Войцех Орлинский - Лем. Жизнь на другой Земле

• Название: Лем. Жизнь на другой Земле
• Автор: Войцех Орлинский
• Жанр: Биографии
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-101996-9

«Лем. Жизнь на другой Земле» – первая польская биография. Пользуясь ранее неопубликованными источниками, Орлинский раскрывает большие и маленькие, серьезные и забавные секреты жизни писателя. Как Лем пережил Холокост? Верил ли он когда-нибудь в коммунизм? На что потратил свой гонорар за «Магелланово облако»? Сколько раз Лем ездил в СССР? Почему Лем назвал Тарковского дураком? Как дружба с Филипом К. Диком переросла в ненависть? Чем отличались рукописи романов «Глас Господа», «Фиаско» и «Футурологический конгресс» от опубликованных вариантов? Что такое на самом деле «сепулька»?

---

Тогда это означает, что, работая в Rohstofferfassung, мой любимый писатель подвергался моральным мучениям, задумываясь о судьбе своих родственников. Понятно, что он ничего не мог сделать, чтобы им помочь. Но человеческий мозг так не работает. Я думаю, что уже тогда Лема мучили вопросы о природе добра и зла, которые через несколько лет он будет поднимать в «Неутраченном времени». Кремин кажется почти позитивным персонажем. Когда немцы начали следующую ликвидацию, он не жалеет ни сил, ни денег, чтобы вытащить «своих евреев, которых уже загружали на вокзале в вагоны».

Разумеется, он делал это небескорыстно. Похоже, что он приступает к делу из честолюбивых соображений. Убийство «его евреев» подрывает его позиции. Он не может этого допустить! Поэтому он пытается спасти их, и даже если (как в романе) спасёт только половину, это и так будет больше спасённых человеческих жизней, чем мог бы предъявить на Страшном суде автор этой книги (а вероятно, и большинство её читателей).

В начале 1943 года немцы приступили к ликвидации последних остатков гетто во Львове. Для львовских евреев не было никаких «сильных бумаг», погибнуть должны были все, и не важно, работали они для армии, или были в юденратах, или имели мундиры службы порядка. Отсюда, собственно, и моя уверенность, что невозможно, чтобы Лем работал в Rohstofferfassung аж до конца оккупации.

Когда Лем окончательно оставил эту фирму? Ответ, по сути, приводит к тому, верим ли мы в истинность истории Тиктина. Лемологи, с которыми я про это разговаривал, часто её оспаривали, аргументируя, что слишком много в ней совпадений (внезапная встреча коллеги из гимназии именно перед Rohstofferfassung?).

Я допускаю её правдивость, руководствуясь довольно слабым, признаюсь, аргументом, что выдумывать несуществующую фигуру не в стиле Лема. Он скорее закроется, скорее отвернёт внимание, скорее не скажет всей правды, но не подсунет на сто процентов выдуманного персонажа. Если бы он так делал, ему было бы проще избегать вопросов про еврейское происхождение, просто выдумывая фиктивных арийских предков.

Если предположить правдивость рассказа о Тиктине, у нас появляется довольно точная дата его побега из Rohstofferfassung – середина февраля 1943 года. Если же эту гипотезу отбросить, то остается только вероятность, что Лем убежал раньше и раньше стал Яном Донабидовичем. Независимо от версии мы должны принять, что, по крайней мере, определенное время Лем жил (ночевал) на территории фирмы, где чувствовал себя в безопасности.

«Мы предпочитали ночевать в гараже, нежели выходить в город, потому что было сказано, что наличие пропуска вместе с удостоверением личности не является для поляка гарантией неприкосновенности, и украинские полицейские могут его просто застрелить», – говорил он Фиалковскому. И это точно совпадает с тем, что описывает в книге «Поляки во Львове 1939–1944. Ежедневная жизнь» Гжегож Грицюк, под начальством Питулея украинская полиция охраны сеяла страх и среди евреев, и среди поляков. Встреча с таким полицейским была опасной для Лема, независимо от того, какой документ у него был.

Не важно, убежал он из фирмы уже в 1942 году или лишь в феврале 1943-го, появляется ещё одна загадка в биографии Лема, которую мы должны разрешить. По меньшей мере несколько месяцев он жил во Львове полностью нелегально. Каждое случайное узнавание на улице грозило смертью ему, его семье и «семье Подлуских с улицы Зелёной»[78], у которых он ожидал конца немецкой оккупации (скорее всего, это был не единственный адрес, где он прятался, но только этот он раскрыл публично).

Этот период интересен для поклонников его прозы тем, что во время этих нескольких месяцев рождается «Человек с Марса», первый роман Лема science fiction. Из интервью с Бересем видно, что Лем написал его как Донабидович, когда, с одной стороны, у него была возможность перемещаться по городу, благодаря фальшивому имени, с другой – это перемещение по городу он должен был свести к минимуму. Возможно, и один и второй аспект его положения кроется во фразе из интервью Береся, которая очень характерна для Лема: «записался в библиотеку, читать мог сколько хотел». В этом невинном на первый взгляд описании ситуации можно увидеть ужас всей ситуации человека, который скрывается от смертельной угрозы – и из-за этого смертельно скучает.

Последние несколько месяцев немецкой оккупации во Львове ни у кого, кроме самих немцев, уже не было «сильных» бумаг. Но и они начинали бояться, потому что, как говорит Лем Бересю, «это был период, когда уже начали говорить о русских и о большом зимнем наступлении». Инцидент с Тиктином, если и был настоящим, то произошёл через две недели после капитуляции Паулюса в Сталинграде, которая привела к уничтожению Группы армий «Юг» – той самой, которая заняла Львов[79].

Запущенная немцами машина террора после последнего решения еврейского вопроса тем временем повернулась к «Арийцам». Как хорошо заметил профессор Хорст Асперникус, немецкая политика как таковая уже не имела смысла. Они высокой ценой построили махину, которая жила за счёт рабской силы евреев и военнопленных только для того, чтобы их как можно быстрее уничтожить, но тогда их экономика уже была зависима от бесплатной рабочей силы. Откуда же её брать? Какое-то время немцы весьма наивно полагали, что славянские народы пойдут добровольно. Акция вербовки во Львове (и не только) тем не менее закончилась полным фиаско.

С осени 1942 года начались облавы. Возможно, именно одну из них Лем описывает Фиалковскому в интервью: прячась у одной старушки, он ждал фальшивые документы и видел в окно, как каких-то людей грузят в грузовики. Облавы проводились в разных местах, в которых массово собирались жители Львова. Теоретически их целью был сбор способных к работе людей, но способными к работе считались также пятидесятитрёхлетняя женщина и мужчина без пальцев на одной руке[80].

Немцы делали ставку на количество, выбирали места, в которых можно зараз поймать несколько сотен людей: сначала ярмарки, потом вокзал, на котором в грузовики загоняли просто всех пассажиров междугороднего поезда. Случалось также, что ловили всех посетителей кино, вместе с обслугой. Пик облав пришёлся на начало 1943 года[81].

«Арийских бумаг» было недостаточно, чтобы выйти из этого котла. Только четыре вида документов давали такую возможность: легитимация «Im Dienst der Deutschen Wehrmacht», «Deutsche Post», RD («Служба Рейха») и… еврейские. Немцы не убивали всех подряд, у каждого был свой срок – как говорил Лем, жалуясь Бересю на исторические неточности в фильме «Больница Преображения» Жебровского, который показал одну большую экзекуцию, а должен был показать отдельные экзекуции пациентов, отдельные – врачей, отдельные – медперсонала, и так далее.

Львов в тот период, когда Лем прятался с фальшивыми документами, был городом ужаса. Каждый боялся облавы. Трамваи ездили пустыми, на улицах не было пешеходов, на кинопоказах не было людей, и это совсем не из-за оглашенного подпольем бойкота[82]. Может показаться странным, что Лем в этих условиях думал только о книгах в библиотеке, но не нужно забывать, что для скрывающегося еврея приоритетом было не делать то, что ожидали от скрывающегося еврея. Сожитель семьи Подлуских, который вообще не выходил бы из дому, казался бы подозрительным. Лем не ходил на работу. Он жил на сбережения отца, который также оплачивал его проживание (поэтому нельзя верить воспоминаниям Бартошевского, что Лем обеспечивал родителей, работая в Rohstofferfassung). Он выскальзывал за книгами, потом возвращался как можно быстрей и снова убегал в мир фантазий.

Он не раскрыл список книг, которые прочитал в тот период, но, возможно, там были американские романы или рассказы science fiction (технически это было возможно, ведь до 1941 года Третий рейх поддерживал нормальный культурный обмен с США). В Польше не было литературы такого типа. В Америке почти самостоятельно её открыл в двадцатые годы издатель Хьюго Гернсбек в журнале «Amazing Science Fiction». «Человек с Марса» спокойно мог бы появиться в этом журнале. Я допускаю, хотя на это у меня нет и тени доказательств, что непосредственным вдохновением для Лема был немецкий перевод какого-то американского автора из группы Гернсбека. Это бы объяснило, почему «Человек с Марса» начинается именно в Нью-Йорке (естественно, воображаемом Лемом, в котором, например, Пятая авеню – это улица с двусторонним движением[83] и по ней ездят троллейбусы).

Для романа, написанного в таких условиях, «Человек с Марса» является удивительно хорошим. Мы видим тут будущие задатки таланта Лема. Темой романа является Контакт, один из классических топосов science fiction (описанный с типично лемовским пессимизмом, мало того что ничего из этого не выйдет, так ещё и создание, анонсированное в названии романа, оказывается настолько злобным, что нет смысла пытаться с ним договориться, его нужно просто уничтожить). Тут и любимая сюжетная композиция Лема: главным героем, глазами которого мы видим эту историю, является дилетант, случайный прохожий, втянутый во что-то, чего он не понимает (как Роберт Смит из «Астронавтов», Ийон Тихий или другие герои коротких форм). И есть, наконец, несколько художественно представленных второплановых персонажей, с обязательным сумасшедшим учёным и молчаливым инженером.