Лорен Уолк - Волчья лощина

• Название: Волчья лощина
• Автор: Лорен Уолк
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-00154-035-9

Волчья лощина – живописный овраг, увитый плющом, с множеством цветов на дне. Через Волчью лощину Аннабель и её братья каждый день ходят в школу. Неподалёку живёт покалеченный войной безобидный бродяга Тоби. Он – друг Аннабель, благодаря ему девочка получает первые уроки доброты и сострадания. В Волчьей лощине Аннабель впервые сталкивается со школьной верзилой Бетти Гленгарри. В Бетти нет ничего хорошего, одна только злоба. Из-за неё Аннабель узнаёт, что такое страх и что зло бывает безнаказанным. Бетти заражает своей ненавистью всех в Волчьей лощине. Беззащитный Тоби превращается в объект травли. Чтобы защитить его, Аннабель бросит вызов всему городу. Но можно ли из грязного сделать чистое? Всегда ли доброта лечит, а правда – спасает?

---

Малыши, включая моих братьев, поверили, и я поверила тоже. Вот мои угрозы Генри с Джеймсом не воспринимали всерьёз, всякие «я вам руки-ноги поотрываю, шеи посворачиваю» вызывали у них только смех, провоцировали показать язык мне, старшей сестре. Бетти хватило мрачного взгляда – и мальчишки притихли. Значит, окажись Генри и Джеймс рядом со мной в Волчьей лощине, когда Бетти внезапно выросла на тропе, толку от них было бы мало.

Помню, я поинтересовалась у дедушки, откуда это название – Волчья лощина.

– Ямы тут рыли. Чтоб волков ловить, – ответил дедушка.

Мы жили ввосьмером. Дом принадлежал нашей семье уже целую сотню лет, и всегда под одной крышей находились три поколения. Может, эта сплочённость и спасла нашу семью в период, когда тиски Великой депрессии[2] раскрошили огромное количество фермерских хозяйств в восточных штатах. Мы не просто выкарабкались – наша ферма стала лучшим местом на свете. В разгар Второй мировой войны многие вспомнили о войне Первой и снова бросились разбивать огороды, чтобы прокормиться; а мы всегда только на свой труд да на свою землю и уповали. Ферма давала нам всё необходимое, и в большой степени это была дедушкина заслуга.

О чём бы я ни спросила, дедушка отвечал серьёзно и честно. Словно чувствовал: хоть я страшусь иногда правды, мне только она и нужна. Вот и в случае с Волчьей лощиной дедушка смягчать не стал, даром что мне было только восемь лет.

Помню, он обмяк на стуле в кухне, возле печки: босой, руки на коленях, натруженные кисти между колен. В некоторые месяцы дедушка не казался таким уж стариком – глаза, например, у него будто открывались. Но в то утро – июньское, кстати, – он выглядел побитым жизнью. Лоб у него был такой же синюшно-бледный, как и босые ноги, нос и щеки – коричневые, как руки до локтей, до закатанных рукавов. Поглядишь – и сразу понятно: дедушка устал, устал ужасно, хотя и посиживает целыми днями в тенёчке, починяет что-нибудь нужное для хозяйства.

– А зачем их ловить, дедушка?

Действительно: волка не подоишь, в плуг не запряжёшь, на обед на сваришь.

– Затем, что развелось видимо-невидимо.

Дедушка произнёс это, глядя не на меня, а на свои руки, жёсткие, как невыделанная шкура. У оснований больших пальцев были свежие мозоли – дедушка недавно помогал папе.

– Волки цыплят воровали, да, дедушка?

Цыплята пришли мне на ум, потому что порой я просыпалась под мамины проклятия нахальной лисице, которая пробралась в курятник. Но едва ли мама – даже она! – посмела бы браниться вслед волку.

– Их тоже, – кратко ответил дедушка. Выпрямился, потер глаза, будто со сна. – Тогда охотники, считай, перевелись. Вот серые и расплодились. Страх потеряли.

Мне представилась яма, кишащая волками.

– Дедушка, а что потом? Волков убивали, да?

Дедушка вздохнул:

– Пристреливали и уши отрезали. В те времена волчьи уши шли по три доллара за пару.

– Уши? – опешила я. Потом спросила: – А если волчата попадались, их оставляли жить на ферме?

У дедушки была особенность – смеяться почти беззвучно. В тот раз я поняла, что ему смешно, по содроганию плеч.

– Думаешь, волк с собаками поладит?

Собак у нас хватало. Всегда по двору бегало не меньше шести-семи. Правда, время от времени одна исчезала, но почти сразу появлялась новая, ей на замену.

– А если волчонка правильно воспитывать, дедушка? Он же похож на собаку. Вот и вырастет как собака.

Дедушка поддернул подтяжки и стал надевать носки:

– Не вырастет он как собака, хоть что с ним делай.

Дедушка справился с носками, обул и зашнуровал ботинки, поднялся и положил мне на темя свою тяжёлую руку.

– Волчат тоже пристреливали, Аннабель. Особо не размышляли, если бы да кабы. Не припомню, чтобы ты сильно переживала весной, когда я задавил того змеёныша, щитомордника.

Я не переживала, это так, но змейка, присохшая к дедушкиной подошве, словно глиняная колбаска, врезалась мне в память.

– Щитомордники – ядовитые, – возразила я. – Это совсем другое дело.

Дедушка усмехнулся:

– Только не для самих змей. И не для Господа Бога, который их сотворил.

Глава вторая

Именно тот раздавленный змеёныш пришёл мне на ум, когда на тропе выросла Бетти. У меня волосы зашевелились от ужаса. Я даже ощутила родство с волками, что погибли где-то совсем рядом. Бетти была в клетчатом платьице, в голубом свитере – как раз под цвет глаз – и в чёрных кожаных туфлях. Белокурые волосы собраны в хвостик. Общий вид (если не считать выражения лица) – самый что ни на есть безобидный.

Я застыла в десяти футах от Бетти и промямлила:

– Привет.

В руках я держала учебник истории. Сам почти доисторический – в нём даже не значилась Аризона,[3] – учебник зато имел изрядный вес. Поэтому-то я и стиснула его покрепче. Думала запустить в Бетти, если она приблизится. Пакетик с завтраком едва ли годился на такое дело, но я всё-таки покачала его за верёвочку, убедилась, что встречаю Бетти не вовсе безоружной.

– Что это у тебя за имя такое – Аннабель? – резким и хрипловатым мальчишеским голосом заговорила Бетти.

Уставилась на меня исподлобья – как собака, которая размышляет: кусать или не кусать? Бетти чуть улыбалась, руки её были опущены вдоль тела – не агрессивно, а скорее вяло.

Вопрос меня смутил. Прежде я не задумывалась о своём имени.

– Ты, видать, из богачек, – продолжала Бетти. – Аннабелями только богатых девчонок называют.

Я покосилась назад, будто там, на тропе за моей спиной, могла оказаться другая девочка. Из богачек.

– Думаешь, мы богатые?

Раньше мне такое и в голову не приходило. Правда, наша семья была из старейших в округе; правда, мы отдали часть своей земли под церковь и школу, и у нас ещё осталось довольно под ферму. Мои предки покоились на семейном кладбище, каждую могилу венчало каменное надгробие, а дом, хоть и со скрипом, вмещал три поколения. У нас был водопровод. Года два назад президент Рузвельт обеспечил электрификацию нашего округа, и нам хватило денег, чтобы провести электричество. У нас был даже телефон – висел на стене в гостиной. Мы до сих пор к этому чуду техники не привыкли. Вдобавок дважды в год мы обедали в ресторане «Ланкастер» в Сеукли[4]. Но самое потрясающее – папа с мамой недавно установили туалет прямо в доме! Для бабушки и дедушки – потому что они уже старенькие, им трудно и, вообще, они этого заслуживают. Но ни о каком богатстве речь не шла.

– А у кого окошко лиловое?! – выпалила Бетти.

Я сначала не поняла. Потом сообразила: Бетти имеет в виду витраж в парадной двери. Мне самой он был чуть ли не дороже всех домашних вещей. Витраж, а ещё нарядные фронтоны, а ещё шиферная крыша, которая на солнце блестела, как серебряные птичьи крылья. И камины в каждой комнате. И большие, вытянутые вверх окна размером почти как двери.

– Про это ваше окошко мне бабуля рассказывала, – продолжала Бетти. – Такие окошки только в церкви должны быть или в королевском дворце, а не на ферме. Значит, ты богачка и родители твои – богачи.

Возразить было нечего. Я молчала. Бетти подхватила с земли палку. Палка была сухая, но всё-таки увесистая – это я заметила, потому что у Бетти напряглись мышцы.

– Или ты завтра же мне что-нибудь принесёшь, или я тебя поколочу.

Эти слова Бетти произнесла спокойно. Я даже подумала, она шутит, но тут Бетти шагнула ко мне – и меня бросило в жар, а сердце подпрыгнуло до самого горла.

– Что ты хочешь? – спросила я.

Сразу представилось, как я тащу по лесной тропе лиловый витраж.

– Что-нибудь ценное. Из твоих запасов.

Запасы у меня были скромные. Свинья-копилка с монетками. Серебряный доллар. Книги. Бобровая муфта – давным-давно дедушка сшил её для бабушки, а бабушка отдала мне, потому что муфта совсем облезла. Кружевной воротничок – я носила его в церковь. Белые нитяные перчатки: они мне уже малы. И застёжка для кофточки: я выпросила её у тёти Лили, а та, похоже, о ней забыла.

Живо перебрав в голове эти ценности, я решила: ни одну из них Бетти не получит. Но тут Бетти выдала:

– Увильнёшь – подстерегу твоих братьев. Они за тебя поплатятся.

Генри с Джеймсом не страдали ни робостью, ни слабостью здоровья, но они были младше меня, я несла за них ответственность.

Я ничего не ответила Бетти. А она прислонила палку к дереву и пошла прочь. Обернулась на ходу, бросила:

– Не вздумай ябедничать. Не то камнем запущу в мелкого.

Она говорила о Джеймсе. Грозила покалечить нашего младшенького. Я дождалась, пока Бетти скроется из виду. Перевела дыхание. Представила, каково это, когда бьют палкой. В прошлом году Генри швырнул в меня поганку. Огромную, с блюдце величиной. Я шарахнулась, налетела на собаку, упала, сломала руку. Пару раз я обжигалась. Наступала на лезвие мотыги и получала рукоятью по лбу. Однажды угодила ногой в сурчиную нору и растянула связки. Худших происшествий со мной не случалось, но я вытерпела довольно боли, чтобы понимать: от удара палкой не умирают.