный все же. Хлебушка и у нас прибавили, и мы живы. Крестный лежит. Мы с Зоей плохи, но все же движемся. Какая радость охватила всех нас, когда прорвали блокаду Ленинграда! Живем одной мыслью, что теперь и нам будет легче. Придет день, и наша блокада будет прорвана. Мы верим в это. Слышали по радио и читали в газете о твоих победах в воздухе. Гордимся тобой. Портрет, где ты со Звездой Героя, вырезали из газеты и повесили на стенку. А как бы хотелось увидеть тебя, сынок!

Целуем.

Мама, крестный, Зоя».

Когда об этом письме узнал подполковник Никитин, он дал Костылеву свою «эмку», и Егор поехал в Ораниенбаум. К счастью, в те дни в полк пришли из разных мест продуктовые посылки (так земляки выражали свою признательность летчикам, защищавшим с воздуха Ленинград). Часть этих продуктов мы передали Костылеву для его семьи.

КАК ЗАГОРАЮТСЯ ЗВЕЗДЫ

Под Ленинградом наступило затишье. Фашисты стягивают к линии фронта крупные силы, надеясь снова замкнуть кольцо блокады. Наши войска закрепляют отвоеванные ими позиции. Менее чем за три недели, несмотря на морозы и метели, обстрелы и бомбежки, построена железная дорога от станции Поляны до Шлиссельбурга. Протяженность ее — тридцать три километра. Через Неву сооружен временный свайно — ледовый железнодорожный мост. 2 февраля 1943 года по нему проходит первый поезд, 6 февраля вся новая дорога сдана в эксплуатацию. Ленинградцы называют ее «Дорогой победы».

9 февраля в тринадцать часов фашистская авиация пытается бомбить мост. Шестерка наших истребителей ведет над ним тяжелый воздушный бой. Мост остается невредимым.

А сегодня мы защищаем Ижорский завод, трубы которого дымят на глазах у фашистов и не дают им покоя. Нас пятеро: мы с Николаем Шестопаловым, Александр Шилков, Иван Цапов и Петр Прасолов. Над Келпином встречают фашистские истребители — шестерка МЕ— и два ФВ-190. Я отправляю Цапова и Прасолова ввс а сам с Шестопаловым и Шилковым нападаю на противника. Втроем против восьми сражаться нелегко. Но у нас есть хороший резерв — Цапов и Прасолов. Они набирают высоту и Вот-вот свалятся на фашистов как снег голову.

В какой-то момент в тяжелое положение попадает Саша Шилков. Его атакует пара «мессершмиттов». Они зашли сзади и атакуют его снизу.

— Сашка! — кричу я Шилкову по радио и бросаюсь наперерез вражеским самолетам. Они «горкой» уходят вверх, но попадают под огонь Цапова. У Ивана Ивановича рука твердая. Вот уже один МЕ-109 дымит и отвесно идет к земле. Между тем меня намеревается атаков сзади «Фокке-вульф». Я мгновенно разворачиваю самолет и направляю его, что называется, в лоб неприятельской машине.

Все ближе враг, сильнее рев мотора.
Еще секунда, кажется, и вот…
Но, русского не выдержав напора,
Пытается он сделать разворот.

Трусливо отвернул он и неловко. Огонь!
И «фоккер» намертво прошит.
Не помогли тебе, фашистский «фока»,
Ни бронеспинка, ни стеклянный щит.

Дружки твои уже за облаками.
Не по нутру такой фашистам бой.
Восьмеркой вы пустились в драку с нами,
Лишь вшестером уходите домой…

Окончен бой, я оглядел кабину,
Поправил шлем, протер стекло очков,
Окинул взглядом снежную равнину
И всю пятерку наших «ястребков».

Поют победно мощные моторы.
Гром этой песни слышится кругом.
Внизу белеют Балтики просторы.
И мы идем на свой аэродром…

Так вскоре после этого боя я изобразил его в стихах. Надо сказать, что был он скоротечным, но крайне напряженным. Уже на стоянке, выключив на самолете тумблеры, я все еще, казалось, видел перед собой горящий «Фокке-вульф». Вспомнился пленный немецкий летчик, утверждавший, что ФВ-190 сбить в бою невозможно. Вот вам и невозможно!..

Сняв шлемофон, я надеваю его на прицел, вытираю вспотевший лоб. Зимний ветер проводит холодной ладонью по волосам. Нахлобучиваю шапку и вылезаю из кабины. Подходят летчики Шестопалов и Шилков. Они громко обсуждают итоги боя.

— Значит, можно нарисовать на фюзеляже еще одну звездочку?

— Да, Саша.