Элизабет Боуэн - Смерть сердца

• Название: Смерть сердца
• Автор: Элизабет Боуэн
• Жанр: Зарубежная классика
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-86471-816-2

«Смерть сердца» – история юной любви и предательства невинности – самая известная книга Элизабет Боуэн. Осиротевшая шестнадцатилетняя Порция, приехав в Лондон, оказывается в странном мире невысказанных слов, ускользающих взглядов, в атмосфере одновременно утонченно-элегантной и смертельно душной. Воплощение невинности, Порция невольно становится той силой, которой суждено процарапать лакированную поверхность идеальной светской жизни, показать, что под сияющим фасадом скрываются обычные люди, тоскующие и слабые. Элизабет Боуэн, классик британской литературы, участница знаменитого литературного кружка «Блумсбери», ближайшая подруга Вирджинии Вулф, стала связующим звеном между модернизмом начала века и психологической изощренностью второй его половины. В ее книгах острое чувство юмора соединяется с погружением в глубины человеческих мотивов и желаний. Роман «Смерть сердца» входит в список 100 самых важных британских романов в истории английской литературы.

---

– Мы ничтожны во всем, кроме наших страстей.

– Где ты такое вычитал?

– Нигде, я однажды ночью проснулся от того, что это произнес.

– Какой же ты ночью был напыщенный. Хорошо, что я спала.

3

Томас Квейн женился на Анне восемь лет назад. Они познакомились в Дорсете, где она частенько гостила у друзей, живших по соседству с его матерью. Тогда она была образованной, но все же праздной барышней многих талантов, понемногу увлекавшейся всем на свете и даже успевшей поработать. Бездельницей она, впрочем, больше притворялась: не то вдруг выяснится, что талантов у нее куда меньше, чем ей бы хотелось. Одно время – совсем недолго – она подвизалась как оформитель интерьеров, но очень мимолетно, боясь посвятить себя делу, в котором она может не достичь высот. Рассуждала она здраво, потому что достичь ей и вправду ничего не удалось, даже мимолетно. Клиентов у нее было очень мало, и после первой же неудачи она пала духом и все забросила. Она рисовала шаржи, иногда играла на пианино, читала (это занятие, правда, осталось в прошлом) и довольно много разговаривала. Подвижные игры были не для нее, потому что она не делала ничего, что не давалось бы ей легко и непринужденно. Когда они с Томасом познакомились, Анна была несчастна и неразговорчива: она потерпела неудачу не только в нехотя выбранной профессии, но и в любви. Любовная история эта тянулась несколько лет и как раз в это же время тихо и, как можно было догадаться по поведению Анны, бесславно закончилась. Когда Анна вышла за Томаса, ей было двадцать шесть лет. Она жила с отцом в Ричмонде, в доме на холме, откуда открывались превосходные виды.

Томасу сразу понравилась ее улыбчивая, небрежная меланхоличность, ее добропорядочность и добросердечность, энергия, которая угадывалась под ее леностью. Анна была пепельной блондинкой, но характер у нее был скорее брюнетки. Сказать по правде, она была первой светловолосой девушкой, что понравилась Томасу – тот, например, не выносил присущей им румяности, но у Анны кожа была матовая, как магнолиевый цвет. Она отлично, уверенно владела своим ладным и далеко не субтильным телом. Его поразила гармоничная ровность ее манер, в которых не было никакой грубости. Томаса также приятно удивил ее стиль – в частности, то, как она одевалась.

До встречи с Анной у Томаса было несколько интрижек с замужними женщинами, и, когда он заподозрил, а потом и уверился в том, что у Анны до него тоже был любовник, она стала от этого казаться только ближе, человечнее. С молоденькими девушками у него не ладилось, их жадные надежды его отпугивали. Он приходил в ужас (точнее говоря, тогда приходил в ужас) при одной мысли о том, что кто-то будет любить его взахлеб, всем сердцем. Ему не хотелось, чтобы в его чувствах затрагивали какой-то нерв, он оберегал его, даже толком не зная, где тот находится. Томас уже подумывал о женитьбе, когда встретил Анну: теперь он мог себе это позволить, да и от интрижек было одно беспокойство. Вернувшись из Дорсета в Лондон, они с Анной стали часто видеться – наедине или в гостях у общих друзей, вскоре у них вошло в привычку нежно подтрунивать друг над другом или, напротив, ядовито откровенничать. Когда они решили пожениться, Томас был вполне счастлив, Анна же совершенно не прочь. Они поженились, и Томас обнаружил, что пал жертвой страсти к собственной жене, страсти, которую на их языке никак было не выразить и ничем не утолить.

На деньги, выделенные ему матерью, Томас купил себе долю в рекламном агентстве и теперь управлял им на равных с партнером. Дела у агентства «Квейн и Мерретт» шли отлично. Все, кому это предприятие казалось авантюрой или безвкусицей (как, например, старой миссис Квейн, которая поначалу не одобрила эту затею), брали свои слова назад при виде Томаса, с солидным и даже державным видом сидящего за конторкой. Он вернул себе доверие отцовских коллег, когда выкинул почти позабытый стариками трюк – стал получать доход с этого своего новомодного дела. Свою роль, конечно, могло сыграть чутье, но старики отдавали должное его способностям: Томас был яблочком, значительно укатившимся от яблоньки. «Квейн и Мерретт» удержались на плаву, а затем и поплыли: Томас придавал предприятию весомости, а его партнер, Мерретт, держал нос по ветру. Мерретт же нанимал столь нужных им бойких молодых сотрудников. Агентство и проценты с остатков материнского наследства приносили Томасу в совокупности около двух с половиной тысяч годового дохода. Анне после смерти отца достались пятьсот фунтов в год.

Квейны думали обзавестись двумя или тремя детьми, но в первые годы брака у Анны случилось два выкидыша. Пережив сначала крушение надежд, а затем и жалость друзей, Анна оставила эту затею: теперь она не хотела никаких детей. Она продолжала заниматься тем, чем и занималась до брака, – с ленцой и немного напоказ. Что касается Томаса, то чем больше он жил, тем меньше интересовался окружающим миром. Он отвернулся от мира, заменив его Анной. И теперь, в тридцать шесть лет, ему казалось, что, будь у него ребенок, ему бы решительно нечего было ему передать.

Когда умер отец и когда вслед за ним умерла Ирэн, Томас наконец избавился от терзавшего его стыда. Мать нарочно не стала убирать расставленные по всему дому фотографии мистера Квейна, как будто бы старый джентльмен просто-напросто устроил себе небольшие и довольно нелепые каникулы. Само собой, она постоянно называла его не иначе как «твой отец». Когда она умерла, он перестал навещать отца с женой за границей, уверив себя (и не без оснований), что от этих визитов мистер Квейн с Ирэн испытывают не меньшую неловкость, чем он. Темные гостиничные номера, промозглые квартирки, опустившийся отец, его смех – то робкий, то нервный – и то, как натянуто он держался с Ирэн при Томасе, – все это вызывало у Томаса глубокий стыд: за отца, за себя, за общественные устои. Сама гротескность этого брака вызывала у него отвращение. А еще была Порция. Во время этих визитов она пряталась по углам и таращилась на Томаса глазами котенка, ждущего, что его вот-вот утопят. Когда же две эти жалкие личности, жившие безо всякого удовольствия и так его опозорившие, отошли в мир иной, Томас почувствовал такое неприкрытое облегчение, что безропотно согласился выполнить последнюю волю отца. Будет правильно, сказал он, получив письмо, будет только справедливо, если Порция приедет в Лондон. Он с фанатичной твердостью пресек возражения Анны. «Это всего на год, – сказал он. – Он просил – на год».

Итак, они решили поступить правильно. Когда об этом известили Матчетт, та ответила: «Это самое малое, что мы для нее можем сделать, мадам. Миссис Квейн сказала бы, что это по справедливости».

Матчетт помогла Анне обустроить комнату для Порции – комнату с высоким зарешеченным окном, где могла бы находиться детская. Если подойти к окну, можно было увидеть парк – карту тропинок и лужаек, узкую часть озера и косой железный мост. С кровати – Анна прилегла на минутку, чтобы проверить, – видны были одни верхушки деревьев, будто где-нибудь за городом. Никогда больше Анна не чувствовала такой близости с Порцией, как тогда, накануне их встречи. Потом она забралась на стул и завела часы с кукушкой, которые когда-то висели в ее собственной детской. Она заказала для комнаты новые занавески в мелкий цветочек, но обои переклеивать не стала – ведь Порция здесь всего на год. Весь хлам из двух шкафов, где его было очень удобно хранить, перенесли в кладовую, и сильная как бык Матчетт притащила с другого этажа небольшой письменный стол. Приладив гофрированный абажур на лампу возле кровати, Анна не удержалась и сказала: «Миссис Квейн была бы довольна».

Матчетт оставила ее замечание без ответа – она, стоя на коленях, пришпиливала к кровати подзор. На ремарки в сторону она никогда не отзывалась, ограждая таким образом себя от небрежных, многозначительных сигналов, в которые обычно вложено столько скрытого смысла. Нанимавшим ее людям она платила безграничной энергией и тем, что умела держать язык за зубами, но самолюбования и капризов, за которые слуги, по правде сказать, и получают жалованье, она не терпела. Поэтому ее форменная сдержанность иногда оборачивалась против нее, а от грубости ее удерживало только одно – она не позволяла себе вообще никаких чувств. Подколов подзор, она встала и, хрустнув под мышками поплиновым платьем, повесила на стену дрезденское зеркало в лепной раме, которое где-то раздобыла Анна, – так, чтобы прикрыть пятно на обоях. Только Анне хотелось повесить его совсем не сюда, и она тихонько перевесила его у Матчетт за спиной. Но Матчетт, которая в кои-то веки вышла за рамки своих обязанностей, и Анну выставила в наилучшем свете. Когда комната была готова, оказалось (сообщила Анна Сент-Квентину), что выглядит она премило, Порции она должна прийтись по душе, после бесконечных-то гостиниц. Даже в выцветших обоях было что-то домашнее, а кроме того, они в последнюю минуту добавили к обстановке белый прикроватный коврик, чтобы девочка не вставала на пол босыми ногами. Анна, конечно, была против того, чтобы Порция сюда приезжала, но, раз уж так вышло, она знала, как изящно капитулировать… Приехала Порция, черная как вороненок, в глухом, купленном в Швейцарии трауре, одежду для нее выбирала тетка, которая как раз вернулась с Востока и взяла все в свои руки.