Анджей Заневский - Безымянная трилогия: “Крыса”, “Тень крысолова”, “Цивилизация птиц”

• Название: Безымянная трилогия: “Крыса”, “Тень крысолова”, “Цивилизация птиц”
• Автор: Анджей Заневский
• Издательство: “Локид”
• Жанр: Классическая проза

Сегодня Анджей Заневский (род. в 1940 г.) один из самых модных прозаиков Западной Европы. Его ставят в один ряд с Ф. Кафкой, Дж. Джойсом, А. Камю.

Творческая судьба писателя складывалась необычно: первое польское издание повести “Крыса” появилось лишь после выхода в свет её перевода на чешский язык (1990) и переводов на девять других языков, выпущенных издательствами Дании, Финляндии, Франции, Испании, Голландии, Германии, США, Великобритании, Италии. А написал А. Заневский свою “Крысу” ещё в 1979 году!

Наконец, и у российского читателя появилась уникальная возможность познакомиться с прекрасной прозой польского писателя. В первое и пока единственное издание на русском языке вошли три повести (“Крыса”, “Тень крысолова”, “Цивилизация птиц”), которые сам Анджей Заневский объединил в “Безымянную трилогию”.

---

Может, я все же успею вернуться в гнездо до того, как скроется последний луч солнца, до того, как наступят сумерки и совы вылетят на охоту?

Я лечу прямо на сверкающую точку — купол, возвышающийся над старым огромным городом бескрылых. Там меня ждут Ми, Кро и все дружественные нам птицы, стерегущие покой своих гнезд.

Серебристую белизну далекой еще цели вдруг заслонила чья-то тень.

Опасность?

Облака высоко, тумана нет… Грачи, синицы, воробьи обычно летают ниже, а на такую высоту залетают только во время перелетов. Аист? Белизна аистиных перьев с такого расстояния сверкала бы в лучах заходящего солнца ярким блеском.

Тень появилась снова, она ритмично пульсирует, летя прямо на меня. Я опускаюсь ниже и лишь теперь четко вижу одиноко парящего ястреба. Он голоден, охотится. Он заметил меня. Заметил на слишком опасном для меня расстоянии. Теперь дугой идет на сближение со мной — хочет напасть сбоку.

Я ныряю вниз, прорываюсь между кронами деревьев и зигзагами лечу на восток.

Ястреб мчится за мной среди деревьев, пытается пересечь мне дорогу и атаковать. Я чувствую, что он совсем рядом… Проскальзываю между кустами и вдруг врываюсь в сплошную стену зелени. Протискиваюсь между торчащими во все стороны ветками, а вокруг все громче птичий гомон — ужасающий, грозный, агрессивный. Это трещат сороки, которые живут в кронах спасших мне жизнь темно-зеленых деревьев.

Я съеживаюсь на ветке. Сине-бело-черная туча разъяренных сорок атакует хищника клювами, бьет когтями, крыльями. Ястреб отступает, удирает в сторону заходящего солнца, зная, что преследующие его птицы избегают слепящего света.

Слышу сзади злобный крик, и тут же сине-серебристый шар с длинным клювом сбрасывает меня с ветки. Это возвращаются из погони за ястребом разъяренные сороки. Взъерошенные, нервно подергивающиеся хвостовые перья, частые взмахи крыльев, вытянутые, пульсирующие шеи, грозно разинутые клювы. Они гонятся за мной в чаще густо переплетенных твердых веток, острые концы которых вырывают у меня клочья перьев. Я ныряю вниз, к разросшимся прямо над землей стволам, переходящим в корни.

Вылетаю на гладкую, не заросшую деревьями твердую полосу, по которой некогда передвигались бескрылые. Бело-серые скелеты истлевают под деревьями, среди ржавеющего металла, на бетонных плитах, на порогах разваливающихся построек. Скелеты большие и маленькие, с длинными, облепившими череп волосами и лысые, блестящие, голые. Высохшие на ветру берцовые кости, ребра, позвонки торчат сквозь разорванную ткань.

В этих останках устроили свои гнезда змеи, ящерицы, жабы, полевки, мелкие птицы, скорпионы, пауки, улитки, муравьи… Здесь столько разнообразной еды, тогда как там, в городе, птицам часто бывает нечего есть.

Я хочу запомнить это место. Завтра прилечу сюда вместе со всей своей стаей галок. Чтобы перевести дыхание, сажусь на припорошенный пылью железный холмик. За стеклом тоже сидят скелеты с широко разинутыми ртами… Они выглядят так, как будто хотят схватить меня зубами сквозь приоткрытое окно. Стая сорок окружила выползающую из глазниц скелета длинную черную змею.

Эти змеи — настоящее проклятие для птиц. По ночам они вползают по стволам деревьев вверх, обвиваются вокруг ветвей и воруют из гнезд птенцов и яйца. Разъяренные сороки атакуют змею с боков, избегая ядовитых зубов и языка. Змея свивается в спираль, поднимает кверху голову, стараясь отогнать нападающих. Сороки верещат, подбегают, бьют клювами и сразу отскакивают назад.

Змея шипит, поворачивает свою плоскую голову так, как будто вот-вот бросится на птичью стаю, но вместо этого молниеносно прячется обратно в мертвую клетку ребер. Сороки пытаются схватить ее за хвост, но клювы скользят по жесткой чешуе.

Я срываюсь с места и лечу над самой землей по незнакомой мне местности, закрытой от моих глаз раскидистыми кронами деревьев.

Сквозь ветви деревьев вижу кружащих в небе ястре­бов. Под широко разросшимися кронами дубов им меня не увидеть, но я отлично знаю, что зоркий глаз хищника способен выследить даже серого голубя на фоне серого асфальта, а уж чернота моих перьев с характерным фиолетовым отливом четко выделяется в лучах заходящего солнца на открытом пространстве.

Вижу высокое дерево с мягкими темно-зелеными ветками. Я сажусь на сук и со злостью вырываю застрявший в крыле острый шип.

Осторожно осматриваюсь по сторонам, ведь я же не знаю этого места.

Клетки, прутья, окруженные рвами островки. В клетках скелеты птиц и зверей — высохшие, застывшие, неподвижные. Вцепившиеся клювами, когтями, зубами в твердые прутья.

Они не покинули клеток, не смогли выбраться из этих ловушек, в которые когда-то загнали их бескрылые.

Запертые двери с задвинутыми засовами, железные сетки, зарешеченные стены, откуда вечерний ветерок доносит запах гнили.

Вед родилась в гнезде на самом верху круглого красного здания, стоящего неподалеку от купола, под которым находится наш дом.

На самом верху возвышающейся над водой и мостом башни стоит статуя с крыльями. Вокруг нее стоят другие крылатые фигуры. Их головы служат нам хорошим наблюдательным пунктом.

Кем были эти звери, которых я называю бескрылыми?

И были ли у них крылья? Ведь есть же они у этих статуй с плоскими белыми глазами.

Может, их выкормила волчица? Ведь маленькие фигурки под ее брюхом — это же их детеныши? А если бескрылые вообще произошли от волков?

Вот только эти крылья у статуй… Холодные, неживые — как будто окаменевшие…

А может, у некоторых из этих двуногих все-таки были крылья? А другие передвигались исключительно с помощью ног… Но почему тогда среди множества костей, 'которые я видел, мне никогда не попадались кости их крыльев?

Эти мысли не дают мне покоя, хотя для моей птичьей жизни они и не имеют никакого значения. Ну какая мне разница, были у живших здесь перед нами существ крылья или этих крыльев не было, если этих существ все равно уже нет на земле?

Размышляя об этом, я вдруг замечаю на голове одной из крылатых фигур белую точку.

— Что это?

Белая галка?! Фре гневно взъерошила перышки.

Тем временем Вед с сестрами, братьями и родителями училась летать вокруг крылатой статуи, то взмывая вверх, то барахтаясь в воздухе в свободном падении, то прячась за красными стенами, то садясь на ладони, на голову, на крылья каменного существа.

Белизна ее оперения временами приобретала исключительную яркость, привлекая к себе внимание окружаю­щих. На фоне матовых стен, позеленевших крыш, посеревших, запыленных пространств она была похожа на блеск воды, на сверкание стекла, на экзотический цветок.

Но белизна предметов и поверхностей была неподвижной, самое большее — слегка переливающейся, мерцающей, тогда как Вед двигалась, взлетала, перелетала с головы на постамент, с постамента на красный карниз, с него — на каменную оконную нишу. Вдруг она вцепилась коготками в стенной выступ и судорожно замахала крылышками, чтобы не упасть вниз.

Серебристо-белый огонек! Бьющаяся в паутине бабочка! На нее с удивлением смотрели все птицы. Белизна была вызывающей, кричащей, притягивающей. Даже пеликаны, сидящие на самом верху колоннады, повернули свои отвисшие клювы к сверкающей вдали звездочке.

Парящий над площадью сокол присматривается к белому трепещущему пятнышку.

— Берегись! — кричу я.

— Вижу! — ответила Фре.— Нам он не опасен.

Тем временем Вед оторвалась от стены и приземлилась рядом со своим синевато-черным семейством.

Сокол повернул голову в другую сторону. Эта сверкающая птица — маленькая галка — не утолила бы голода ждущих в гнезде соколят.

— Я лечу и не падаю! Я умею летать! — хвалилась Вед, мчась белой молнией к крылатой фигуре.

Тяжело дыша, с открытым клювом, она села прямо на поднятый кверху меч, а рядом расселись ее родители, сестры и братья.

Она была счастлива — не только потому, что ей удалось самостоятельно взлететь, но и потому, что это она первой взмыла в небо и лишь вслед за ней полетело все ее семейство.

За мостом оглушительно загалдели сороки. Это Сарторис с вытянутым вперед клювом и взъерошенной головой прямо-таки давился от злости, переступая с ноги на ногу.

— Ее белизна угрожает всем нам! Ее белизна опасна для всех птиц! Ее белизна только притягивает хищников! — Я понимал почти все, что выкрикивала в своем длинном монологе разъяренная сорока.— Она должна удалиться! Она покинет нас, или я убью ее!

— Убить! Изгнать! Убить! Изгнать! — кричали возбужденные птицы.

Глаза Сарториса то и дело застилала белая мгла ненависти. Сороки повторяли все его движения, слова, жесты.

Вдруг он взвился почти вертикально вверх и быстро полетел, часто взмахивая крыльями, к сидящим на голове, плечах и руках статуи галкам, завис над каменной фигурой — прямо над снежно-белой Вед и с ненавистью закричал: