Люси Уорсли - В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта

• Название: В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта
• Автор: Люси Уорсли
• Жанр: Биографии
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-00131-062-4

Эта новая биография Джейн Остин отличается от прочих особой погруженностью в эпоху, чрезвычайно бережным и точным воссозданием атмосферы, в которой жила и творила автор любимых миллионами читателей произведений. Дочь сельского пастора, Джейн никогда не имела собственного дома и всю жизнь была вынуждена переезжать с места на место, иногда пользуясь гостеприимством богатых родственников, а временами ютясь в съемном жилье. Историк английского быта Люси Уорсли ведет читателя по связанным с жизнью и творчеством великой соотечественницы адресам, знакомя читателя с миром окружавших ее вещей и воссоздавая атмосферу ее повседневной жизни. Написанная на основе огромного фактологического материала – писем и воспоминаний современников, газетных публикаций, литературных произведений той поры, сочинений самой Джейн Остин, – эта «биография сквозь призму быта» помогает понять, почему в ее творчестве такое большое значение придается дому, который воспринимается то как уютное гнездышко, то как место заточения, то как недостижимая мечта.

---

Значит, «всего лишь» роман может иметь силу. Мэри Робинсон призывала писательниц – «неоцененных, невостребованных, отринутых обществом» – сплотиться. «Какая это будет могущественная когорта!» – мечтала она. Пройдут годы, и Джейн в «Нортенгерском аббатстве» встанет рядом с ней. «Не будем предавать друг друга», – обращается она к сочинительницам романов. «Если героиня одного романа не может рассчитывать на покровительство героини другого романа, откуда же ей ждать сочувствия и защиты?»

Еще раньше, в Стивентоне, Джейн жаждала стать частью этого счастливого клана и начать публиковаться. До нас дошли три тетради с ее ранними работами. Названные «Том первый», «Том второй» и «Том третий», они содержат двадцать семь сочинений объемом около 90 тысяч слов, сочтенных достойными сохранения и аккуратно переписанных. Сами тетради были подарены Джейн отцом, и дорогая бумага служит красноречивым свидетельством его одобрения: за два шиллинга, то есть за недельное жалованье горничной, можно было купить всего сорок восемь листов, или две дести, бумаги.

Бумага высокого качества, четкий почерк, идеальные беловые копии ранних пьес и рассказов… Три эти тетради – плоды трудов молодой девушки, которая уже считала себя «автором» и которой хотелось сберечь свое слово.

Названия тетрадей – том первый, том второй, том третий – подразумевали некое внутреннее единство. Они были старательно подделаны под настоящие, печатные книги. Одна из историй, озаглавленная «Катарина, или Беседка», даже начинается льстиво-просительным письмом автора к патронессе, в котором говорится, что другие сочинения, опубликованные при ее поддержке, «нашли место в каждой библиотеке королевства и выдержали трижды двадцать изданий». Харман считает это ранним свидетельством того, что Джейн станет практичной профессиональной писательницей, которая, еще не завершив романа, задумывается о продажах книги.

К осуществлению мечты Джейн имелось лишь одно, но существенное препятствие. При таком обилии в близком кругу печатающихся писателей и вдобавок при наличии брата, публикующего их опусы в «Разгильдяе», Джейн наверняка росла в уверенности, что издать рукопись ничего не стоит. Когда она впоследствии наставляла племянницу, сочинившую собственный роман, обе они говорили о его публикации как о чем-то само собой разумеющемся. В подростковом возрасте Джейн, должно быть, не сомневалась, что непременно станет романисткой. И какое, наверное, ее постигло разочарование, когда выяснилось, что путь к этой цели так долог. Причина заключалась в оригинальности Джейн. Ее романы были слишком необычны, слишком «неромантичны», чтобы издатели сразу поняли, насколько они хороши.

Но, глядя вовне, на мир будущих читателей, Джейн не забывала и о тех, кто рядом. Четырнадцать ее произведений посвящены членам семьи, или кружка Остинов, и создается впечатление, что они задуманы для совместного чтения или даже сценического представления в духе стивентонских спектаклей. Еще Джейн писала рассказы в подарок друзьям и родным: это ничего ей не стоило, если не считать траты бумаги и времени. Впоследствии семья отдала одну из тетрадей во владение счастливчику Чарльзу, поскольку кое-какие из содержащихся в ней вещиц были «написаны специально, чтобы его позабавить». Другую вещицу Джейн посвятила своей подруге Марте Ллойд как «скромное свидетельство моей благодарности за великодушие, которое ты недавно проявила ко мне, дошив мое муслиновое платье». Впоследствии эта самая Марта, как и ее сестра Мэри, станет не только подругой, но и родственницей Джейн.

К сочинению литературы какого рода побуждали Джейн все эти наставники, родичи и приятельницы? В своих произведениях она ставит рассудок выше эмоций, что неудивительно для девушки, которая жила в окружении мальчиков, грызущих гранит науки. Всю жизнь она старалась избегать излишних сантиментов. В рассказике «Прекрасная Кассандра» предметом любви является не ожидаемый юный красавец, а чудесная шляпка. История излагается в череде «глав» длиной с птичью трель – абсолютно новаторская форма, где нет ни одного лишнего слова. «Когда Кассандре сровнялось 16 лет, она была прелестна, мила и способна влюбиться в элегантную шляпку». Ее мать-модистка смастерила шляпку по заказу графини, но Кассандра «надела ее на свою нежную головку и вышла из мастерской матери на поиски счастья». Какое восхитительное начало!

Затем, обратившись к теме роскошеств, предоставляемых Лондоном, Джейн позволила своей героине вкусить его удовольствий. «Прекрасная Кассандра» пренебрегла неотразимым виконтом ради кондитерской, где проглотила шесть порций мороженого. Когда пришло время платить, она «толкнула кондитера и ушла». Затем красотка прокатилась в наемном экипаже до Хэмпстеда, а когда кучер потребовал вознаграждения, нахлобучила ему на голову свою дивную шляпку и убежала. В конце концов Кассандра после семичасового отсутствия вернулась домой, чтобы «прильнуть к материнской груди». Но в материнских объятиях «Кассандра улыбнулась и шепнула себе под нос: „Денек удался“». Какое озорство! Какой блеск!

Эта проба пера, нелепо разделенная на двенадцать «глав», в каждой из которых ровно по одному предложению, – идеальное вступление к ироничному, искрящемуся творчеству Джейн Остин. Ее племянник в своей весьма авторитетной биографии изобразил тетушку образцом достоинства, доброты и кротости. «В ней не было ничего эксцентричного или вздорного, – пишет он, – никакой строптивости нрава, никакой резкости манер». Однако ее ранние произведения свидетельствуют об обратном. Они напичканы эксцентричными и вздорными девчонками, гораздыми на всякие шалости.

Помимо прекрасной Кассандры еще есть Софи, способная «залпом осушить бокал вина»; есть София, бессовестная воровка, которая «величественно» вытаскивает купюру из стола кузена, а когда ее уличают, вскипает праведным гневом; есть комедиантка Китти, оплакивающая потерю своей обожаемой гувернантки мисс Диккенс. Китти, сокрушенная горем, рассказывает нам, что никогда не забудет, как исчезла мисс Диккенс. «„Моя милая Китти, – сказала она, – доброй тебе ночи“. Больше я ее не видела». Создав надлежащий мелодраматический накал, Китти театрально замолкает, утирает глаза и только тут сообщает, куда на самом деле подевалась мисс Диккенс: «В ту ночь она сбежала с дворецким».

По мнению одного из лучших критиков Джейн Остин, Вирджинии Вулф, есть что-то удивительно насмешливое в этих ранних рассказах о «Любви и дружбе» (как назван один из них), об ужасе и фарсе. «Что это за нота, которая никогда не тонет в массе других, которая звучит отчетливо и пронзительно от начала и до конца тома? – спрашивает она. – Это переливы смеха. Пятнадцатилетняя девочка смеется в своем уголке над миром».

Тетрадь Джейн, совсем как настоящая книга, получила настоящий отзыв. Ее отец проаннотировал дочкин «Том третий» следующими точными – не в бровь, а в глаз – словами: Это «всплески воображения очень юной леди, представленные рассказами в совершенно новом стиле». «Совершенно новый стиль» был величайшим талантом Джейн. Но он стал и величайшим препятствием к тому, чтобы ее произведения реально увидели свет.

7 Войны

Какую спокойную жизнь они вели… Ни беспокойств по поводу Французской революции, ни сокрушающего напряжения по поводу Наполеоновских войн.

Уинстон Черчилль о «Гордости и предубеждении»

Джейн ни разу не бывала во Франции. За всю свою жизнь она не выбиралась на север дальше Стаффордшира; возможно, на западе она посещала Уэльс; на самом востоке Кента – несомненно, Рамсгит. Критики часто отказывали ей в звании «серьезной» романистки, поскольку она не писала о Французской революции, Наполеоне и прочих великих событиях и людях своего времени, а Франция в ее романах упоминается лишь трижды. Однако это слишком поверхностное суждение. Джейн и ее семья просто не могли отгородиться от страны, находившейся от Хэмпшира через пролив, и в особенности – от последствий революции. Уникальная заслуга Джейн в том и состоит, что она показала, как эти сейсмические события отразились в крошечных деталях повседневной жизни обыкновенных людей. Политическое Джейн превратила в личное.

Несмотря на знание языка и восхищение лоском Элизы, Джейн относилась к французам неоднозначно. Внимательный читатель ее романов даже уловит в них едва заметные антифранцузские нотки. Мерзкий мистер Хёрст в «Гордости и предубеждении» любит французскую кухню, а скользкий Фрэнк Черчилль в «Эмме» пересыпает разговор словечками типа «naïveté» (наивность) и «outré» (возмущенный). Мистер Найтли клеймит Фрэнка и французов, но тоже при помощи французского: Фрэнк, говорит он, «может быть любезен лишь в том смысле, как это понимают французы, но не англичане. Может быть «très aimable», иметь прекрасные манеры, производить приятное впечатление; но он не обладает тем бережным отношением к чувствам других, которое разумеет англичанин под истинною любезностью». В романах Джейн французы и все французское не в большой чести. Однако она слишком умна, чтобы откровенно их осуждать.