Брайан Джей Джонс - Джордж Лукас. Путь Джедая

• Название: Джордж Лукас. Путь Джедая
• Автор: Брайан Джей Джонс
• Жанр: Биографии
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-098641-5

Полная парадоксальных откровений книга посвящена едва ли не самой противоречивой фигуре в истории мирового кинематографа. Пожизненный нонконформист, ставший миллиардером. Ненавистник рутины, подменивший актерское мастерство техническими решениями. Противник «бездушной машины Голливуда», построивший компьютерную фабрику грез. Он всегда верил в себя, но превзошел даже собственные ожидания. Лучшая в мире вещь – приключения в далеких-далеких странах, объяснял Лукас ошеломительный успех «Звездных войн» и «Индианы Джонса». Он не только стал автором блокбастеров, но и научился ставить их на поток. Делая сиквелы и новые версии, он придумывал, как получать с франшизы на своих героев больше, чем с проката. Он не терпел зависимости и потому реализовал лозунг радикальных хиппи из 60-х: «захватить средства производства». Не отбирая чужого, он «просто» создавал новые технологии и технику, превращая старые в никому не нужный хлам. Захватывающая биография выдающегося мастера раскрывает секреты его феноменального успеха. И рисует смену эпох в мировом кинематографе, случившуюся во многом благодаря герою этой книги.

---

И все же что-то в разношерстном полузаброшенном облике школы порождало чувство товарищества, общности среди студентов, большинство которых, как говорил Лукас, «были гиками и нердами нашей эпохи»[178]. Многие впервые оказались в компании единомышленников, нашли место, где можно поговорить о своих интересах – о кино – без хихикающих и закатывающих глаза «крутых пацанов». Помещения могли быть полуразрушенными, но это были их помещения, заполненные громким гремящим оборудованием – камерами, проекторами, монтажными аппаратами, – необходимым для претворения в жизнь их идей. Над входом одного из кабинетов кто-то написал «Здесь заканчивается реальность», и в творческом смысле это определенно было правдой; но для многих с поступлением в киношколу реальность наконец-то началась. Лукас, например, понял, что нашел себя. «До этого я метался, – вспоминал он. – А когда наконец-то открыл для себя кино, я безумно в него влюбился. Я ел его и спал с ним, был с ним двадцать четыре часа в сутки. Пути назад не было»[179].

То же самое можно сказать и о многих однокурсниках Лукаса, которые нашли в себе похожее призвание. Кстати, середина шестидесятых – начало семидесятых годов – выдающийся период для главных американских киношкол: в этот узкий промежуток времени появились одни из самых крепких и плодовитых режиссеров, монтажеров, сценаристов, продюсеров и других мастеров. Школы в Нью-Йорке выпускали художников с более смелым, жестким подходом к кино вроде Мартина Скорсезе и Оливера Стоуна из Нью-Йоркского университета или Брайана Де Пальмы из Колумбийского университета. В Калифорнии многогранный Фрэнсис Форд Коппола медленно продирался через учебу в UCLA, параллельно сочиняя сценарии, занимаясь режиссурой малобюджетных фильмов ужасов Роджера Кормана. Стивен Спилберг в это же время учился в Лонг-Бич, пытаясь экспромтом создать собственные кинопроекты, и в итоге покинул университет в 1968 году, хотя должен был вот-вот получить степень. Но именно USC выпускал один выдающийся курс за другим на протяжении десятилетия.

«Я зову его “курсом, на который упали звезды”», – говорил однокурсник Лукаса, Джон Милиус по ассоциации с выпуском военной академии в Вест-Пойнте 1915 года, из которого, как известно, вышло необычно много генералов и даже один президент США[180]. В USC Лукас принадлежал к группе крайне увлеченных и талантливых молодых кинематографистов, друзей, которые оказали значительное влияние на кино и культуру – и если их правда можно сравнить со знаменитыми выпускниками Вест-Пойнта, то Лукас тут же займет место президента, как самый богатый и успешный режиссер из группы, окруженный когортой одаренных и умных оскароносных генералов. Это сборище в итоге окрестит себя «Грязной дюжиной» – по фильму 1967 года о разношерстной и отчаянной группе американских солдат, крушивших нацистов. Но Лукас обычно называл своих друзей «мафия USC»[181]. В итоге это описание больше им подошло: в течение последующих пятидесяти лет они постоянно нанимали и увольняли друг друга, объединяя усилия на бесчисленных проектах, и таким образом создали нечто вроде собственной «системы».

«Джордж завел нескольких друзей в USC и решил, что этого хватит на всю оставшуюся жизнь», – говорил Уиллард Хайк. Он сам стал одним из этих друзей, а также сценаристом в таких фильмах Лукаса, как «Американские граффити» и «Индиана Джонс и Храм судьбы»[182]. Среди них был и Рэндал Клайзер, красивый парень из Датч Кантри, Пенсильвания, который частично оплачивал свое обучение, подрабатывая моделью для рекламы в прессе и билбордов по всей Южной Калифорнии. После выпуска он начал снимать телесериалы «Доктор Маркус Уэлби» и «Старски и Хатч», а затем ворвался в кино в 1978 году в качестве режиссера самого успешного киномюзикла за всю историю – «Бриолин».

А еще там был Джон Милиус, который тоже стал другом Лукаса на всю жизнь, один из самых ярких студентов USC. Уже в двадцать лет Милиус был колоссальной личностью, яркий, с накачанной грудью, такой же преданный серфингу, как Лукас когда-то круизингу. Поклонник метких стрелков и самураев, Милиус жил в бомбоубежище, одевался как кубинский партизан и после окончания киношколы планировал стать морским пехотинцем и славно погибнуть во Вьетнаме. Хроническая астма уберегла его от призыва, от морской пехоты и от Вьетнама; вместо этого он стал сценаристом или режиссером одного сильного фильма за другим – от «Апокалипсиса сегодня» и «Грязного Гарри» до «Конана-варвара» и «Красного рассвета».

Чуть старше Лукаса был Уолтер Мерч, который перевелся в киношколу USC из Университета Джона Хопкинса вместе с однокурсниками Калебом Дешанелем и Мэттью Роббинсом. Мерч был энергичный, шутливый; звуки завораживали его еще в детстве: он вывешивал микрофон в окна, бил по металлическим скульптурам, а потом резал и склеивал пленку, чтобы создавать свое уникальное звучание. Позднее он, по сути, изобрел заново искусство озвучивания кино и получил «Оскар» за работу над «Апокалипсисом сегодня» и «Английским пациентом». Дешанель был номинирован на Премию Академии пять раз за операторскую работу, а Роббинс писал сценарии и снял больше десятка фильмов, в том числе «Убийца дракона» и «Батарейки не прилагаются».

Первая встреча Мерча с Лукасом оказалась нелицеприятной. Мерч занимался фотографиями в проявочной, и тут в комнату вошел Лукас, взглянул на него и буднично сказал: «Ты все делаешь неправильно». Мерч прогнал его в грубых выражениях, но подивился наглости молодого человека. «[Это] было очень в характере Джорджа в то время, – рассказывал Мерч с усмешкой. – Если он знал, как нужно что-то делать, то хотел, чтобы все знали, что он это знает»[183]. Это стало началом дружбы на всю жизнь.

Несмотря на грубоватый стиль знакомства, Лукас и остальные студенты стали сплоченной группой, все примерно одного возраста и с одинаковой страстью к кино. С самого начала они с готовностью помогали друг другу – выручали с монтажом, съемками, участвовали в массовке или просто переносили оборудование – независимо от того, в каком жанре или на какую тему снимался фильм. А их интересы очень отличались. Лукасу нравились сложные для понимания авторские фильмы, которые он видел в кинотеатре «Каньон», Мерч обожал фильмы французской «новой волны», а еще один однокурсник, Дон Глат, был без ума от супергероев и монстров. «Я собирался снимать абсолютно абстрактные картины, но участвовал в съемках фильмов самых разных стилей, – говорил Лукас. – И самое замечательное, что у нас в школе были киношники, которые интересовались и комиксами, и Годаром, и Джоном Фордом, и созданием рекламы и фильмов о серфинге. Мы все отлично уживались»[184]. Как сказал Калеб Дешанель: «Было чувство, будто мы часть какой-то избранной группы людей, которые обязательно будут снимать фильмы»[185].

Еще у них было чувство, что они лучше, чем их ближайшие конкуренты в UCLA, – это беззлобное соперничество продолжается и по сей день. Считалось, объяснил выпускник UCLA Фрэнсис Форд Коппола, что USC выпускает режиссеров документалок, кинематографистов, более искушенных в технической стороне создания фильмов, а студенты UCLA лучше справляются со съемками мейнстримного «игрового кино»[186]. Это, фыркал Уолтер Мерч в притворном презрении, полная ерунда: «Мы все друг друга знали. UCLA обвиняли нас в том, что мы бездушно продались технологиям, а мы называли их обкуренными нарциссами, неспособными рассказать историю или даже держать камеру в руках»[187]. Каждая сторона с гордостью ходила на показы своих картин и высмеивала фильмы, выпущенные соперничающей киношколой.

Как и все новые студенты, Лукас должен был жить на территории университета. Его поселили в Тутон-холл, обшарпанное многоэтажное мужское общежитие в центре кампуса, без столовой. Что еще хуже, Лукасу, у которого всегда была собственная спальня, пришлось делить крохотную комнату с соседом – гениальным пареньком из Лос-Анджелеса Рэнди Эпштейном. Лукас хорошо с ним уживался, но поклялся переехать из общежития как можно скорее. Хотя он все равно не проводил много времени в своей комнате. Предпочитал покупать обеды и ужины в торговых автоматах у кабинета кинематографического братства «Дельта каппа альфа» и общаться с людьми в центральном дворике киношколы, где несколько столов для пикника стояли вокруг вялого бананового дерева. Там, сказал Милиус, они с Лукасом «сидели на траве и пытались клеить проходящих девчонок»[188]. Им не очень везло. «Девушки за километр обходили студентов киношколы – нас считали странными», – рассказывал Лукас[189].

Впрочем, Лукас был странным даже по меркам студентов киношколы. Он перестал одеваться как бриолинщик и зачесывать волосы в «утиный хвост». Теперь он выглядел маленьким и даже немного жалким в пиджаке на два размера больше, шитом серебряными нитями. Когда он надевал еще и очки с толстой оправой, некоторым казалось, что он похож на миниатюрную копию Бадди Холли. По мнению Дона Глата, он одевался даже «консервативно… как молодой бизнесмен»[190]. Другие считали, что в одежде Лукас застрял между стилягой и простым парнем, ошибочно трактуя то, что считалось модным в Лос-Анджелесе. А еще он необычно говорил – высоким, даже несколько пронзительным голосом, который становился еще выше, когда он был взволнован или раздражен. «Прямо как Лягушонок Кермит», – хихикал Эпштейн[191].