Татьяна Полякова - Дневник чужих грехов

• Название: Дневник чужих грехов
• Автор: Татьяна Полякова
• Жанр: Детектив
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-104630-9

Чужие грехи – самое интересное для обывателя, но порой и самое опасное. Ведь за некоторые из них – убивают… Анна возвращается на хутор, доставшийся ей в наследство, где она когда-то была невероятно счастлива, единственный раз в жизни – полюбив. Но и в этом тихом и отдаленном месте кипят страсти и происходят настоящие преступления – по дороге со станции убита молоденькая девушка. А ведь Анна ехала с ней в электричке. Значит, убийца находился совсем рядом. Спустя несколько дней часы с руки той девушки загадочным образом оказались на крыльце Анны вместе с букетом цветов. Что это: предупреждение или угроза? Анна, кажется, знает, кто за этим стоит. Нужно успеть: найти, предупредить, спасти… И та далекая и близкая любовь всей жизнь – не отпускает…

---

– Все нормально, – ответил он, но голос звучал как-то странно, точно он с трудом подбирал слова. – Ты не беспокойся за меня. Вот что, Аня, – он как будто на что-то решился. – Я тебе сказать хотел…

– Да?

Стас помолчал, а потом неуверенно продолжил:

– Лучше не по телефону. Может, ты приедешь? Выберешься как-нибудь на выходной?

– Хорошо. У тебя правда все нормально?

– Конечно. Приезжай, я буду ждать.

Первым побуждением было лететь к нему уже завтра, но наутро я решила, что отправлюсь в субботу, разобравшись с делами. Мы так и не увиделись, потому что в пятницу он умер. И теперь, глядя в окно, я думала: что он хотел мне сказать? А вдруг это действительно связано с убийством? Глупости. Логичнее было бы поговорить с тем же Звягинцевым. От него пользы куда больше. Или ему требовался совет, как поступить? И Сергею он ничего рассказывать не хотел, не обсудив это со мной?

«Господи, почему я не поехала на следующий день?» – с тоской подумала я.

Стас был моим дядей, внебрачным сыном деда. Агнес узнала о любовнице мужа примерно через год после своего появления здесь. Она как раз была беременна первенцем, и добрые люди сообщили о сопернице, жившей под боком. Соперницей оказалась батрачка Ядвига, польско-белорусских кровей, девица просто неземной красоты. Ее портрет я нашла в сундуке, где бабка хранила всякий хлам, хотя, с моей точки зрения, там было много всего интересного. В том числе и эта фотография. На самом деле, лишь половина фотографии. На второй половине, скорее всего, был мой дед. Они, должно быть, сидели плечо к плечу и счастливо улыбались в объектив, Ядвига-то уж точно. То, что бабка разрезала фотографию пополам, разлучив таким образом эту парочку, вполне понятно. Но почему она оставила ту ее часть, где изображена соперница, а не выбросила, разорвав в клочья? В сундуке, кстати, хранился и «аусвайс» Агнес, и я как-то язвительно заметила: думаешь, вдруг вернутся? На лице бабки тут же появилось привычное отстраненное выражение, и стало ясно: болтать я могу сколько угодно, но ответа не получу. Зато доступ к сундуку мне был закрыт, и в очередной раз решив в нем покопаться, я увидела здоровенный замок, и сколько ни канючила у Агнес ключ, в то лето его больше не получила.

Задавать вопросы тем более было глупо, я знала, бабка их наверняка проигнорирует. Так я и не выяснила, почему в сундуке лежит снимок Ядвиги и куда подевалась вторая половина фотографии.

Много позже явилась догадка: Агнес сохранила фото для Стаса. Других изображений матери у него не было. Но и это единственное, похоже, так и осталось лежать в сундуке даже после смерти бабки. Через два года после похорон я решила заглянуть в сундук, он оказался пустым. На мой вопрос Стас спокойно ответил, что приезжала моя мать, и они весь хлам выбросили. Помнится, я тогда разревелась от обиды. Интересно, чего мне было так жаль? «Аусвайс» бабки? Фотографию Ядвиги?

Я думаю, дед Ядвигу по-настоящему любил. Или мне просто хотелось так думать. В детстве я была поклонницей романтических историй, что, впрочем, не удивительно. Любил или нет, но на батрачке не женился. Скорее всего, подобная мысль даже в голову ему не приходила. Да и трудно ждать романтических поступков от человека, который, по слухам, ради наследства убил собственного отца и его жену в придачу, к тому же носившую его ребенка, если верить все тем же слухам.

Несколько раз я расспрашивала бабку, как они познакомились с дедом. Отвечала она всегда неохотно. Вспоминать Агнес вообще не любила. Став гораздо старше, я решила: это из-за той боли, что он ей принес. Но, прочитав дневник Марты, уже не была так уверена в этом. Может, Агнес слишком бережно хранила память о нем, держала в своей душе, боясь расплескать, пустить по ветру пустыми разговорами, ненужными рассказами, которых глупая девчонка, коей я была тогда, все равно не поймет.

Как бы то ни было, а она его любила, о чем не раз говорила подруге, пряча лицо в ладонях и задыхаясь от невыносимой боли. В дневнике о первой их встрече почти ничего. То ли бабка и тогда об этом не особо распространялась, то ли Марта не пожелала доверить эти их задушевные беседы дневнику, хотя в остальном скрупулезно передавала все события, зачастую самые обыденные.

Моя подруга, готовя к изданию дневники, долго мучилась вопросом: что сократить, а что оставить. В конце концов, оставила все как есть. И правильно сделала. Без этих «корова не могла разродиться до самого утра» картина явно была бы неполной.

В общем, мне пришлось восстанавливать историю знакомства из скупых бабкиных рассказов, редких, с большими временными промежутками между ними, так что к тому моменту, когда удалось в очередной раз разговорить бабку, предыдущий рассказ успевал выветриться из памяти. Одно несомненно: познакомились они в городе, на ярмарке. Дед был там по своим крестьянским делам, а бабка просто прогуливалась в погожий денек. То, что она обратила на него внимание, более или менее понятно. Судя по фотографиям и воспоминаниям сограждан, которые я не раз слышала в детстве, дед не только обладал фантастической силой, но и был по-настоящему красив. Лишь только речь заходила о нем, к словосочетанию «Молодой мельник» тут же добавлялось «истинный красавец», и все последующие рассказы воспринимались через призму этого женского восхищения. Тогда страсть мачехи к пасынку становилась понятна, хоть и не менее предосудительна, и дед во всех этих рассказах выступал не столько главным виновником многочисленных несчастий, сколько жертвой обстоятельств.

Мужчины в их роду все были рослые. О деде говорили «на голову выше всех парней в округе». Агнес уточнила, он был такого же роста, как их старший сын, то есть примерно метр девяносто. По тем временам настоящий «великан». Однажды на спор ухватил зубами мешок с солью и закинул себе на спину. Странная затея, еще более странно, что шею он при этом не сломал. Я считала эту историю одной из легенд, которые сопровождали наше семейство всю жизнь, но однажды все же спросила об этом у бабки.

– Если что в голову ему втемяшится, то уж не остановить, – ответила она и пошла себе дальше.

В общем, конкретного ответа я так и не получила, но то, что дед совершенно точно был мужчиной привлекательным, сомнений не вызывает. Сейчас бы сказали: с харизмой. Это чувствовалось даже по старым снимкам. Вот семейный портрет, все старательно позируют, таращась в объектив, и только дед, закинув ногу на ногу, смотрит куда-то в сторону, снисходительный к чужой затее, но весьма далекий от намерения всерьез относиться к происходящему. Одевался он по-городскому и костюм носил дорогой, мог себе позволить, став хозяином хутора, к которому, кстати, много еще чего прилагалось на момент знакомства с Агнес. Он как раз начал строить завод и наверняка считал себя ничуть не хуже, а наверняка и лучше этих городских лоботрясов. С бабкой он заговорил первым. Потом они вместе катались на карусели. Вот, собственно, и все, что достоверно известно.

«Один миг, и все кончено», – эти слова могли бы стать эпиграфом к жизни Агнес. Она в него влюбилась, как может влюбиться девица двадцати двух лет, поклонница стихов, милых песен под фортепиано и романов о доблестных рыцарях. Дед в любых доспехах смотрелся бы великолепно. Быть рядом с ним, разделить все тяготы и прочее, прочее – в этом она видела смысл своего существования. Тяготы он ей обеспечил, причем сразу после ее водворения на хуторе. Для городской барышни оказаться в такой глуши… Это и сейчас не самое бойкое место на свете, что же говорить о тех временах.

Почему она не сбежала, для меня загадка. Особенно когда узнала о Ядвиге. Приличие дед соблюдал и белым днем к любовнице не бегал, предпочитая покров ночи. То есть с таким же успехом мог и не прятаться. И вскоре стал отцом двоих сыновей, чем, похоже, гордился, а чтобы далеко не ходить, поместил Ядвигу здесь же, на хуторе, в небольшом доме возле оврага, где после женитьбы отца жил сам.

Тут бы бабке и бежать сломя голову, но до войны она родила ему еще двоих детей, словно соревнуясь с Ядвигой, которая далее в деторождении не продвинулась. Надо сказать, красавицей Агнес не была. Лично у меня при виде соперницы столь редкой красоты, как Ядвига, непременно возникла бы мысль о крысином яде. У бабки, возможно, она тоже возникала, но держала себя Агнес с неизменным достоинством, щедро приправленным прагматизмом: как бы хороша ни была Ядвига, но она лишь батрачка с прижитым невесть от кого ребенком. А хозяйка и законная жена все же она, и муж ее не только уважает, но и любит, чему есть зримое свидетельство – трое ребятишек.

Так они и жили, пока власть не сменилась и дед не подался в лес. Ядвиге советской власти бояться было вроде бы нечего: как есть, голь перекатная, батрачка, которую хозяин еще и обрюхатил. Кулаки-мироеды, как известно, и кровь трудового народа пьют, и плотью не брезгуют. Но пока бабка отсиживалась у дальней родни с липовыми документами, Ядвига подалась в лес вместе с дедом, оставив Стаса на попечение то ли подруги, то ли невесть откуда взявшейся родственницы. Через год явились немцы. Дед с боевой подругой вернулся на хутор, где уже подсчитывала убытки и заделывала бреши в хозяйстве Агнес. Потом они снова ушли, и на этот раз уже навсегда, в том смысле, что никто из них на хутор не вернулся, хотя дед, конечно, к жене наведывался.