Гейл Ханимен - Элеанор Олифант в полном порядке

• Название: Элеанор Олифант в полном порядке
• Автор: Гейл Ханимен
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-17-104302-5

Элеанор Олифант в полном порядке: она работает бухгалтером, по выходным выпивает, а по средам беседует с мамочкой, которая находится далеко. Элеанор не везет: ее окружают непримечательные люди с примитивными вкусами и бедным словарным запасом (так ей, по крайней мере, кажется). Но все меняется, когда, отправившись однажды на концерт, она видит элегантно одетого рок-музыканта. Элеанор сразу понимает: это Он. Правда, пока она готовится к знаменательной встрече, ей приходится довольствоваться куда более скромной компанией. Элеанор Олифант в полном порядке. Так она говорит окружающим. Вот только она старается не вспоминать о прошлом и спасается водкой от бессонницы. Постепенно забавный рассказ о жизни социально неадаптированной женщины превращается в грустную, трогательную историю о детской травме, любви и одиночестве. В историю, которая никого не оставит равнодушным.

---

Он выложил новые фотографии: два портрета в профиль, вид слева и справа. На обеих он выглядел совершенно, оба профиля были абсолютно одинаковы – он объективно, в буквальном смысле, не имел плохих сторон. Разумеется, симметрия – главный критерий красоты. Это еще один пункт, по которому ученые сошлись во мнениях. Интересно, каким должен быть набор генов, чтобы дать такое великолепное потомство? Есть ли у него братья или сестры? Если мы когда-нибудь будем вместе, я, вполне возможно, их увижу. Мои познания о семье и, в частности, о сиблингах весьма ограниченны в силу… несколько нетрадиционного воспитания.

Мне жаль красивых людей. Как только человек обретает красоту, она тут же начинает ускользать, превращаясь в мимолетную иллюзию. Это должно быть нелегко: все время доказывать, что ты и сам чего-то стоишь, надеяться, что окружающие заглянут глубже и полюбят тебя самого, а не твое великолепное тело, сияющие глаза и густые шелковистые волосы.

В большинстве профессий чем старше ты становишься, тем лучше выполняешь свою работу, приобретая уважение в силу своих лет и накопленного опыта. Но если работа связана с внешностью, все происходит с точностью до наоборот. Как же это печально. А еще, наверное, трудно терпеть злобу всех этих жестоких, завистливых, менее привлекательных людей, обиженных на твою красоту. С их стороны это в высшей степени несправедливо. В конце концов, красивые люди не просили делать их такими. Несправедливо не любить людей из-за привлекательности, так же как несправедливо не любить их из-за безобразия.

Меня ничуть не задевает, когда окружающие реагируют на мое лицо, выступающие белые контуры шрама, который тянется через всю правую щеку, начинаясь у виска и заканчиваясь на подбородке. На меня оглядываются, пялятся, обо мне перешептываются. Было утешительно думать, что он все поймет, ведь на него тоже без конца обращают внимание, хотя и совсем по другой причине.

Сегодня я воздержалась от «Телеграфа» в пользу другого материала для чтения и потратила просто неприличную сумму на небольшую подборку женских журналов – хлипких и аляповатых, толстых и блестящих. Каждый из них предлагал свой спектр чудес, простых, но обещающих переменить жизнь к лучшему. Раньше я никогда не приобретала подобные товары, хотя время от времени и листала, дожидаясь своей очереди в каком-нибудь учреждении или в приемной врача.

Я с разочарованием отметила, что нормальных кроссвордов в них нет. Только один предлагал сканворд о жизни звезд мыльных опер, который оскорбил бы даже интеллект семилетнего ребенка. За деньги, потраченные на эту маленькую стопку, можно было бы купить три бутылки вина или литр самой качественной водки. Тем не менее, после тщательных размышлений я все же пришла к выводу, что они представляют собой самый надежный и доступный источник требуемой информации.

Эти журналы расскажут мне, какую одежду и обувь носить и какую сделать стрижку, чтобы выглядеть надлежащим образом. Из них я узнаю, какую косметику необходимо купить и как ее использовать. Таким образом я растворюсь в толпе приемлемости. На меня больше не будут глазеть. Ведь моя конечная цель заключается в том, чтобы мимикрировать под самую обычную женщину.

Мамочка всегда называла меня страшной, уродливой, мерзкой. С самого раннего возраста, даже еще до того, как я приобрела шрамы. Поэтому я была рада, что предстоят перемены. Взволнована. Я – чистый холст.

Вечером, моя поврежденные руки, я посмотрела на себя в зеркало над раковиной. Вот я, Элеанор Олифант: длинные, прямые каштановые волосы до пояса, бледная кожа, лицо, изрезанное письменами огня. Слишком маленький нос и слишком большие глаза. Уши: ничего особенного. Примерно среднего роста и такого же среднего веса. Я изо всех сил стремлюсь во всем быть средней. Слишком уж часто на меня обращали внимание. Пожалуйста, проходите, здесь нет ничего интересного.

В зеркало, как правило, я гляжусь нечасто. Но шрамы тут абсолютно ни при чем. Дело в тревожащем меня наборе генов, который смотрит на меня оттуда. Я вижу слишком много мамочкиных черт. В своем лице я не могу разглядеть ничего от отца, потому что никогда его не видела, и, насколько мне известно, фотографий его не существует. Мамочка почти никогда о нем не упоминала, а в тех редких случаях, когда все же приходилось, называла не иначе как «донором гамет». После того как я нашла значение этого слова в «Новом кратком Оксфордском словаре английского языка» (от греческого γαμέτης, то есть «муж», – может, это юношеское этимологическое приключение стало той искрой, которая воспламенила во мне любовь к классической филологии?), я в течение многих лет размышляла об этом странном стечении обстоятельств. Даже в столь нежном возрасте мне было понятно, что искусственное зачатие представляет собой антитезу необдуманной, спонтанной, незапланированной беременности, и что принять подобное тщательно взвешенное решение может только серьезная женщина, самоотверженно стремящаяся стать матерью. Опираясь на факты и мой собственный опыт, я просто не могла поверить, что мамочка относилась к их категории, что ей до такой степени хотелось ребенка. И, как выяснилось позже, была права.

В конечном итоге я набралась храбрости и напрямую потребовала рассказать об обстоятельствах моего создания и дать исчерпывающую информацию об этом мифическом доноре сперматозоидов, моем отце. Как и любой другой ребенок на моем месте – а если учесть мои обстоятельства, может, даже больше, – в своем воображении я уже наделила моего отсутствующего родителя определенной внешностью и характером. Мама хохотала до упаду.

– Донор? – переспросила она. – Я что, в самом деле так сказала? Радость моя, это же просто метафора!

Еще одно слово, которое мне потом пришлось смотреть в словаре.

– Я просто хотела пощадить твои чувства. В некотором роде это донорство было… вынужденным, скажем так. У меня в этом деле не было выбора. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я ответила, что да, но я лукавила.

– А где он живет, мамочка? – спросила я, чувствуя прилив смелости. – Как выглядит, чем занимается?

– Как он выглядел, я не помню, – пренебрежительно ответила она скучающим тоном, – но от него исходил запах амбиций и сыра «Рокфор», если это тебе о чем-то говорит.

Мое лицо, по всей видимости, приняло озадаченное выражение, потому что она нагнулась ко мне и оскалила зубы.

– Подобно этому плесневому сыру, дорогуша, он вонял тухлятиной.

Она на несколько мгновений умолкла и вновь обрела привычное хладнокровие.

– Мне неизвестно, Элеанор, жив он или мертв. Если жив, то наверняка сколотил приличное состояние за счет сомнительных, безнравственных средств. А если мертв – на что я очень надеюсь, – то точно томится в седьмом круге ада и варится в реке из кипящей крови и огня под язвительные смешки кентавров.

В этот момент я поняла, что спрашивать, не осталось ли у нее фотографий, видимо, не стоит.

4

Вечер среды. Мамочкино время. Как бы я ни хотела обратного, ей, в конечном счете, всегда удавалось до меня добраться. Я со вздохом выключила радио, понимая, что теперь придется дожидаться воскресного выпуска, чтобы узнать, удачно ли созрел яблочный сидр Эдди Гранди. Меня пронзила вспышка отчаянного оптимизма. А если бы мне не нужно было с ней говорить? Если бы я заговорила с кем-нибудь еще, с кем угодно?

– Привет? – сказала я.

– Привет, золотце, это я. Какова погодка-то, а?

В том, что мою мать поместили в специальное учреждение, ничего удивительного нет: любой согласится, что с учетом характера совершенного ею преступления это было неизбежно. Но она зашла слишком, чересчур далеко, подражая интонациям и жаргону тех мест, где ее держали в заключении. Я предполагала, что это помогает ей ладить с ее сокамерниками, а возможно, и с персоналом. А может, она просто так развлекалась. Мамочка без труда копирует любой акцент, но она и вообще разносторонне одаренная женщина.

Я приготовилась к этому разговору и была начеку – в общении с ней без этого не обойтись. Она серьезный противник. Вполне возможно, что с моей стороны это было безрассудством, но я все же сделала первый шаг:

– Знаешь, мамочка, после нашего разговора прошла только неделя, но она показалась мне вечностью. У меня была куча работы, и я…

Она перебила меня – на этот раз сама вежливость – и стала говорить таким же нормальным языком, как и я. Этот голос… я помнила его с детских времен. Он и сейчас преследовал меня в кошмарах.

– Я знаю, что ты хочешь мне сказать, дорогуша, – произнесла она. Говорила она торопливо. – Послушай, я не могу долго разговаривать. Расскажи мне, как прошла неделя. Чем ты занималась?

Я рассказала, как ходила на концерт и как мы проводили того дизайнера. Но больше не сообщила ничего. При первых звуках ее голоса я почувствовала, как ко мне подкрадывается знакомый ужас. Мне так хотелось поделиться с ней последними новостями, бросить их к ее ногам, будто охотничий пес изрешеченную дробью птицу, но теперь я никак не могла избавиться от мысли, что она возьмет их и с невероятным спокойствием просто разорвет на куски.