Анна Акимова - Зависть кукушки

• Название: Зависть кукушки
• Автор: Анна Акимова
• Жанр: Детектив
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-101895-5

Скромная Гретель с обычной фамилией Савичева работает в научной библиотеке и увлекается живописью. У нее есть друзья и любимый человек – Сергей Ильин. Правда, семья у Сергея не сахар, всем заправляет авторитарная бабушка, Нина Владимировна. Впрочем, жизнь идет своим чередом, пока в аварии не погибает всеобщий любимец – брат Сережи, Володя… Вскоре выясняется, что молодой человек погиб не случайно – в его машине были сломаны тормоза! Это открытие заставляет Гретель погрузиться в семейную историю любимого, пропитанную завистью, корыстью и подлостью…

---

Только что, рассказывая о брате, он улыбался, а после моего вопроса как будто погас, опустил глаза. Он молчал, и я сказала:

– Прости. Если не хочешь, можешь не отвечать.

Но он ответил. Не поднимая глаз, с кривой, болезненной усмешкой он сказал:

– Так вышло, что я убил ее дочь и ее мать…

– Что? – мне показалось, что я ослышалась.

И он повторил с той же болезненной гримасой:

– Так получилось…

В двадцать четыре года Петр Ильин потерял жену. Маша умерла, рожая второго сына.

Пока проходили похороны и поминки, Петр находился в странном состоянии – от него как будто отделилась тень. Эта тень ходила, говорила, что-то делала, даже ела и спала, а сам он как будто рухнул внутрь себя и сидел там, в темноте, сжавшись в комок и крепко зажмурившись, и ждал, когда все наконец закончится, и Маша вернется.

Из этого состояния его вывел Вовка. Когда Машу за две недели до родов по настоянию врачей положили в роддом, Петр отвез Вовку к Лавровым, где за ним приглядывали прабабушка Мария Дмитриевна, бабушка Нина Владимировна и домработница Лавровых Ольга. Про смерть матери Вовка, конечно, не знал. Ему сказали, что мама уехала надолго в санаторий. Несмотря на то, что в доме Лавровых Вовку все любили, баловали, задаривали игрушками и закармливали его любимыми шоколадками, он запросился домой. Он рыдал, икал, не слушал уговоров бабушки, цеплялся за Петра.

Этот горестный детский плач заставил Петра очнуться. Не обращая внимания на бурные протесты тещи Нины Владимировны, он одел Вовку и увез его в их опустевший, по-чужому прибранный дом.

Ночью, уложив Вовку, он сидел в пустой кухне и думал свою тяжелую думу. Он наконец осознал: ничего не поправить, Маша не вернется, и дальше придется жить без нее.

Света он не зажигал, штор не задергивал, кухня освещалась лишь снежным отсветом зимней ночи да ползающими по стенам полосами света от фар проходящих машин. Февральский ветер злился за окном, швырял в стекла снежную крупу.

Еще две недели назад на этой кухне суетилась Маша, а теперь она лежала в мерзлой земле на семейном кладбищенском участке Лавровых.

Что он будет говорить Вовке, когда тот начнет спрашивать, почему мама не приезжает? Что он будет делать один с двумя детьми? Он ведь работает и учится на заочном в Политехе…

С Вовкой проще, он ходит в детский сад, но и его надо кормить, одевать и умывать. Он слишком маленький, чтобы делать это самостоятельно. Кроме того, с ним нужно гулять, разговаривать, читать ему сказки и учить с ним буквы. Ладно, с этим он справится, но что делать с младенцем?

При одной мысли о новорожденном Петр испытывал тревожное болезненное чувство, очень похожее на страх. В роддоме ему показывали ребенка: в прозрачном ящике, опутанное проводами и трубками, корячилось странное существо лилово-красного цвета, больше похожее на… червяка, а не на человека. И это – его сын? Его придется кормить, мыть, брать на руки… Как?..

Наверное, он зря волнуется, Лавровы, конечно же, заберут ребенка. Там три женщины, каждая из которых рожала и растила детей, они не отдадут новорожденного ребенка в неопытные руки, да и понятно, что у него нет возможности сидеть с младенцем. Не бросать же ему работу и учебу… Да нет, конечно же, они заберут ребенка!

Но этот вопрос придется обговорить с Ниной Владимировной, все вопросы в доме Лавровых решает она, и, боже, какой это будет неприятный разговор! Зная резкий характер тещи и ее отношение к нему, рассчитывать на другое не приходится. Уж она не упустит случая ужалить его побольнее!..

Неприятно тревожило одно обстоятельство: за все это время Машина мать ни разу не поинтересовалась ребенком. И Мария Дмитриевна, и Ольга, стоило Петру появиться у Лавровых, накидывались на него с расспросами: как там мальчик, что говорят врачи, когда его выпишут? Даже тесть, Юрий Григорьевич, всегда погруженный в свою работу, интересовался порой – как там внук? А Нина Владимировна не задала ни одного вопроса. И это тоже не сулило ничего хорошего.

Ничего, это надо будет перетерпеть и все. Не мужик он, что ли? Все равно другого выхода нет…

Наступило воскресенье, и Петр решил, что дальше тянуть нельзя, младенца скоро выпишут из роддома. Надо что-то решать. Надо ехать и разговаривать.

Он подошел к окну – на градуснике за стеклом было минус двадцать. Да, нежарко! Перед отъездом Вовку надо было покормить чем-нибудь горячим.

– Вовчик! – позвал он, повязывая цветастый Машин фартук. – Сейчас поедим и к бабушке поедем. Что приготовить?

Вовка, кряхтя, таскал от окна к окну стул и игрушечную лейку, поливал цветы.

– На букву «и», – пропыхтел он, карабкаясь на стул. В последнее время Вовка с Машей учили алфавит и играли, называя предметы на разные буквы.

– Что это – на букву «и»? – не понял Петр. – Икра?

– Нет. – Вовка щедро лил воду в маленький горшок с фиалкой.

– Изюм? Ириска?

– Нет!

– Ну не знаю тогда, сдаюсь.

Вовка задом сползал со стула, стул опасно качался. Петр шагнул и подхватил Вовку за лямки штанов.

– Папа, ну что тут непонятного? – Вовка повернулся и досадливо потряс растопыренной ладошкой. – Это же так прос-с-сто!

И слова, и жест, и интонации – все было дедово. Юрий Григорьевич так же тряс растопыренной пятерней, раздражаясь на непонятливость собеседника: «Что тут непонятного? Это же так прос-с-сто!»

– Еда на букву «и» – это иишница! – Вовка потащил стул к другому окну. Повернулся и добавил:

– С колбаской!

Кто бы сомневался! Любовь Вовки к колбасе была известна всем. Яичница с колбасой, жареная картошка – тоже, даже в суп Маша крошила ему колбасу. Беда была в том, что колбасы в магазинах не бывало, приходилось покупать на рынке, у кооператоров, за бешеные деньги. Ну еще и Лавровы подкидывали из своих «академических» спецзаказов.

После «иишницы» и чая Петр упаковал Вовку для дальней дороги по морозу. Двое штанов, два свитера, толстые носки, валенки, шуба. На вязаную шапочку натянул ушанку, обмотал поверх воротника шарфом и выставил Вовку на лестничную площадку, чтобы не вспотел. Оделся сам, захлопнул дверь, взял Вовку за руку, и они пошли на трамвайную остановку.

Трамвай подошел быстро, и они влезли в первый вагон, поближе к кабине водителя, там было чуточку теплее. Сиденья почти не обогревались, и Петр усадил Вовку на колени. На обледеневших окнах было нацарапано традиционное «Держитесь, люди, скоро лето!». Петр протаял рукой дырочку во льду для Вовки, и они поехали.

Он рассчитывал по дороге еще раз обдумать предстоящий разговор с тещей, но не тут-то было!

Вовка ни минуты не сидел спокойно, то вставал на коленки и пялился в окно, то отворачивался от окна и разглядывал пассажиров, ерзал, больно толкал Петра ногами, непрерывно болтал и задавал вопросы:

– Пап, а голуби вырастают из воробьев?

– А черепахи боятся щекотки?

– А знаешь, как далеко лететь до инопланетянов?

Вдруг он затеребил Петра и таинственно зашептал ему на ухо:

– Пап, а вон тот дяденька – безбилет! – Вовка ткнул варежкой в направлении румяного пацана лет пятнадцати с коньками и самодельной хоккейной клюшкой под мышкой. – Я видел, он билетик не отрывал! Его теперь в милицию посодют, да? Оля говорит, что всех безбилетов содют в милицию!

– Ну, может, у него проездной, – неуверенно предположил Петр.

Вовка не поверил. Затихнув, приоткрыв рот, он не сводил глаз с «дяденьки», видимо, ожидая, что вот-вот явится милиция, чтобы покарать «безбилета», и когда тот выпрыгнул из трамвая на очередной остановке, разочарованно вздохнул и снова полез к окну.

Вдруг он снова повернулся к Петру и сказал каким-то совершенно другим тоном:

– Папа, а тетя Клава говорит, что мама умерла.

Петр, успевший за время Вовкиного затишья углубиться в свои мысли, вздрогнул и хрипло переспросил:

– Какая еще тетя Клава?

– Ну тетя Клава, Лялькина мама! Она говорит, что мама родила грыза и умерла. Папа, кто такое грыз?

Петр лихорадочно соображал. Так, Лялька – это Вовкина подружка, живет в лавровском доме. А ее мама… А, ну да, это же Сиделка! Женщина с Мокрыми Глазами!

У этой женщины в глазах всегда стояла мутная влага. Казалось, что она вот-вот прольется, но она никогда не проливалась, так и стояла в глазах. От этого взгляд был неприятным, мажущим, оставляющим ощущение мокрого следа. Если бы не эти неприятные глаза, «Лялькина мама» казалась бы вполне привлекательной, особенно на мужской вкус: фигуристая, пышная брюнетка с яркими губами.

Женщиной с Мокрыми Глазами ее называл Петр. Все остальные жильцы «академического» дома звали ее Сиделкой. В «академическом» доме она была своего рода знаменитостью. Тому предшествовала одна история.

Супруги Козловские, живущие в одном подъезде с Лавровыми, попали в автоаварию. Муж, профессор Козловский, отделался синяками и ссадинами, а вот его жена получила черепно-мозговую травму. Профессорша долго лежала в клинике, сначала были надежды на выздоровление, но потом произошел инсульт, и надежды растаяли.