Анджей Заневский - Безымянная трилогия: “Крыса”, “Тень крысолова”, “Цивилизация птиц”

• Название: Безымянная трилогия: “Крыса”, “Тень крысолова”, “Цивилизация птиц”
• Автор: Анджей Заневский
• Издательство: “Локид”
• Жанр: Классическая проза

Сегодня Анджей Заневский (род. в 1940 г.) один из самых модных прозаиков Западной Европы. Его ставят в один ряд с Ф. Кафкой, Дж. Джойсом, А. Камю.

Творческая судьба писателя складывалась необычно: первое польское издание повести “Крыса” появилось лишь после выхода в свет её перевода на чешский язык (1990) и переводов на девять других языков, выпущенных издательствами Дании, Финляндии, Франции, Испании, Голландии, Германии, США, Великобритании, Италии. А написал А. Заневский свою “Крысу” ещё в 1979 году!

Наконец, и у российского читателя появилась уникальная возможность познакомиться с прекрасной прозой польского писателя. В первое и пока единственное издание на русском языке вошли три повести (“Крыса”, “Тень крысолова”, “Цивилизация птиц”), которые сам Анджей Заневский объединил в “Безымянную трилогию”.

---

Старый самец не заходит в обжитые крысиные норы, опасаясь неожиданного нападения и ярости хозяев.

Видимо, его останавливают неприятные воспоминания о пережитом в таких же ситуациях, когда ему едва удавалось унести ноги. Он также избегает помещений, откуда есть только один выход. И даже если мы прячемся в таком помещении, скрываясь от кота, совы или ласки, он всегда ведет себя очень нервно и старается покинуть опасное место немедленно, как только минует угроза.

Лишь много позже, приобретя свой собственный опыт, я понял причины этого страха.

У старого самца не было своего гнезда, и он не стремился обзавестись им. Необычным было и его отношение к самкам. Вообще-то ему пора уже было отказаться от совокуплений с ними — у самцов в его возрасте половой инстинкт обычно слабеет. Но старик своим поведением опровергал это правило.

Мы, крысы, соединяемся парами, и каждый из партнеров ревниво относится к другому, хотя я знал и такие семьи, в которых все самки сожительствовали со всеми самцами. Однако самцы обычно более ревнивы и прогоняют каждого, кто осмелится приблизиться к их самкам.

Это касается прежде всего самок в период течки, готовых принять любого подвернувшегося самца.

Появление старика вносило замешательство в этот мир устоявшихся обычаев, и часто дело доходило до драк, в которых и я иногда участвовал.

Они заканчивались тем, что оседлые местные крысы прогоняли старого самца в другой канал или в подвалы соседнего здания. Поэтому старик приближался к самкам только тогда, когда поблизости не было живших с ними самцов.

Я был уже взрослым самцом, и как только старик слезал с самки, я тут же старался занять его место. Чаще всего мне это удавалось, но некоторые самки не позволяли мне даже приблизиться, кусались или отпихивали ударами задних лап.

До этого, я сожительствовал только с маленькой самочкой в гнезде, и у меня не было достаточного опыта. Но сейчас я ощущал потребность иметь постоянную самку, а скитаясь вместе со стариком, я вынужден был довольствоваться лишь случайными контактами, которые часто заканчивались бегством по каналам, подвалам и свалкам.

Бывало и так, что старый самец — если его попытки найти какую-нибудь самку оказывались бесплодными — взбирался на мою спину, держась зубами за загривок, сильно стискивал лапками мои бока и таким образом удовлетворял свою потребность. Эти выступления в роли самки мне были очень не по вкусу, тем более что, когда я как-то раз попытался повернуть ситуацию обратной стороной, старик сбросил меня со спины и больно покусал.

Местные самцы, которые поначалу спокойно отнеслись к старику, теперь, поскольку он начал бегать за их самками, стали подозрительны, прогоняли и кусали его. Не раз случалось так, что старика чуть не разрывали преследовавшие его группы разъяренных крыс. И хотя я почти постоянно находился вместе с ним, мой запах был настолько свойским и знакомым местным крысам, что на меня они ни разу не напали. В результате старый самец, устав от неудач и трудностей, все чаще обхватывал сзади лапами мои бока, удовлетворяя свои потребности и насыщая мою шкуру своим запахом.

Среди самцов, нападающих на старика, я узнаю моего отца. Когда-то он сломал переднюю лапу и при каждом шаге слегка прихрамывает, так что его можно заметить издалека.

На старика он бросился вместе с остальными крысами, возбужденными появлением чужака.

Погоня, в которой принимал участие и я, длилась недолго. Старик обернулся, схватил зубами за шею бежавшего следом за ним самца и молниеносным движением разорвал ему горло. В то же мгновение отец укусил меня за загривок, прямо за ухом.

Я вцепился ему в горло и быстрым движением резцов сильно поранил шею. Я хотел лишь защитить себя от дальнейших ударов. Но у него больше не было сил. Он издыхал. Конвульсивные подергивания лап и хвоста свидетельствовали о приближающемся конце. По зубам у него текла кровь. Остальные крысы в панике разбежались.

Старый самец обнюхал загрызенные останки и приступил к своему традиционному туалету. Но вдруг прервал свое занятие, подбежал ко мне и вскарабкался сзади мне на спину.

Старик обеспокоено бегал по городу. Он нигде надолго не задерживался, как будто за ним гнался и преследовал его какой-то опасный, неизвестный враг.

Я знал: старый самец стал считать этот город чужой, враждебной территорией. Он был всего лишь этапом его скитаний — возможно, лишь несколько затянувшейся стоянкой.

Он вдруг почувствовал, что ему что-то угрожает, что его qo всех сторон окружают хорошо известные ему ворота, каналы и подвалы, полные ненавидящих его крыс. Город, который он ещё недавно лишь открывал для себя, начал его раздражать и надоедать ему. И хотя он прибыл сюда по своей воле и сам решил здесь задержаться, теперь он стал считать, что это город задерживает его и не позволяет ему продолжить свое путешествие.

Такие состояния старый самец переживал уже не раз, и именно поэтому нигде не обзавелся домом, нигде не остался навсегда.

Он с яростью бросался на всех встреченных крыс, кинулся даже на молодого кота, который в панике бежал.

В нем осталась лишь ненависть, ненависть ко всему, что он нашел в этом городе, ненависть лихорадочная, яростная, необъяснимая, рвущаяся наружу.

В своих скитаниях по городским кварталам старик больше не прятался, как раньше, в каналах и подвалах. Напротив, он игнорировал опасность, проскальзывая прямо под ногами пораженных его появлением людей, проскакивая прямо перед колесами автомобилей. И это было вовсе не пренебрежение к опасности, а просто равнодушие ко всему, что не связано с главной целью. А этой целью — главной и единственной — стало для него стремление поскорее покинуть город.

Он чувствовал себя окруженным, пойманным в ловушку, запертым — хотя пространства, в котором он передвигался, вполне хватало для жизни местным оседлым крысам.

Старик посещал вокзалы, мосты, виадуки, погрузочные железнодорожные платформы, склады. Некоторое время он кружил вокруг речного порта.

Как будто никак не мог решиться, как и когда покинуть город.

Обнюхивание ящиков, тюков, мешков, грузов, вагонов стало его ежедневным занятием. Он искал вызывающий доверие, успокаивающий запах, искал аромат, за которым стоило следовать, аромат, который позволил бы ему успокоиться и уехать.

Эти ежедневные поиски продолжались недолго.

На железнодорожной рампе, куда мы приходили с ним ежедневно, старый самец очень внимательно обнюхал кучу приготовленных к погрузке мешков, наполненных какими-то зернами. Таких куч здесь было много и он обнюхивал их все по очереди. Все эти его действия, причин которых я тогда ещё не знал, были скучны мне и казались совершенно ненужными.

В последнее время отношение старого самца ко мне тоже резко изменилось. Он часто кусал и царапал меня, переворачивал на спину, больно покусывая в подбрюшье. Несколько раз я спасался от него бегством — мне казалось, что он может меня загрызть. Старик гнался за мной с пронзительным, резким писком.

Видимо, в своей ненависти к городу он решил, что я тоже задерживаю его здесь, привязываю к себе. А поскольку я постоянно сопровождал его и все время был рядом, он срывал на мне свою ярость и горечь.

Я боялся его. Боялся все сильнее.

Но мне не хотелось оставлять его, хотя он и гнал меня от себя все более настойчиво. Когда во время очередной атаки он перевернул меня на спину и изо всех сил укусил в шею, я воспользовался моментом и молниеносным движением зубов разорвал ему ухо.

Я вырвался и убежал.

Пребывание рядом с ним так же близко, как и до этого, теперь каждую минуту могло грозить мне смертью. Я решил уйти, оставить его одного. Может, он этого и ждал? Может, ему просто надоело мое присутствие?

Я хотел уйти и не мог. Я следовал за ним, шел по его следам, постоянно кружил неподалеку.

Оставаясь на расстоянии, я наблюдал за его возбужденными движениями: он нервно обнюхивал кучи серых полотняных мешков, кружил от одной кучи к другой, вставал на задние лапы, шевелил вибриссами так, как будто ему угрожала опасность. Он наконец нашел запах, который так долго искал, тот аромат, который может дать ему ощущение безопасности, который зовет его в новое долгожданное путешествие. Вдруг он полез наверх и исчез среди нагромождения серых бесформенных предметов. Он нашел то, что искал,— скорее всего, прогрыз отверстие в полотняном мешке. Люди закрепляют тросы, прицепляют их к свисающему сверху стальному крюку. Плывущий в воздухе груз слегка покачивается под мощной стрелой движущегося по рельсам подъемного крана.

Лишь когда старый самец покинул город, я почувствовал, как мне его не хватает. До сих пор я следовал за ним, видел перед собой его костлявую спину и длинный, безволосый, покрытый чешуей хвост.