Марина Козлова - Слева от Африки

• Название: Слева от Африки
• Автор: Марина Козлова
• Жанр: Современная русская литература
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-103907-3

Марк Вегенин – философ и архитектор миров, хотя работает скромным библиотекарем в провинции. Жизнь его близится к закату, но именно сейчас ему посчастливилось встретить свою настоящую любовь – Надежду. Надежда не свободна, но это не препятствие чувству. Однажды трагический случай обрывает земную судьбу возлюбленной Вегенина. Сможет ли его магия спасти Надежду?

---

– Успеваю, – так же вяло возразил Марк. – Не преувеличивай.

Его коллега по кафедре Люда Вагнер сказала ему однажды:

– Ты нравишься тем женщинам, которые устали надеяться на чудо и вдруг видят тебя – умного, спокойного, внимательного, на первый взгляд очень терпеливого и снисходительного мужика. Красивого к тому же. Вот этих смущенных улыбочек не надо, ты каждое утро видишь себя в зеркале и, по-моему, всем доволен. Есть, конечно, и другие, которые не поведутся, просто потому что чудо пришло к ним несколько раньше, чем они увидели тебя. Вот я, например, ни за что не поведусь, ты же в курсе.

– Я старею, Людочка, – сказал Марк.

– И что? Не стои́т?

– Скажем так – раньше было лучше.

– Ну слушай, дорогой. – Люда нахмурилась и потащила сигарету из пачки. – Раньше все было лучше, вот у меня, например, жопа была круглее и сиськи имели более товарный вид. Но мне нравится жить, а ты как бледная тень в последнее время. Пойди трахни какую-нибудь студентку, или вон бедная Божена на тебя все смотрит… Нет, не та Божена, которая в приемной комиссии, а та, которая с медиакафедры… Ну умная такая, из Гарварда, слова в простоте не скажет, ты еще жаловался, что половины не понимаешь из того, что она говорит. Интеллектуалка. Может, она думает, что если ты философ, то надо непременно казаться умной? Успокой деву, дай ей понять, что у философов, как и у остальных мужиков, одно на уме. Ну вот, ты хотя бы улыбаешься, Марик…

За исключением двадцатилетней давности истории с одной девушкой – допустим, ее звали Мартой, – никакими другими случаями романтических отношений с юными девами младше двадцати Марк похвастаться не мог. Так он Людке и сообщил.

– О! – удивилась она. – А чего так? Смотри, какие газели бегают по нашим средневековым коридорам, какие дивные оленята в черных гольфах и мартенсах. Просто – ах! Ты странный.

Марк пожал плечами. Разговор стал его тяготить. Спасение одной газели добавило ему пару седых волос. Два года назад мокрым октябрьским вечером он возвращался к себе домой и уже за университетской стеной обнаружил сидящую на корточках барышню. Барышня отчаянно икала и стонала, держась за голову. То икала, то стонала. Поочередно.

«Да что ж вы пьете как не в себя, дурочки», – в очередной раз подумал Марк. Чем младше курс, тем больше и бестолковей они надираются на этих своих студенческих вечеринках.

– Что пили? – спросил Марк, тронув ее за плечо.

Девушка посмотрела на него глазами, мутными от слез и алкоголя, в черных кругах размазавшейся туши.

– Пиво, – сказала она и ее вырвало.

«Литра три», – оценил Марк, достал из кармана пачку влажных салфеток и вытер бедняге лицо, а потом трясущиеся холодные ручонки, похожие на птичьи лапки.

– О-о-о, – простонала дева, – меня комендант в общагу не пустит. Или настучит.

«Господи, – подумал Марк, – спасибо тебе, что в моей жизни уже давно нет никаких комендантов…»

Разумеется, он привел ее к себе, отпаивал сладким чаем, запихал в душ, предварительно выдав ей махровую простыню, и сопроводил полуживого мокрого воробья на диван в кабинете, сам же, даже не включая в спальне свет, настолько его измотала эта акция спасения, кое-как разделся, рухнул поперек кровати и мгновенно уснул. А проснулся в пять утра, о чем сообщило ему электронное табло будильника, от того, что рядом тихонько пыхтел и сопел совершенно голый человеческий детеныш женского пола, и если бы просто пыхтел и сопел, так еще и гладил Марка по плечу, одновременно совершая поползновения лизнуть его в шею.

Марк осторожно снял ее руку со своего плеча, встал, собрал по всей квартире ее вещи, да-да, те самые черные гольфы, трусишки шириной с полоску лейкопластыря, футболку и свитер. Принес ей и велел одеваться и валить со скоростью сверхзвукового самолета. Как ее звали, он вспомнить не мог.

Юница, косо поглядывая на Марка, нетвердо бродила по квартире, натыкаясь на мебель, и бормотала:

– Где же юбка, мать твою, ебаныврот…

Марк, ощутив приступ тошноты, ушел в ванную и принялся тщательно чистить зубы. Когда вернулся, несчастное создание уже сидело в кресле – в клетчатой юбке, черных колготках с дырой на острой коленке и в неровно натянутых гольфах.

– У меня болит голова, – сообщила малолетняя пьяница.

Марк принес ей таблетку спазмалгона и стакан воды.

Она запила таблетку, отдышалась и сказала:

– Спасибо. Ты классный. Ну иди сюда.

Марк взял ее за плечи и вывел на лестницу. Ему хотелось поступить более радикально, например дать ей подзатыльник и вынести за шкирку прямо во двор, чтобы наверняка, но он сдержался. И держал себя в руках каждый раз, когда она подбегала к нему в университете и упрекала его в холодности и бесчеловечности после того, как они провели ночь вместе. Вот тогда-то к Марку, видимо в качестве антидота, стало возвращаться воспоминание давнего польского католического Рождества, радостные детские вопли во дворе и Марта в струящемся зеленом платье и в венецианской маске. Марта, надо сказать, ведь тоже тогда обманула его. Но она воспользовалась карнавалом, а значит, действовала строго в рамках правил игры. Да и вообще, она была другой. Она была безупречно воспитанной лесной феей, она читала ночи напролет, в конце концов, это она придумала план спасения Гришки…

– Вот ты снова улыбаешься, Марик, – сказала Людка. – Улыбайся, душа моя, у тебя такая хорошая улыбка, а ты так редко…

Он улыбался доброй веселой Людке, пил с ней кофе, провожал до дома, а потом возвращался в свою квартиру, задергивал шторы в спальне и прямо в одежде валился на застеленную кровать. И спал долгим беспокойным сном, несколько раз за ночь просыпаясь от страха удушья. Откашливался, ждал, когда успокоится сердце, пил воду и засыпал снова.

А потом наконец наступил теплый душистый июль, и он уехал к детям, пришел в свою маленькую районную библиотеку, открыл все окна и полил фикус. «Например, это возраст, – сказал он себе, глядя на старый абрикос за окном, – проще говоря, мужской климакс или что-то в этом роде. Но я же живу еще!» Аргумент показался ему дохлым. Никаких других аргументов в голову не приходило. И только одно утешало – наверное, подобное уныние посещает не только его, он не уникален, есть и другие, их много – тех несчастных, которым так не по себе.

Он сидел за столом, положив перед собой обе руки, и ощущал свою досадную ничтожность и досадную слабость перед непонятой, безразличной и бесконечной жизнью, в которой почти не сказывается его присутствие, не скажется и отсутствие. Дети радостно орали за окном, люди целыми семьями выдвигались на сельскохозяйственную ярмарку – нарядные, будто шли не за покупками, а на воскресную службу. Женский голос перечислял:

– Возьму абрикосу на компот и яблочек, а сало что, сало у меня еще есть в морозилке, а вот голяшек возьму на холодное, и меда пол-литровую баночку, и куру…

– Мне букет для засолки нужен, а так больше и ничего, – говорила другая.

– Кто я такой, если я не могу снова создать мир? – вдруг сказал себе Марк.

И удивился. Потому что совершенно не собирался себе этого говорить. И думать об этом тоже не собирался. Но именно с этого момента болезненное стеснение в груди, которое так мучило его весь последний год, вдруг стало растворяться, как кусок льда под неожиданным мартовским солнцем, и за считаные минуты растворилось совсем.

И буквально через полчаса нарядные горожане могли наблюдать, как обычно молчаливый долговязый библиотекарь оживленно торгуется у дощатых прилавков с мясом и рыбой, шутит и говорит комплименты румяным веселым торговкам.

– Папа, да ты пол-ярмарки скупил! – радостно удивлялась дочь Вера, наблюдая, как он разбирает пакеты на кухне.

Этим же вечером Маркиян Вегенин взял каримат, сунул бутылку минеральной воды в рюкзак и ушел на окраину города, на границу леса и поля, как можно дальше от оживленной междугородной трассы. Постелил каримат на траву и впервые за много месяцев уснул крепко и спал с удовольствием.

Его разбудила птица. Еще все молчало, еще травы и деревья, оторвавшись от земли, плавали в белом тумане, и только безумная сойка вдруг взвилась над поляной с криком – исчезала и снова появлялась. Может, что-то случилось с ее гнездом, или похитили птенца, или у птиц тоже бывают ночные кошмары, полусонно думал Марк, пока сойка носилась прямо над его головой. Лес и луг проснулись, все зашелестело, зажужжало и запело. Перед глазами Марка качался стебель с каплей росы на конце травинки. Он сел, потер лицо, нашел воду в рюкзаке и сделал глоток.

– Так, – сказал он себе. – Очень хорошо.

Ничего так не хотелось ему в детстве, как найти тоннель в другой мир. Не в какой-то абстрактный и неизвестный другой, а в свой собственный. И даже повзрослев, более-менее благополучно миновав подростковый период, он не потерял ни самой остроты этого желания, ни острой горечи от его неосуществимости. Однажды это уже получилось. Но тогда он был не один, их было несколько – людей, которые неожиданно, одновременно, опираясь лишь на нечеловеческую совместную волю и желание выйти за границу понимаемого, вывалились в иное – каждый в свое. Двое остались в другом мире, один – близкий друг и главный собеседник, вернувшись с ним сюда, через пять лет уехал в Индию, и с тех пор нет с ним никакой связи. Решительно никакой.