Дэвид Леви - Молитва нейрохирурга

• Название: Молитва нейрохирурга
• Автор: Дэвид Леви
• Жанр: Биографии
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-097272-2

Эта книга – поразительное сочетание медицинской драмы и духовных поисков. Один из ведущих нейрохирургов США рассказывает о том, как однажды он испытал сильнейшее желание молиться вместе со своими пациентами перед операцией. Кто-то был воодушевлен и обрадован. Кого-то предложение лечащего врача настораживало, злило и даже пугало. Каждая глава книги посвящена конкретным случаям из жизни с подробным описанием диагноза, честным рассказом профессионала о своих сомнениях, страхах и ошибках, и, наконец, самих операциях и драматических встречах с родственниками пациентов. Это реально интересный и заслуживающий внимания опыт ведущего нейрохирурга-христианина. Опыт сомнений, поиска, роковых врачебных ошибок, описание сильнейших психологических драм из медицинской практики. Книга служит прекрасным напоминанием о бренности нашей жизни и самых важных вещах в жизни каждого человека, которые лучше сделать сразу, не откладывая, чтобы вдруг не оказалось поздно.

---

Эмпирические данные подтверждают эту связь. Исследования показали: каждый пятый больной (если точно, то 19 %) хочет, чтобы врачи молились вместе с ним на приеме5; 29–48 % больных, попавших в клиники, хотят услышать, как врачи молятся за них6; 40 % пациентов благожелательно относятся к тому, что врачи вместе с ними исследуют духовные вопросы, и только 7 % не верят в силу молитвы7. Статья в одном медицинском журнале утверждает: «Большая часть опубликованных эмпирических данных позволяет предположить, что религиозная приверженность может сыграть благотворную роль в предотвращении психических и физических расстройств, в улучшении способности больных справиться с психическими и физическими заболеваниями и в улучшении восстановления от болезни»8. В другой журнальной статье автор заключает: «Свыше тридцати пяти систематических проверок позволяют сделать вывод, что у подавляющего большинства больных явные выгоды свойственных им религиозных верований и практик перевешивают риски»9.

Вот так. Я мог предложить больным не просто физическую заботу, а гораздо большее – и уже не мог игнорировать этот душевный порыв.

Потом настал поворотный момент. Была суббота. Я сидел в стоматологическом кресле и готовился к замене пломбы. Мой друг-дантист, решивший прийти в клинику в свой выходной только ради моей операции, держал в руке новокаиновый шприц с длинной иглой. Как и большинство хирургов, я ненавижу, когда игла или скальпель направлены на меня. Я не против орудовать ими, но «острия» избегаю всеми силами. Друг почувствовал эти опасения, коснулся моего плеча и вознес краткую молитву: просил Бога дать крепость его рукам. Меня окутали мир и покой, и я расслабился. Игла почти не причинила боли, которой я так боялся, и я пошел домой не просто «починенным», но и вдохновленным.

Обратиться за помощью к высшей силе – значит признать, что ты слаб, некомпетентен и не можешь держать все под контролем.

Это событие придало силы чувству, нараставшему в моей душе. Бог хотел, чтобы я молился с больными перед операцией и передавал им этот покой. Тем не менее я оставался скептиком и противился идее такой молитвы, и пока ехал домой, снова и снова прокручивал в голове резоны того, почему она плоха.

Обратиться за помощью к высшей силе – значит признать, что ты слаб, некомпетентен и не можешь держать все под контролем. Молитву воспримут как признание в неуверенности, в страхе или в отсутствии навыков, необходимых для операции. А вовсе не такое чувство врач хочет передать любому другому, будь то больной, медсестра или коллега. Так я рисковал взволновать больного в критический момент – а что, если он усомнится в моих способностях?

Кроме того, больные могут обидеться. Сколь многие решат, будто я пытаюсь обратить их в веру? Или извожу своей религией? Уместно ли это? Казалось, это нарушает профессионализм, свойственный хорошей медицине. Я не хотел никого обижать – и никаких жалоб тоже не хотел.

А если я помолюсь и все пойдет не так? Не рухнет ли вера больного? Я рос как христианин, но при этом мне ясно показали, сколь велика пропасть между медициной и религией. Доктора – люди науки. Священники и те, кто практикует альтернативную медицину – нет, и потому могут вольно применять случайные и недоказанные методы. Кроме того, их и уважают меньше, ведь требования к ним не столь высоки. И только для них молитва – это «критерий заботы».

И что будет со мной? Я потеряю репутацию. Коллеги ни за что не примут и не будут уважать того, кто введет духовные материи – пресловутые «предрассудки» – в медицинскую практику. Бог мой, да они проявят больше сочувствия к алкоголику, психу или неудавшемуся самоубийце! Молитва, обращенная к Богу, будет них сродни шаманству или заговариванию амулетов. Стоит мне вознести молитву – и довериться чему-либо еще, кроме науки, – и я признаю, что у науки нет ответов на все вопросы, а значит, потеряю свое высокое положение в научном сообществе!

Я хотел, чтобы меня ценили за успехи. Нас так учили: успех хирурга – итог его прикладных знаний и мастерства. Я верил, что умение исцелять – это проницательность, дающая верный диагноз, и безупречная техника. Я прилежно трудился в стремлении обрести этот опыт и применить его. Мысль о том, что одних только знаний и навыков для исцеления не хватало, была вызовом не только моему чувству собственного достоинства, но и самим основам нашей медицины.

Я вводил лишнюю переменную. Хирургические операции – это контроль переменных. Это сведение к минимуму бесчисленных рисков. Чем меньше неизвестных факторов, чем лучше. Молитва внесла бы лишний такой фактор в задачу и без того напряженную и трудную. Она создала бы условия, в которых я не знал бы, что может случиться, и не расстроит ли это пациента или его семью.

Кроме этих причин, меня невероятно смущала и другая. Молитва изменила бы типичные отношения врача и пациента. В них хирург обычно занимает позицию превосходства. Операция – это его спектакль. Больной на ней – просто пассивный участник. Врача воспринимают как того, у кого есть все ответы. А молитва бы нас уравняла. Мне пришлось бы просить на нее разрешения, а это чувство было мне незнакомым. Это они должны были искать моих услуг. А теперь мне придется выпрашивать у них позволения на молитву? Да и захотят ли они? Это хоть прилично? А если я потеряю уважение? Или еще хуже?

По правде, отношения врачей и пациентов строятся не только на иерархии. Их связывает страх. Врачи боятся, что их засудят; пациенты – что операция кончится плохо. Это важнейшая движущая сила отношений, особенно когда предстоящая операция рискованна. А к таким относится каждая операция на мозге. И из-за боязни суда врачи очень тщательно следят за тем, чтобы их гуманность не превратилась в уязвимость. В дальнем уголке их сознания – а то и на самом виду – всегда звучит вопрос: что может пойти не так? Что может обратить эту прекрасную картинку в судебную тяжбу? Больные думают о другом: доктор, кажется, неплохой, но вот хватит ли ему умений? А если что-то пойдет не так? Что будет со мной?

Угроза судебных исков – это одна из немногих вероятностей, которые могут заставить доктора чувствовать себя уязвимым. Это худший вариант для медработника – знак того, что некто прорвался сквозь защитный барьер вашей жизни и несет угрозу вашему спокойствию и карьере. Больной сомневается в ваших умениях, в самой сути вашего идеального «я». Он обвиняет вас в том, что произошло независимо от ваших намерений и, возможно, даже не по вашей вине. Если вы хоть раз пройдете через такое, боль останется надолго, и потом, чтобы защитить себя, вы начинаете беспокоиться только о том, чтобы расставить все точки над «i». Вас уже не особо волнуют ни здоровье больного, ни его благо: вы прежде всего хотите пройти все с лучшим результатом и без иска. Да, больные тоже к этому стремятся. Но многими врачами движет самосохранение: они хотят избежать личной или профессиональной уязвимости перед пациентом.

Легко понять, насколько ранимы больные. Они всей душой хотят услышать хорошие новости, и я чувствую это, как только вхожу в кабинет. Врачи, как правило, пытаются проявить радость и участие. Они обладают потрясающей силой передавать чувства – уверенность или тревогу, покой или волнение… Как часто я хочу улыбнуться и сказать: «Все будет хорошо!» – ведь именно это хотят услышать больные, чтобы хоть немного расслабиться. Но у этой способности есть и другая сторона: хирурги тоже могут подпадать под воздействие пациентов, а страх порой очень сильно влияет на исход операций.

Когда страх больных или семьи чрезмерен, это может отразиться на настроении хирурга. Хирурги не могут признаться в страхе неудачи. Это унижение их профессионализма, и если они его признают, это может повлиять на успешный исход операции. Они могут расценить страх пациента как вызов – мол, а вы правда можете сделать все безупречно? Хирурги вечно стремятся к идеалу, и это неизменно повышает их тревогу во время операции. Этот дополнительный стресс никак не улучшает исход. Да и вообще, когда больной хочет, чтобы с него пылинки сдували, вероятность непредвиденных случаев возрастает. Мне жаль, но это так.

Первое, что приходит на ум, когда операция идет не так: больной может умереть или остаться инвалидом, и ответственность – на хирурге. Как это воспримет его семья? Я знаю, каково это – пытаться остановить внезапное кровотечение и в то же время судорожно соображать, как объяснить семье, что все плохо и что их мать, отец, сын, дочь или друг никогда уже не будут прежними. Это адские муки.

Я занимался одной из самых сложных и высокооплачиваемых работ в мире, но уже понимал, что есть нечто большее.

Молитва переопределила бы привычные для меня отношения врача и пациента. Она бы разрушила мой облик полубога. Она бы сделала меня настолько уязвимым перед больными, как никогда прежде, – конечно, с больным, спящим под наркозом на операции, не сравнить, но мне пришлось бы открыться, показать, какой я человек, отказаться от ореола отчужденности и тайны, сознательно спуститься с пьедестала и признать, что мне не чуждо ничто человеческое. А в медицине, как и в жизни, уязвимость опасна.