Джованни Моска - 40 чертей и одна зелёная муха

• Название: 40 чертей и одна зелёная муха
• Автор: Джованни Моска
• Жанр: Детская проза
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-00083-482-4, 978-5-00083-418-3

Для десятилетнего мальчишки все дни – прекрасны! В понедельник ты наблюдал за порхающими в небе ласточками и думал, едят ли они шоколад, – это жутко загадочно. Во вторник ты поймал огромную цикаду и послушал, как она стрекочет, – это дико интересно. В среду… Да мало ли что в среду? Наверняка это был прекрасный день! Если что-то его и омрачило, так это школа. Хотя, возможно, тебе повезло и для тебя школа каждый будний день – в радость. Тебе просто достались отличные учителя – как Джованни Моска, автор этой книги. Он хорошо помнит, каким был сам – а потому и спустя десять лет, стоя у доски уже в роли педагога, может подбить муху единственным выстрелом из рогатки. С таким учителем не соскучишься! Итальянский писатель и журналист Джованни Моска вспоминает и свое детство, и опыт преподавания у пятиклассников. Какие бы годы ни стояли на дворе, его наблюдения точны, а слова правдивы. Учеником в обычной итальянской школе был в десятые, учителем – в тридцатые, в нашей стране прославился в восьмидесятые – благодаря Геннадию Хазанову и Евгению Моргунову в киножурнале «Ералаш». И вот на дворе снова десятые – а школьные зарисовки Моска всё так же современны, увлекательны, смешны! «КомпасГид» переиздает полюбившуюся многим читателям книгу «Воспоминания о школе» в новой обложке и с новым названием. В сборнике рассказов с «ералашным» заглавием «40 чертей и одна зеленая муха» – коллекция историй поучительных и трогательных, уморительных и мудрых, напоминающих то «Республику ШКИД», то «Общество мертвых поэтов». Читатели среднего школьного возраста узнают в героях самих себя, читатели взрослые заметят немало педагогических хитростей. И все, несомненно, оценят обаятельные иллюстрации художника Виктора Минеева.

---

В классе неожиданно воцарилась тишина. Я воспользовался ей, чтобы подняться на кафедру. Похоже, мальчишки были удивлены слишком молодым моим видом и не могли понять, старшеклассник я или учитель. Сорок дьяволят угрожающе сверлили меня глазами. Это было затишье перед битвой.

А за окном была весна. Деревья в саду покрылись первыми зелеными листочками и, подталкиваемые ветром, ласково стучались ветвями в оконное стекло.

Сжав кулаки, я усилием воли заставил себя выдержать паузу: одно лишнее слово могло все испортить, так что я ждал, не опережая событий.

Ребята смотрели на меня в упор. Я тоже смотрел на них, как укротитель на львов, и тут же понял, кто был заводилой. Тот самый Гверрески, о котором упомянул директор, сидел в первом ряду: маленького роста, коротко стриженный, без двух передних зубов, он хищно смотрел на меня и подкидывал на ладони апельсин, целясь, судя по всему, прямо мне в лоб.

Было совершенно очевидно, что есть этот сочный фрукт не входило в его намерения.

Момент настал.

Гверрески издал боевой клич, размахнулся и запустил в меня апельсином. Я успел чуть отвести голову – и апельсин размазался по стене аккурат за моей спиной.

Один – ноль. Возможно, Гверрески промахнулся впервые в жизни, к тому же я не испугался и не пригнулся: только чуть повел головой в сторону – ровно настолько, насколько было необходимо.

Но это было только начало.

Рассвирепевший Гверрески вскочил из-за парты и направил на меня заряженную наслюнявленными бумажными шариками рогатку с красной резинкой. Это был сигнал: почти одновременно с ним остальные тридцать девять дьяволят тоже поднялись на ноги и навели на меня свои рогатки, правда, не с красной резинкой, а с обычной. Красный был цветом вожака.

Тишина сделалась еще напряженнее.

Ветви деревьев все так же тихонько постукивали по стеклу. Вдруг усиленное всеобщим молчанием жужжание нарушило тишину: в класс влетела большая зеленая муха. Эта муха была моим спасением.

Я заметил, как Гверрески, не переставая наблюдать за мной одним глазом, другим искал источник жужжания. Остальные делали то же самое – судя по всему, в их сердцах шла мучительная борьба: муха или учитель?

Кому как не мне было знать, каким соблазнительным может быть подобное жужжание посреди урока: я и сам в ту пору был недавним школьником, появление мухи не оставляло бесчувственным и меня.

Неожиданно для всех я сказал:

– Гверрески!

Тот вздрогнул, удивленный, что я знаю его имя.

– Ты как, смог бы ее убить одним выстрелом?

– Еще бы, – ухмыльнулся Гверрески.

По рядам мальчишек пробежал шепот. Направленные на меня рогатки опустились, все внимание было приковано к Гверрески. Выйдя из-за парты, он прицелился и, выждав какое-то время, выстрелил: «Дин-нь!» – бумажный шарик ударился о лампочку, муха же продолжала жужжать, невозмутимая, как аэроплан.

– Сюда рогатку! – скомандовал я.

Я долго жевал кусочек бумаги, после чего слепил из него шарик и стал целиться. Мое спасение, мой будущий престиж полностью зависели от этого выстрела.

Прежде чем выстрелить, я долго медлил: «Вспомни, – говорил я себе, – в школе никто не мог сравниться с тобой в искусстве стрельбы по мухам».

Наконец твердой рукой я отпустил резинку: жужжание резко оборвалось, и мертвая муха свалилась к моим ногам.

– Рогатка Гверрески уже у меня, – сухо сказал я, вернувшись за кафедру и демонстрируя всем красную резинку. – Жду остальные.

Снова послышался шепот, теперь скорее восхищенный, чем враждебный, и один за другим, с опущенными головами, не осмеливаясь поднять на меня глаза, все тридцать девять хулиганов подошли к моему столу. К концу этого шествия побежденных передо мной красовалась гора из сорока рогаток.

Показать, как я наслаждаюсь своим триумфом, было бы слишком мелко. Как ни в чем не бывало я сказал совершенно равнодушным тоном:

– Начнем с глаголов. Гверрески, к доске.

И, сунув ему в руку мел, принялся диктовать:

– Я стреляю, ты стреляешь, он стреляет… – и так до прошедшего времени.

Остальные тем временем пресмирно записывали в тетради аккуратным почерком то, что выводил на доске их побежденный предводитель.

А директор?

Возможно, испугавшись необычной тишины и решив, что сорок дьяволят взяли меня в плен и засунули кляп мне в рот, он заглянул в класс и чуть было не вскрикнул от восхищения.

Позже, когда урок закончился и класс опустел, он подошел ко мне поинтересоваться, каким же образом мне удалось их укротить, но ему пришлось удовлетвориться туманным ответом:

– Я просто вошел к ним в доверие, синьор директор.

Не мог же я рассказать ему, что застрелил муху из рогатки – этот способ преподавания не описан ни в одном учебнике по педагогике, предусмотренном и рекомендованном Министерством образования. Никто из ученых педагогов, насколько мне известно, даже не намекает на пользу убийства мухи из рогатки для поддержания дисциплины в классе.

Учебный год прошел гладко, как по маслу, и Гверрески, бывший главарь маленьких бандитов, а теперь главный мой обожатель, был переведен в среднюю школу с отличными оценками.

Я случайно встретил Гверрески год назад, он выходил из лицея в компании друзей.

– Синьор учитель! – позвал он, направляясь ко мне.

Он изменился: уже не смотрел на меня с прежним обожанием. Конечно, ведь теперь он был лицеистом, до экзаменов на аттестат зрелости оставалась пара месяцев. Он стал молодым человеком выше меня на голову, а я был просто его старым учителем, который, правда, умел стрелять из рогатки по мухам, но только и всего.

– Как вы поживаете, синьор учитель?

Друзья стояли неподалеку и смотрели на нас, посмеиваясь.

Лицеисты, полные планов на будущее и гордости своими знаниями, всегда смеются, когда видят учителя начальных классов, ничего уже, конечно, не ждущего от жизни, – какое может быть будущее у учителя?

– Вы всё в «Данте Алигьери»? Всё в пятом ведете? Не мучают они вас?

Я хотел было сказать ему, что сменил профессию, что руковожу теперь еженедельником, который он, Гверрески (он как раз держал наш журнал в руках), скорее всего, постоянно читает. Скажи я ему об этом, я бы снова заполучил его в ряды своих поклонников. Но я промолчал – мне хотелось насладиться его превосходством.

– Да, я всё там же. У меня за эти годы столько уже было этих пятых, но каждый раз нам удавалось поладить.

Ведь, несмотря на мою молодость, я был просто старым учителем, встретившим старого ученика.

– Вы все еще стреляете по мухам из рогатки?

– Конечно, – ответил я. – Стрелок я по-прежнему хоть куда. Эх… – добавил я, оглядываясь вокруг и притворяясь, будто нащупываю в кармане рогатку, – попадись мне сейчас какая-нибудь муха, я бы…

– Синьор учитель! – смутился Гверрески. – Все смотрят!

Бедный Гверрески! В свои восемнадцать лет он был уже взрослым и стеснялся таких вещей… Я же, слава Богу, нет.

Только учителя начальных классов в тридцать лет могут, пусть хоть на минутку, снова почувствовать себя детьми.

– Вам было бы за меня стыдно? – спросил я его.

Я нарочно обратился к нему на «вы», а не на «ты», что его одновременно и смутило, и обрадовало. Он посмотрел мне в глаза и, увидев в них усмешку, покраснел. Попрощавшись, он вернулся к своим одноклассникам, а я остался стоять, глядя им вслед. Они уже не смеялись и шли быстрым шагом, не оборачиваясь.

III. Волшебное дерево

Объяснять детям у доски технику рисунка и колористику, как это делают многие учителя в начальной школе, – по-моему, то же самое, что всерьез рассказывать двухлетнему ребенку о том, что надо говорить не «динь-дон», а «бронзовый колокол», то есть «колокол, отлитый из сплава олова и меди…»

В общем, занятие это совершенно бесполезное и, скажу больше, вредное.

Двухлетний карапуз, способный произнести все эти умные слова про колокол, кажется мне маленьким уродцем, которого можно показывать за деньги в цирке. Точно так же, как ученика начальной школы, который знает законы перспективы, анатомию и секреты всех тонов и оттенков. Я бы такого ребенка просто-напросто боялся и, попадись он в моем классе, срочно придумал бы какие-нибудь семейные обстоятельства и попросил перевод в другой город, от греха подальше.

Но, к счастью, таких детей не бывает – мои ученики всегда рисовали человечков строго определенным образом: одна нога на огромном расстоянии от другой, волосы дыбом, над волосами, едва их касаясь, шляпа, ушей, понятное дело, нет, но зато есть длиннющий ряд пуговиц, руки смахивают на высохшие стволы деревьев, из которых торчат пять, а иногда, по невниманию, и шесть тощих прямых веточек. В общем, те самые человечки, которых можно увидеть на стенах бедных кварталов, с обязательной подписью: «Джиджи цалуица с Марьеттой».

Эти простодушные мальчишки из начальных классов – они не знают не только что такое целоваться, но и как это пишется.