Дмитрий Пучков - Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг.

• Название: Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг.
• Автор: Дмитрий Пучков
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-4461-1047-6

Эта книга посвящена интереснейшему периоду нашей истории – первой войне коалиции государств, возглавляемых Российской империей против Наполеона. Олег Валерьевич Соколов – крупнейший специалист по истории наполеоновской эпохи, кавалер ордена Почетного легиона, основатель движения военно-исторической реконструкции в России – исследует военную и политическую историю Европы наполеоновской эпохи, используя обширнейшие материалы: французские и русские архивы, свидетельства участников событий, работы военных историков прошлого и современности. Какова была причина этого огромного конфликта, слабо изученного в российской историографии? Каким образом политические факторы влияли на ход войны? Как разворачивались боевые действия в Германии и Италии? Как проходила подготовка к главному сражению, каков был истинный план Наполеона и почему союзные армии проиграли, несмотря на численное превосходство? Многочисленные карты и схемы боев, представленные в книге, раскрывают тактические приемы и стратегические принципы великих полководцев той эпохи и делают облик сражений ярким и наглядным.

---

В ответ на угрозы в головах лидеров революции родились планы превентивного удара по врагам. В ослеплении и порыве они считали, что борьба будет легкой и успешной. Знаменитый лидер жирондистов Бриссо восклицал с трибуны Ассамблеи: «Французская революция будет священным очагом, искры которого воспламенят все нации, властители которых задумают к ней приблизиться!» Ему вторил другой известный деятель революции, Инар: «Твердо скажем европейским кабинетам: если короли начнут войну против народов, мы начнем войну против королей!» 29 декабря 1791 г. Бриссо снова потряс Ассамблею громовой речью: «Война – это теперь национальное благо, и есть только одно бедствие, которого надо бояться, – это то, что войны не будет!» А депутат Фоше заявил: «Посылайте же, глупые тираны, всех ваших глупых рабов, ваши армии растают, как глыбы льда на пылающей земле!.. Пусть же начнется война с князьями, которые поддерживают заговорщиков на наших границах. Война императору Леопольду, который жаждет задушить нашу свободу… Нашими послами будут пушки, штыки патриотов и миллион свободных людей!»

20 апреля 1792 г. в переполненной революционными страстями столице Франции собралась Законодательная ассамблея, чтобы обсудить вопрос о возможности войны с врагами, готовящими силы на границах. Депутаты пришли, словно охваченные порывом и опьянением, которые, как электрический импульс, передала им бушующая толпа. Даже представитель умеренного крыла Ассамблеи Пасторе воскликнул: «Свобода победит, или деспоты уничтожат нас. Никогда еще французский народ не был призван исполнить более высокое предназначение… Победа пойдет вместе со свободой!»

Что же касается якобинцев, их представитель Базир громогласно возвестил: «Народ жаждет войны! Торопитесь же исполнить волю его справедливого и благородного гнева. Быть может, сейчас вы объявите свободу всему миру!»

Нечего и говорить, что подавляющим числом голосов война «королю Венгрии и Богемии» (так был назван в манифесте об объявлении войны австрийский император) была объявлена.

Однако первые же столкновения с неприятелем оказались для лишенных организации и дисциплины французских войск роковыми. Едва увидев аванпосты австрийцев, армия, наступавшая на Монс, с криком «Измена!» бросилась бежать.

Но неудачи и вступление неприятельских войск на французскую территорию не запугали мятежную столицу, напротив, весь Париж всколыхнуло мощным импульсом. «Отечество в опасности!» – провозглашали юные ораторы, опоясанные трехцветными шарфами, под звон набатов и гром орудий, стоявших на Новом мосту. Тысячи добровольцев зашагали к границам. Они были еще не обучены, плохо вооружены, но полны решимости и энергии. Король, королева, а также эмигранты, не понимающие всей силы этого поднимающегося шквала, требовали от командования коалиции хорошенько припугнуть мятежников. Под их давлением герцог Брауншвейгский, в общем довольно мягкий и совсем не жестокий человек, подписал манифест, где он обещал, что в Париже не останется камня на камне, если хоть один волос упадет с головы монарха.

Вместо испуга этот манифест, попавший в раскаленную страстями столицу Франции, вызвал взрыв. 10 августа, спустя три дня после того, как его узнали парижане, монархия была свергнута. Невиданный дотоле порыв охватил сотни тысяч людей. С трибуны Национальной ассамблеи Дантон громовым голосом произнес обессмертившие его слова: «…Набат, который звучит, – это не сигнал тревоги, это марш к атаке на врагов Отечества. Чтобы их победить, господа, нам нужна отвага, еще раз отвага, снова отвага, и Франция будет спасена!» Для французов с этого мгновения война стала войной не на шутку. 20 сентября в битве при Вальми они остановили атаковавших пруссаков и скоро сами перешли в наступление на всех фронтах.

На севере, разбив австрийцев под Жемаппом, республиканцы заняли часть Австрийских Нидерландов (современная Бельгия). На востоке, тесня пруссаков, вошли в Майнц. На юге при ликовании народа вступили в Ниццу и Савойю. Эти успехи вскружили голову правительству республики. Радостный прием, который встретили французские войска в Савойе и части германских земель, кажется, подтверждал самые фантасмагорические прожекты освобождения человечества. С трибуны Конвента Грегуар провозгласил: «Жребий брошен! Мы кинулись в борьбу! Все правительства – наши враги, все народы – наши союзники! Или мы будем уничтожены, или человечество будет свободным!» Так полушуточная война превращалась в мировой пожар.

На войну с революционной Францией собралась коалиция монархических держав: Англия, Пруссия, Австрия, Голландия, Испания, Неаполь, Сардиния, множество мелких государств Германии – все поднялись на борьбу. Отныне они понимали, что силы республики велики, и готовились теперь не к военной прогулке, а к битве не на жизнь, а на смерть. Весной 1793 г. коалиция перешла в наступление.

Нетрудно предугадать, как отреагировали крепостническая олигархия и самодержавная государыня России на известия о революционных событиях во Франции. С первыми новостями о них Екатерина похоронила все проекты русско-французского союза. Происходящее в Париже она квалифицировала не иначе как «возмутительное безобразие», а о деятелях революции высказалась вполне недвусмысленно: «Вся эта сволочь не лучше маркиза Пугачева».

Начало войны против монархической Европы означало также и разрыв дипломатических отношений между Францией и Россией. Уже в феврале 1792 г. русский посол Смолин выехал из Парижа, а в июне покинул столицу Франции последний российский представитель, «поверенный в делах» Новиков.

Известие о суде над королем и его казни 21 января 1793 г. вызвало гневное восклицание императрицы: «Нужно искоренить всех французов до того, чтобы и имя этого народа исчезло!»

Отныне был запрещен ввоз французских товаров в Россию, был установлен надзор за всеми французами, проживающими на территории империи, более того, им разрешалось оставаться в ее пределах лишь по принятию присяги, начинающейся следующим образом: «Я, нижеподписавшийся, клянусь перед всемогущим Богом и на святом Евангелии, что никогда не разделял гнусные и мятежные взгляды, которые господствуют сейчас во Франции. Я рассматриваю правительство, которое утвердилось сейчас во Франции, как узурпацию и нарушение всех законов, а смерть наихристианнейшего короля Людовика XVI как акт ужасающей подлости…»

Однако, несмотря на эти и тысячи других проклятий в адрес революции, Екатерина оставалась весьма трезвым политиком. Возмущаясь событиями во Франции и декларировав, что 20 тыс. казаков будет достаточно, чтобы дойти до Парижа, императрица не слишком спешила это делать.

Во-первых, она понимала, что дело обстоит не столь просто и остановить революционную бурю не так легко.

Во-вторых, у России было много других, куда более важных для нее дел, чем посылать свои войска для подавления революции во Франции.

Вплоть до 1791 г. продолжалась русско-турецкая война, начавшаяся четырьмя годами ранее. Интересно, что, несмотря на единение монархий в борьбе против революционной угрозы, британское правительство не забывало и о других своих интересах, в частности о том, чтобы ни в коем случае не допустить Россию до Средиземноморья. Посол Великобритании в Санкт-Петербурге сэр Чарльз Уитворт желал видеть Россию «поставленной на то место, которое ей положено занимать среди государств Европы». На заседании 21 и 22 марта 1791 г. британский кабинет одобрил политику премьер-министра Уильяма Питта, который разделял взгляды Уитворта в российском вопросе. Был составлен ультиматум России, в котором Екатерине давали 10 дней на подписание мира с Турцией, в противном случае Англия грозилась послать свои эскадры на Балтику и на Черное море с целью разгрома русского флота, а пруссаки должны были вступить в Лифляндию. Хотя в конечном итоге ультиматум не был послан, но не без помощи англичан мир на сравнительно мягких для турок условиях был подписан в декабре 1791 г. в Яссах.

Наконец, революция во Франции пробудила подъем патриотических настроений и в Польше, где 3 мая 1791 г. на заседании сейма была принята конституция. Нужно сказать, что эта конституция никоим образом не была ни революционной, ни якобинской. Она, наоборот, упрочила власть короля, установила наследственную монархию, упразднила шляхетскую анархию с ее знаменитым «liberum veto»[18], укрепила исполнительную власть и объявила выборность представителей власти законодательной.

Подобная конституция, несмотря на всю ее умеренность, вызывала куда больше беспокойства у русской императрицы, чем события в далеком Париже. Польша была рядом, и опасность распространения «революционной заразы» куда чувствительней, наконец, это давало прекрасный повод еще более округлить границы Российской империи на западе.

Поведение Британии в турецком вопросе и польские события привели к тому, что императрица, всячески подталкивая остальные державы, и прежде всего Австрию и Пруссию, к крестовому походу против революции, сама предпочла воздержаться от далеких войн, а вместо этого стала заниматься решением куда более острых проблем в непосредственной близости от русских границ. В разговоре с кабинет-секретарем Храповицким в декабре 1791 г. Екатерина весьма недвусмысленно высказалась на этот счет: «…Есть причины, о которых нельзя говорить; я хочу вовлечь их в дела [то есть Австрию и Пруссию в войну с Францией. – Примеч. авт.], чтобы самой иметь свободные руки. У меня много предприятий неоконченных, и надобно, чтобы они были заняты и мне не мешали…»[19]