Соломон Волков - Диалоги с Евгением Евтушенко

• Название: Диалоги с Евгением Евтушенко
• Автор: Соломон Волков
• Жанр: Биографии
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-17-107768-6

«Диалоги с Евгением Евтушенко» – беседа писателя Соломона Волкова и поэта Евгения Евтушенко, состоявшаяся в 2012 году и затем, в 2013-м, в сокращенном виде вошедшая в одноименный фильм (режиссер Анна Нельсон), показанный на Первом канале. Книги-диалоги Соломона Волкова давно стали культовыми. Его собеседниками в разные годы были Иосиф Бродский, Д.Д. Шостакович, Джордж Баланчин, Владимир Спиваков и многие другие. В этой книге Евгений Евтушенко, тончайший лирик, живший по принципу «поэт в России – больше, чем поэт», рассказывает Волкову об эпохе, творчестве, знаменитых современниках, личной жизни.

---

Волков: Вот как всё аукается и через времена, и через континенты.

Ранний Евтушенко

Так как же вас зовут? Где и когда вы родились?

Волков: Мы открываем вашу официальную биографию, и там в первой строчке заявлены три вещи: поэт Евтушенко родился на станции Зима в 1933 году. Но мы-то с вами понимаем, что, во-первых, вы не родились с фамилией Евтушенко. Во-вторых, родились не на станции Зима, а в Нижнеудинске и настоящая дата вашего рождения на год раньше. До сих пор, между прочим, не все об этом знают.

Евтушенко: Ну, давайте разберемся. Первое – рождение.

Станция Зима – это то место, куда отправили на поселение когда-то моих предков в конце XIX века. Мой предок – Иосиф Байковский. Он был польским обедневшим шляхтичем, человеком весьма прогрессивных, демократических и даже революционных взглядов. Вроде бы крепостное право было уже отменено, но оно в каких-то формах сохранялось. Иосиф Байковский работал управляющим имения. Помещик в том имении был ужасный совершенно, он жестоко поступал с крестьянами, даже использовал право первой ночи. Байковский выкупил у него крестьянку украинскую, женился на ней. Потом помещик продолжал преследовать крестьянок, была история с сестрой жены Байковского и другими девушками. И мой предок возглавил восстание крестьян.

Волков: Необычная ситуация.

Евтушенко: Они пустили красного петуха подожгли помещичий дом. И после этого деревню эту просто стерли с лица земли.

Волков: Прислали карателей?

Евтушенко: Да. И не просто стерли с лица земли – даже из ведомостей деревня исчезла, чтоб памяти о ней не осталось. Я даже не знаю, как она называлась, знаю лишь, что это было на Житомирщине. И отправили всех в Сибирь. Примерно тысяч за восемь километров. Только стариков и детей сажали на телеги, а все остальные шли пешком и в кандалах. Моему, кстати, прапрапрадеду не собирались надевать кандалы – он все-таки был дворянином. Ну, так… решили сделать поблажку. А он потребовал, чтоб надели. Потому что хотел наравне с другими страдать.

Волков: Сцена из Достоевского, да?

Евтушенко: Да. На поселение Зимаони и были сосланы. Там много и поляков, и разных других сосланных. Между прочим, была у нас и синагога небольшая, и костел был, и кладбище. Даже, в общем, какие-то сословные были перегородки.

Вообще название Зима происходит от бурятского слова «зэмэ». Слово это означает, если перевести, «вина».

Волков: «Вина» как чувство вины?

Евтушенко: Да, вины как виноватости. Потому что жили там виноватые, осужденные. Если точно говорить, то это станция Вина. Они были виноватые без вины.

Волков: Поскольку сосланные, да…

Евтушенко: Так что название происходит не от слова «зима», это уже просто переделали, как понятнее…

Волков: Получилось красиво.

Евтушенко: Получилось очень красиво. И первый, кто написал стихи о станции Зима, говорят, был Дмитрий Кедрин – замечательный поэт, которого я знал наизусть.

Волков: Вы его не встречали, Кедрина?

Евтушенко: Ну как я его мог встретить, когда он был выброшен из электрички в сталинское время после того, как его вызвали на допрос[3].

Говорят, что где-то есть в Сибири
Маленькая станция Зима.
Там сугробы метра в три-четыре,
Там не затихает тишина…

Чудные строчки, не правда ли?

Еще Иван Шмелев написал очень интересную историю – там же в Гражданскую войну было страшное кровопролитие. Потому что через станцию Зима – через деповский такой центр – проходили все разные эшелоны: красные, белые…

Мой папа построил там дом, который сохранился, в общем-то. Когда пришла пора меня рожать, на станции Зима закрыли родильную. А в Нижнеудинске был хороший родильный дом, совсем рядом с железнодорожной станцией, прямо напротив. Там я и родился. Пока мама была в родильне, папа мой играл в карты с начальником станции – бывшим колчаковским офицером. Тот проигрывал деньги, и деньги эти были у него не свои. Папа мой сказал тогда: «Давайте так: скажите мне просто, сколько тут казенных денег, и я вам их верну». Тот говорит: «Я – офицер, это против офицерской чести». И в это время закричала, как мне папа рассказывал, прибежавшая сиделка: «Александр Рудович! Александр Рудович! У вас сын родился!» Ну, папа предложил начальнику станции еще раз вернуть деньги, тот опять отказался. И папа тогда сгреб эти деньги в рюкзак и стал переходить улицу. И в этот момент – это было шесть часов утра – раздался деповский гудок и выстрел сзади.

Волков: Это начальник станции покончил с собой?

Евтушенко: Да. Так вот я и родился. Папа рассказал мне эту историю, когда узнал, что я играю в карты. Я потом описал ее в одном рассказе[4]. А папа тогда сказал: «Пожалуйста, никогда не играй на деньги». И очень правильный дал совет. Он сказал: «Понимаешь, мне зверски везло в карты, и, может быть, это тебе передастся». Мне действительно тоже везло в карты. У меня была невероятная интуиция, когда я играл в «очко». Я чувствовал карту, не знаю почему. Вот просто чувствовал карту, и всё! И папа мне сказал: «Если ты будешь играть с порядочными людьми, с друзьями, ты потеряешь этих друзей навсегда. А если будешь играть с подонками, то таким же станешь». Правильно?

Волков: Правильно. У меня тоже была такая ситуация. И близкий друг запретил мне играть.

Евтушенко: Я исполнил отцовский совет, никогда на деньги не играл. И даже когда бывал в казино, так, из любопытства, поставил один раз.

Волков: А вы могли бы стать профессиональным игроком с такими данными, с этой интуицией.

Евтушенко: Нет, это был запрет, для меня слова отца были законом. Как он мне точно всё сформулировал!

Вот, и потом… родился я там. Но меня зарегистрировали…

Волков: В Нижнеудинске?

Евтушенко: Нет, меня зарегистрировали на станции Зима! Ведь там был дом наш родовой! В Нижнеудинск меня просто взяли, чтоб мама родила. И всё.

Волков: Значит, родились на станции Зима?

Евтушенко: Ну, конечно! Это рядом совсем! И меня сразу отвезли на станцию Зима, там я и воспитывался. И когда маме не хватало молока, то даже бурятка была – кормилица со станции Зима, давала одно время молоко свое.

Волков: Теперь понятно. Нижнеудинск мы снимаем тогда из списка вопросов. Теперь насчет фамилии. Ваша фамилия, с которой вы родились, не Евтушенко, а Гангнус. Откуда эта фамилия?

Евтушенко: Сейчас и в этом разберемся. Ничего таинственного в этом нет. Такое происходило со многими людьми того времени.

Фамилия эта от моего дедушки Рудольфа Вильгельмовича Гангнуса, отца моего отца. Он был, как мне говорили, латышом. И я думал долгое время, что он был латышом! Но фамилия-то у меня все-таки странная была! И что произошло во время войны? У нас была учительница физкультуры, как я ее описал в своей поэме «Мама и нейтронная бомба», похожая на переодетую женщину-хряка. Альбиноска, очень такая мускулистая вся. Она вызвала Колю Корякина, моего кореша самого большого на станции Зима, и сказала ему: «Вот сейчас твой отец воюет… Может быть, его убивают в этот момент такие же гансы гнусавые – то есть гангнусы, – она так мою фамилию переиначила. Это же фриц! Тайный фриц!» И Коля мне, конечно, рассказал об этом. Бабушка моя Мария Иосифовна взяла тогда скалку и пошла к учительнице. Та сидела под портретом не то Маркса, не то Энгельса. И бабушка сказала: «Вот Маркс или Энгельс – они что, узбеки, что ли, были? Как ты вообще можешь такие вещи говорить?» Ну, та и притихла.

Волков: Акогда же вы решили, что надо менять фамилию?

Евтушенко: Не я решил, бабушка решила[5]! Она сказала: «Тебя там могут затравить! Еще мало ли какие люди тебе попадутся в жизни!» И поменяла мне фамилию на Евтушенко. На материнскую.

Волков: А вы помните вообще эту ситуацию? Вы откликались ведь на Гангнуса? Как к вам обращались?

Евтушенко: Да не знаю, меня Женькой звали, да и всё!

Волков: А с вами это как-то обсуждалось? Советовались?

Евтушенко: Нет. Она же сказала мне, что недобрые люди будут попрекать… Она сказала: «Ты же латыш! Но не объяснишь всем…» Мне в голову не приходило, что у меня может быть немецкая кровь. Но самое поразительное, что эта училка как в воду глядела. Потому что потом я всё потихонечку узнал. Мне никто не говорил про немецкое происхождение нашей семьи.

Волков: Вот теперь ясно и с этим. А дата рождения? 1932 или 1933 год?

Евтушенко: А, тут просто получилось. В 1944 году мама уезжала на фронт и хотела оставить меня в Москве, уже Москва не была под угрозой бомбежек. Но туда пускали по пропускам, был какой-то статус возрастной. И я уже должен был запрашивать специальное разрешение, а его было не так легко получить. И бабушка просто поменяла мне год рождения. Подумаешь, ну чего это стоило?! Станция Зима – крошка, сколько там, пятнадцать-двадцать тысяч жителей было? Хотя, между прочим, станция Зима – что делает ей честь – приняла больше эвакуированных, чем населения. И подняли всех. И особенно ленинградцев, которые приезжали совершенно оголодавшие. У нас, слава богу, все-таки такого голода не было.