Джон Бойн - Незримые фурии сердца

• Название: Незримые фурии сердца
• Автор: Джон Бойн
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-86471-798-1

Сирил Эвери – не настоящий Эвери, во всяком случае, отец не устает ему это повторять. И никогда настоящим ему не стать. Но тогда кто же он? Мать Сирила, совсем еще девочку изгнали из родной ирландской деревни, когда стало известно, что она ждет ребенка. Сирила усыновила богатая и чрезвычайно эксцентричная пара из Дублина. Он рос в достатке, но глубоко одинокий – пока не встретил Джулиана, взбалмошного и чертовски обаятельного. Так началась история Сирила длиною в жизнь, полная удач и разочарований, невероятных совпадений и роковых поступков. Это будет путь к самому себе, к своей идентичности, к своим корням, пусть они и пытались его отторгать. В новом и самом личном романе Джона Бойна дана впечатляющая панорама жизни в Ирландии с середины XX века и по наши дни, увиденная глазами обычного человека. Это история о том, как ярость, ревность, зависть, нетерпимость, терзающие человека и целую страну, постепенно утихают, уступая место покою. Трогательный, полный иронии и юмора роман об эпохе, которую уже можно назвать ушедшей.

---

Годом ранее я стал пансионером Бельведер-колледжа, который, как ни странно, не вызвал ожидаемого отвращения. Тревога, пометившая мое детство, помаленьку улеглась, и я, хоть не стал компанейским парнем, безбоязненно вышагивал по шумным коридорам, не опасаясь нападок и оскорблений. Я был в той счастливой когорте ребят, которые предоставлены сами себе; они не кумиры и не изгои, к ним никто не набивается в друзья, но и не задирает.

В наших спальнях, которые мы называли «спарками», стояли две кровати, большой шкаф и комод. В первый год обучения я соседствовал с Деннисом Кейном, чей отец был редчайшей личностью пятидесятых годов: критик Римско-католической церкви, он писал пламенные статьи в газетах, а азартные продюсеры национального радио регулярно выделяли ему эфирное время. О нем (приятеле бывшего министра здравоохранения Ноэля Брауна, чей проект «Мать и дитя» отправил в отставку правительство, ибо архиепископ Дублинский Маккуэйд уразумел, что в случае его реализации ирландская женщина получит право на собственное мнение, не согласованное с мужниным) говорили, что он поставил своей задачей избавить светское тело общества от церковного яда, и потому карикатуры прокатолических газет, наплевав на логику и библейские ассоциации, изображали его в виде змея. Денниса, который поступил в колледж еще до того, как иезуиты сообразили, чей он сын, абсолютно бездоказательно обвинили в шпаргалках на экзамене и после допроса, превратившегося в фарс, вышвырнули в дикую глушь надконфессионального образования.

Все, конечно, понимали, что история эта подстроена, что священники, действуя по приказу своего начальства, продемонстрировали Кейну-отцу, как оно оборачивается для тех, кто идет против церковной власти. Деннис отстаивал свою невиновность, однако не сильно возражал против обвинительного вердикта, означавшего, что он навеки вырвется из нежных объятий Бельведера. И он исчез, даже не попрощавшись.

А потом появился Джулиан.

Прошел слух о новом ученике, что было удивительно само по себе, ибо уже минула половина учебного года. Слух обрастал домыслами, что это сынок какой-то важной шишки, которого за вопиющий проступок тоже вышибли из прежней школы. Говорили о Майкле, сыне Чарли Чаплина, и о ком-то из детей Грегори Пека. Некоторое время главенствовала версия, что известный французский политик Жорж Помпиду выбрал Бельведер для своего приемного сына Алена, и в нее верили, поскольку староста шестого класса божился, будто слышал, как учителя географии и истории обсуждали организацию охраны знаменитого чада. И когда за день до прибытия нового питомца наш классный наставник отец Сквайрс объявил его имя, многие мои одноклассники были разочарованы абсолютно не звездной фамилией новичка.

– Вудбид? – переспросил Мэттью Уиллоуби, наглый капитан регбийной команды. – Он нашего поля ягода?

– То есть? – нахмурился отец Сквайрс. – Он человек, если ты об этом.

– В смысле, он не стипендиат? У нас уже двое таких.

– Вообще-то отец его – очень известный в стране адвокат и в прошлом сам выпускник Бельведера. Тем из вас, кто читает газеты, Макс Вудбид, возможно, знаком. В последние годы он защищал самых отъявленных злодеев, среди которых были и ваши отцы. Джулиана надлежит встретить вежливо и гостеприимно. Поселится он в комнате Сирила Эвери, поскольку там есть свободная койка, и, будем надеяться, ее новый обитатель не окажется столь порочным, как прежний.

Разумеется, я был осведомленнее моих одноклассников, но помалкивал о своих встречах с Максом Вудбидом. Мой интерес к Джулиану способствовал тому, что все эти семь лет я следил за карьерой и ростом известности его отца, достигшего такого положения, что он стал по карману только очень состоятельным клиентам. В газетах писали, что услуги его стоили за миллион фунтов – немыслимой по тем временам суммы. У него имелись загородный дом на полуострове Дингл и квартира в лондонском районе Найтсбридж, в которой жила его любовница, знаменитая актриса, но главной его обителью был дублинский дом на Дартмут-сквер, где он проживал с супругой Элизабет и детьми, Джулианом и Алисой, – тот самый дом, что некогда принадлежал Чарльзу и Мод, но через полгода после заключения моего приемного отца в тюрьму Маунтджой в отместку был куплен Максом. Так он представлял себе возмездие – поселиться в этом доме и превратить кабинет Чарльза в свою супружескую спальню. Интересно, думал я, занял ли Джулиан мою комнату на верхнем этаже? И если да, вспоминает ли он когда-нибудь нашу давнюю встречу?

Растущая публичность была еще одним свидетельством притязаний Макса на славу. Он регулярно выступал в печати и на радио, критикуя любое правительство, независимо от окраса, и ратуя за восстановление Ирландии в составе империи. Он захлебывался от любви к обожаемой им юной королеве и считал Гарольда Макмиллана[9] наилучшим политиком всех времен и народов. Он жаждал возврата поры англо-ирландской аристократии, когда на Килдар-стрит располагалась резиденция генерал-губернатора, а принц Филипп прогуливался в Феникс-парке и подстреливал всякого несчастного зверя, опрометчиво вставшего у него на пути, дабы потом его головой украсить стену Дома Фармли[10]. Разумеется, антиреспубликанские взгляды Макса озлобили всю нацию, но прибавили расположения газет, которые публиковали любое его дикое высказывание, а затем отходили в сторонку и, радостно потирая руки, ждали волны беспорядков. Макс был живым воплощением принципа: неважно, любят тебя или ненавидят, главное – чтобы тебя знали, и тогда будешь жить припеваючи.

И вот после урока латыни я подошел к своей комнате, дверь которой была приоткрыта, а внутри кто-то шебаршил. Я понял, что Джулиан приехал, и от волнения меня даже слегка затошнило. Коридором я кинулся в душевую, где на стене висело большое, от пола до потолка, зеркало, помещенное там с явной целью напугать воспитанников после их утренних омовений, быстренько себя осмотрел, расчесал волосы и проверил, не застряло ли что-нибудь в зубах после обеда. Я ужасно хотел произвести хорошее впечатление, однако так нервничал, что вполне мог оконфузиться.

Я постучался, но никто мне не ответил, и тогда я вошел в комнату. Джулиан стоял возле бывшей кровати Денниса и перекладывал вещи из чемодана в нижний ящик комода. Обернувшись, он окинул меня равнодушным взглядом, и я тотчас его узнал, хоть мы так давно не виделись. Примерно моего роста, он выглядел мускулистее меня, непослушная светлая прядь все так же падала ему на лоб. Он был удивительно хорош собой: ярко-голубые глаза, чистая кожа, не обметанная угревой сыпью, как у большинства моих одноклассников.

– Привет. – Джулиан расправил куртку, аккуратно обмахнул ее одежной щеткой и лишь тогда повесил в шкаф. – Ты кто такой?

– Сирил Эвери. – Я протянул ему руку, и он, чуть помешкав, ее пожал. – Это моя комната. Вернее, наша с тобой. Раньше моим соседом был Деннис Кейн, но за жульничество на экзамене его исключили, хотя все знают, что он не жульничал. Теперь комната наша. Твоя и моя.

– Раз пришел к себе, зачем стучался?

– Чтоб тебя не испугать.

– Меня так просто не испугаешь. – Джулиан задвинул ящик комода и, смерив меня взглядом, выставил указательный палец, словно пистолет, нацеленный мне прямо в сердце. – У тебя на рубашке одна пуговица не застегнута.

Я скосил глаза вниз – точно, не застегнута, и планка рубашки раззявилась, точно клюв птенца, выставив на всеобщее обозрение мой бледный живот. Как же я это проглядел, столь рьяно готовясь к встрече?

– Извини. – Я поспешно застегнулся.

– Сирил Эвери. – Джулиан чуть нахмурился. – Имя как будто знакомое.

– Мы уже встречались.

– Когда?

– В детстве. В доме моего приемного отца на Дартмут-сквер.

– Так мы соседи, что ли? У моего отца тоже дом на Дартмут-сквер.

– Вообще-то мы говорим об одном доме. Твой отец купил его у моего отца.

– Ах вон как. – Джулиан, видно, что-то припомнил, потому что щелкнул пальцами и вновь пистолетом выставил указательный: – Твой отец сидел в тюрьме?

– Да. Но всего пару лет. Он уже на свободе.

– А где он сидел?

– В Джой.

– Здорово. Ты его там навещал?

– Нечасто. Он говорил, ребенку незачем все это видеть.

– Один раз я там был. Маленьким. Мой отец защищал человека, убившего жену. Там воняло…

– Уборной. Я помню. Ты уже рассказывал.

– Правда?

– Да.

– И ты это помнишь? Даже через столько лет?

– Но я же… – я почувствовал, что краснею, однако не хотел, чтобы мое восхищение им открылось так быстро, – и сам там побывал, у меня сложилось сходное впечатление.

– Великие умы и так далее. И что стало с твоим отцом, он эмигрировал?

– Нет, банк взял его обратно.

– Серьезно? – Джулиан расхохотался.

– Да. Он в полном порядке. Только должность его называется иначе. Раньше он был начальником отдела инвестиций и клиентских портфелей.