Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Огненные птицы

• Название: Княгиня Ольга. Огненные птицы
• Автор: Елизавета Дворецкая
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-101087-4

Однажды утром древлянский парень Берест обнаружил на свежей могиле киевского князя Игоря десятки тел – то княгиня Ольга начала мстить убийцам мужа. Одним из первых нанес удар по земле древлян юный Лют, сын воеводы Свенельда. Потеряв всех родных, Берест вознамерился отомстить ему. Не раз еще в сражениях Древлянской войны пересекутся пути двух непримиримых противников – в борьбе за победу и за обладание мечом покойного Игоря, который жаждет заполучить его сын и наследник Святослав.

---

В глубине зарослей, шагах в двадцати от переправы, они наткнулись на Ладовека и его родичей. Один сидел на земле, и Ладовек торопливо перевязывал ему лоскутом от подола сорочки рану в плече: тот постанывал и скрипел зубами. Один лежал на земле, и его никто не трогал. Подойдя ближе, Берест увидел того молчаливого мужика, который первым без слов вызвался идти сюда. Открытые глаза неподвижно смотрели в небо сквозь ветки. На груди, поверх серой свиты, виднелось кровавое пятно, совсем небольшое, рядом лежала варяжская сулица – вошла в спину и пробила насквозь.

– Они как будто знали, – Берест с усилием поднял глаза на хмурое лицо деда Щепы. – Что их здесь у брода ждут. Как они могли знать? Кто им сказал?

– Сказал? – Дед Щепа дернул углом рта и немного развел дрожащие от усталости руки – ему нелегко пришлось, пока спасался бегством от всадника в густых кустах неровного берега. Подол его бурой свити был весь в грязи. – Опыт им сказал, отроче. Опыт…

* * *

За устьем Ирши, ниже по Тетереву, начиналась уже другая волость племени маличей. Ближайшая весь их называлась Рощуки. Прежде чем отправиться от брода восвояси, Ладовек решил завернуть к ним – узнать, не было ли у них разорения, и попросить хоть каких дерюг прикрыть двух покойников. Взяв один челн, поехали двое – он и Берест. Прочие остались ждать, прикрыв тела пока лапником. Теперь можно было и у костра погреться – таиться уж нечего.

До Рощуков было всего поприща три. Налегая на весла челнока, Берест и сам не знал, какой надеется застать весь – целой или разоренной. Радоваться, что русы обрушились пока только на Малин, или досадовать. Почему не на Рощуки! Здесь им даже ближе! Пусть бы другие какие отроки, чужие, прибежали в Малин со страшным известием, а их отцы и деды, живые и здоровые, судили, как беде помочь.

Но вслух Берест не задавал этих вопросов. В душе он знал ответ. Летом, перед жатвой, Гвездобор похитил семью киевского воеводы – Свенельдова старшего сына, когда тот отправил жену, сестру и детей из Искоростеня в Киев. В засаде на лесной дороге участвовали многие мужчины – и оба боярских сына, и Мезенец с братом, и Родима с Вьюхой, и Слепак, и Лызгач. Все Мирятины сыновья, и они, Берест с отцом, и Задорка со своим отцом тоже. Да все почти. Они с Задоркой еще гордились, что боярин так высоко оценил их искусство обращения с луком – признал годными для боя. Правда, стрелять по человеку Бересту тогда не пришлось, и никому не пришлось. Гостята Гвездоборович выстрелил один раз, в землю под ноги переднему коню, и этого хватило. Гвездобор заранее уверял, чтобы не боялись: битвы не будет, русы сразу бросят оружие. Так и вышло. Они бросили оружие, и малинцам осталось лишь его подобрать и отвезти пленников – десяток отроков и киевскую боярыню с детьми – в городец. Там их заперли в обчине, но ведь худого ничего не сделали. Только Станко разок молодую девку пощупал, она как завизжит… «Руки убрал!» – Берест так и слышал ее звонкий голос: в двенадцать лет она уже привыкла указывать. Еще через день или два Гостята увез пленников куда-то вверх по Тетереву. Берест и отец в той поездке не участвовали, и куда дели семью воеводы, им было неизвестно. Но Гвездобор объяснял, что пока эта женка с детьми в их руках, земле Деревской ничего от киян не грозит. А все-таки было тревожно: ведь те дети были родные Свенельдовы внуки, а от всего, что с ним связано, добра ждать не приходилось. «Унесли змеенышей, – бормотала тогда бабка Лытуша, – дождетесь, чудище-змеище за ними прилетит…» И Берест ждал невольно, что верхом на туче грозовой со змеиным посвистом явится сам покойный Свенельд… после смерти в куда более страшном облике, чем был при жизни.

Когда Свенельдов сын пришел за своей семьей с целым киевским войском, тех в Малине уже не было. Гвездобор тогда сбежал и долго прятался где-то в болотах. Вернулся к тому дню, когда Маломир подготовил засаду на Ингоря. Думали, что больше нечего бояться…

Поначалу эта борьба для древлян ведь складывалась удачно. Стоило умереть Свенельду, десять лет державшему всю землю Деревскую в кулаке, как его отроки от одной стрелы под ноги побросали оружие. Многие из них пошли под руку Володислава, желая служить ему против той руси, что осталась в Киеве. Одолели самого Ингоря и два десятка его гридей – самых лучших воинов. И Гвездобор был в той битве, кровь Ингоря и гридей на нем тоже. Послали свата к его вдове, Ольге, и она обещала явиться на переговоры. Прямо сюда, почти одна, отдавая себя во власть князей деревских… Почему же им было не счесть, что Перуна за бороду схватили?

Береста, ясное дело, никто никогда не спрашивал, что он обо всем этом думает. Он и сам не знал. На то отцы есть – думать. «А се третий покон – да повинуются чада отцу и матери»… – учат всякое детище еще до семи лет. Берест в ученье от других не отставал и знал: его черед думать придет, когда он сам станет отцом, а то и дедом. Отцов и дедов чуры умудряют… А он только глядя на то, что творилось в родной волости, не успевал дивиться.

Но вдруг оказалось, что он почти один – ни отца, ни деда. Вспоминая лето, Берест связывал тогдашние события с нынешними, и его аж мутило от понимания: корни этих бед оттуда тянутся. Летом они думали, что смерть Ингоря – делу конец, а было самое начало. И то, что происходило вчера и сегодня, тоже не конец. Но что будет дальше, завтра? И как он пойдет в это завтра – один, как в поле обсевок, без отца, матери, деда и прочих старейшин? Всяк человек в своем роду, а без рода нет человека…

Берест едва не пожалел, что не попался в руки русам и не бредет сейчас в Киев в одной связке с Задоркой. Тогда ему не приходилось бы думать, мучительно разбираться, что происходит, и пытаться угадать будущее. Пленник не имеет своей воли, холоп не взрослеет. Он может иметь детей, но никогда не станет отцом. Отцом ему и его детям всегда будет хозяин.

Со своими вместе даже в полоне, видно, легче, чем одному на воле… И все казалось, будто он оторвался от своих случайно, как в лесу заплутал, а вот сейчас выбредет на верную дорогу – найдет своих и опять все пойдет ладно… От мысли, что ничего уже не поправить и прежней жизни не вернуть, жить дальше не хотелось вовсе.

За этими мыслями Берест не заметил, как добрался до места. Рощуки – весь из десятка разбросанных по горушке меж оврагами дворов – выглядели неповрежденными. Бабы трепали лен, мужики молотили рожь. Кое-кто заметил сверху чужой челн у реки, но большого оживления это не вызвало. Здесь ничего еще не знали.

Вытащив на берег челн, пошли сразу к гумну, на перезвон цепов. Такой простой звук, такой знакомый, веселящий душу. Цепы звенят – значит, урожай собран, будет зима и осень с хлебом. Пиво варить, молодцев женить… И день выдался такой ясный – Берест только сейчас заметил, что идет под ярким солнцем и в чужой свите, слишком для него широкой, даже жарко. Берест подавил вздох. Малинское гумно сгорело – и цепы, и снопы… Негде на свадьбах плясать.

Да и пора ему уже бросить мысли о женитьбе. К чему шапку шить, когда головы нет?

И хорошо, что он даже не успел узнать, красивая ли она…

Завидев гостей, весняки оставили работу, с удивлением столпились вокруг. Берест кое-кого из здешних знал в лицо – их старейшина, Хотимир, порой наезжал к Гвездобору. И с ним вместе погиб на страве… И снова стало жутко от мысли: Ольга киевская одним ударом проредила лучших мужей по всей земле Деревской! Берест сам видел тела, но теперь осознавал, как глубоко, как далеко разлился яд от того удара. Куда ни приди – везде печальные сряды белеют.

Новый рассказ получился дольше: пришлось поведать не только о разорении Малина, но и о неудачной попытке отбить полон. О двух покойниках: Молчане и Ярце. Весняки слушали, на глазах меняясь в лице. По глазам было видно: каждый примеривает на себя и свое селение. Губы шевелились, вознося молчаливую благодарность богам и чурам. Что стоило русам проехать от брода чуть севернее!

– Вот вам… боярыня-то киевская, – качнул головой какой-то здешний дед. – Я тогда еще Гвездяте говорил: не тронь чужих женок, и твою не тронут. Да он себя самим Перуном стал почитать.

– Малинцы нам воли от руси искали, – возразил Ладовек. – Или вам нравилось дань платить, дедов позорить?

– Уж лучше бобрами платить, чем кровью, детьми своими! Вот теперь и взяли – не по белке с дыма, а головами человечьими!

Местные значительно переглядывались, явно думая о чем-то своем, не известном гостям.

У Ладовека здесь была родня, и их отвели к Плескачу – поесть и передохнуть. Мужики остались на гумне, и вслед вестникам сразу же понесся шум горячего спора. Берест невольно глянул на Ладовека, тот – на него. Старейшине было не к лицу держать совет с отроком, но Ладовек слегка развел руками, словно говоря: вот, и эти теперь спорят! Пусть бы хоть их Сварог и Перун наставили на ум! Однако пережитое Малином и Здоровичами едва ли наполнит чье-то сердце ратным духом…