Роберт Рождественский - За тобой через года (сборник)

• Название: За тобой через года (сборник)
• Автор: Роберт Рождественский
• Жанр: Поэзия
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-17-113133-3

В книге известного русского советского поэта Роберта Рождественского собраны стихи, которые посвящены близким современному читателю темам: самореализации человека, молодости и зрелости, памяти и великой войне, мужеству и трусости, непростым судьбам людей советского периода и послесоветского времени. При этом книга создает лирические портреты нескольких эпох, на которые пришлась жизнь поэта. Для лучшего понимания поэзии Рождественского в книгу включены отрывки из статьи поэта о его американских впечатлениях и заметки из записной книжки.

---

Баллада о красках

Был он рыжим,
как из рыжиков рагу.
Рыжим, словно апельсины на снегу.
Мать шутила,
мать веселою была:
«Я от солнышка
сыночка родила…»
А другой был черным-черным у нее.
Черным, будто обгоревшее смолье.
Хохотала над расспросами она,
говорила:
«Слишком ночь была черна!..»

В сорок первом,
в сорок памятном году
прокричали репродукторы беду.
Оба сына,
оба-двое,
соль Земли —
поклонились маме в пояс
и ушли…
Довелось в бою почуять молодым
рыжий бешеный огонь
и черный дым,
злую зелень застоявшихся полей,
Серый цвет прифронтовых госпиталей.
Оба сына,
оба-двое,
два крыла,
воевали до Победы.
Мать ждала.
Не гневила,
не кляла она судьбу.
Похоронка обошла ее избу.
Повезло ей,
привалило счастье вдруг.
Повезло одной на три села вокруг.

Повезло ей,
повезло ей,
повезло! —
Оба сына воротилися в село.
Оба сына,
оба-двое,
плоть и стать.
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком – к плечу плечо.
Ноги целы, руки целы – что еще?
Пьют зеленое вино, как повелось…
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы —
смертельной белизны!..

…Видно, много
белой краски у войны.

Счет

Сначала
       ровно тысячу дней,
потом еще четыреста дней,
а после еще
       восемнадцать дней
(так подсчитано)
шла война.
Невозможно было привыкнуть к ней,
невозможно было не думать о ней.
Благословляла,
крестила, казнила
и миловала она.

И тот,
       чья юность осталась в ней,
кто сегодня не может забыть о ней,
говорит о ней
и молчит о ней
в окружении внуков,
       лекарств
             и седин,
мечтает прожить еще тысячу дней,
потом еще четыреста дней,
потом еще восемнадцать дней.
А после —
хотя бы еще один.

Это – мы!

«Не стоит от себя бежать…»

Не стоит
       от себя бежать,
глаза потупив…
Поступки
надо совершать!
       Одни поступки!

Поступок —
       в трусе разбудить
замах героя.
Поступок —
       жить,
не затвердив
чужие роли.
Поступок —
       быть собой
             в дыму
и клятве пылкой.
Поступок —
вопреки всему
       молчать под пыткой!
Поступок —
       много долгих дней
гореть,
а после
порвать поэму,
       если в ней
хоть капля
позы.
Прикажет время зубы сжать —
не протестуйте.
Поступки
       надо совершать!
Одни поступки!
И кровь твоя
       через ничто,
дымясь,
проступит…

Ведь если жизнь – поступок,
то
и смерть —
поступок.

История

История!
Пусть я —
       наивный мальчик.
Я верил слишком долго,
слишком искренне,
что ты —
       точнее
           всяких математик,
бесспорней
самой тривиальной
истины…

Но что поделать, —
       мальчики стареют.
Твои ветра
по лицам их секут…
Секунды предъявляют счет столетьям!
Я говорю от имени
секунд…

История —
       прекрасная, как зарево!
История —
       проклятая, как нищенство!
Людей преображающая заново
и отступающая
перед низостью.
История —
       прямая и нелепая!
Как часто называлась ты —
       припомни! —
плохой,
когда была
       великолепною!
Хорошей —
хоть была
постыдно
подлой!
Как ты зависела
       от вкусов мелочных.
От суеты.
От тупости души.
Как ты боялась властелинов,
мерящих
тебя на свой
       придуманный аршин!

Тобой клянясь,
народы одурманивали.
Тобою прикрываясь,
земли
       грабили!
Тебя подпудривали.
       И подрумянивали.
И перекрашивали!
И перекраивали!
Ты наполнялась
       криками истошными
и в великаны
возводила
хилых…

История!
Веселая
       история!
Послушай!
Ты ж не просто
       пыль архивов!
История!..
Сожми сухие пальцы.
Живое сердце
       людям отвори.
Смотри,
как по-хозяйски
просыпаются
бессмертные создатели твои!
Они проглатывают
немудреный завтрак.
Торопятся.
Целуют жен своих.
Они
       уходят!
И зеленый запах
взволнованно окутывает их.
Им солнце бьет в глаза.
Гудки
       аукают.
Плывет из труб
       невозмутимый дым…
Ты станешь
самой точною
наукою!
Ты станешь.
Ты должна.
Мы
так
хотим.

1963

«Мы в ревущих колоннах…»

Мы
    в ревущих колоннах,
как в газетных
    колонках.
Однозначные
буквы
от Амура
до Буга.
По-крестьянски
    корявы,
по-боярски
    нарядны —
станем рядом,
и сразу
образуется
    фраза!
Та, что с громом
на равных.
Та, что мир
    осветила.
Это – мы!
От заглавных
до слепого
    петита.
Продолженье сказаний
на ветру
    ошалелом…
Кто нас пишет?
Мы сами!
Чем нас пишут?
Железом!
Сквозь разводы подпалин
мы, как пот,
    проступаем.
И Гераклы.
И Будды.
И бессмертье.
И злоба…

Мы в Истории —
    буквы.
Лишь немногие —
слово.

Парни с поднятыми воротниками

Парни
        с поднятыми воротниками,
в куртках кожаных,
в брюках-джинсах.
Ох, какими словами
        вас ругают!
И все время удивляются:
        живы?!
О проблеме вашей
спорят журнальчики —
предлагают убеждать,
        разъяснять…
Ничего про это дело
        вы
           не знаете.
Да и в общем-то
не хотите
знать…

Равнодушно
        меняются
           столицы —
я немало повидал их, —
и везде,
посреди любой столицы
        вы
           стоите
будто памятник
обманутой мечте.
Манекенами
        к витринам приникшие,
каждый вечер —
проверяй по часам —
вы уже примелькались всем,
        как нищие.
Что
подать вам?
Я не знаю сам.
Завлекают вас
        ковбоями и твистами, —
вам давно уже
поднадоел твист.
Вы
покуриваете
и посвистываете,
независимый делаете вид.
Может,
        девочек ждете?
Да навряд ли!
Вон их сколько —
        целые стада.
Ходят около —
юные,
нарядные…
Так чего ж вы ожидаете тогда?!.
Я не знаю – почему,
но мне
кажется:
вы попали
        в нечестную
                игру.
Вам история назначила —
каждому —
по свиданию
        на этом углу.
Обещала показать
        самое гордое —
мир
без позолоченного зла!
Наврала,
наговорила
        с три короба.
А на эти свиданья
не пришла…
Идиотская,
        неумная шутка!
Но история
думает
свое…

И с тех пор
неторопливо и жутко
все вы ждете,
все ждете
        ее.
Вдруг покажется,
        вдруг покается,
вдруг избавит
        от запойной тоски!..
Вы стоите на углу,
покачиваясь,
вызывающе подняв воротники…
А она проходит мимо —
история, —
раздавая
        трехгрошовые истины…

Вы постойте,
        парни.
Постойте!
        Может быть,
            чего-нибудь
                и выстоите.

Человечки

Отрывок из поэмы «Совесть»

…В девятьсот семнадцатом родился,
Не участвовал и не судился,
В оккупации не находился,
Не работал, не был, не умею,
Никаких знакомых не имею.
Родственников за границей нету,
Сорок три вопроса и ответа,
Сорок три вопроса и ответа —
Просто идеальная анкета.
…
Одного вопроса нет в анкете.
Нет того, что в сердце нам стучится,
Ханжескому пафосу противясь,
А когда ты думать разучился,
Несгибаемый, как пень, партиец?
Твердым шагом проходил в президиум,
Каялся, когда кричали: «Кайся!»
И не падал, и не спотыкался,
Потому что кто ж споткнется сидя…

1958–1959

Стыдливые

С вашей кожей —
       как ни старается —
ни один загар
не может справиться.
Потому что кожа ваша
       нежная, —
профессионально краснеющая…
Тихо от всего отстраняетесь
(совестно прослыть вдруг
       настырными).
Вы ведь не боитесь,
вы
       стесняетесь.
Вам ведь не страшно,
вам —
       стыдно.
Стыдно
защитить слабого,
мнение иметь
       совестно,
стыдно не хвалить
тщеславного,
неудобно с подлецом
       ссориться.
Совестно сказать глупому,
что он глуп!
Что это —
надолго!
Стыдно в драку лезть
       крупную,
а в мелкую —
       совсем неудобно…
Бедные,
как вы только терпите?!

Сколько в вас
святой терпеливости!..
Из стыдливости
плохого вы не делаете.
И хорошего тоже —
из стыдливости.
Вы живете,
вы извиняетесь,
улыбаетесь печально и пустынно…
Нет,
вы не боитесь,
вы
стесняетесь.
Вам ведь не страшно,
вам —
стыдно.
Добрые,
других не укоряющие,
милые,
стеснительные вечно,
удобные,
со стыда сгорающие,
люди-людишки.
Человечки.

Чаушеску