Саймон Себаг-Монтефиоре - Екатерина Великая и Потёмкин: имперская история любви

• Название: Екатерина Великая и Потёмкин: имперская история любви
• Автор: Саймон Себаг-Монтефиоре
• Жанр: История
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-17-982901-0

Библиотека проекта «История Российского государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники исторической литературы, в которых отражена биография нашей страны от самых ее истоков. Саймон Себаг Монтефиоре – английский историк, член Королевского литературного общества, один из самых известных в Англии специалистов по русской истории. Творчество Монтефиоре отмечено многими наградами, а книги изданы на 48 языках и стали мировыми бестселлерами. Основанная на документальных источниках книга «Екатерина Великая и Потёмкин» номинировалась на награды «Samuel Johnson», «Duff Cooper» и «Marsh Biography Prizes», а также на премию «British Book Awards» в номинации «Лучшая историческая книга года».

---

Именно тогда императрица впервые рассмотрела подпоручика и камер-юнкера Потёмкина и оценила его прекрасный облик «подлинного Алкивиада». Окинув его внимательным женским взглядом, она отметила красоту его струящихся каштановых волос, «лучшей шевелюры в России». Екатерина пожаловалась Григорию Орлову, что волосы Потёмкина лучше, чем её собственные: «Я никогда не прощу вам, что вы представили мне этого мужчину, – пошутила она. – Это было ваше желание, но вам придётся о нём пожалеть». Так и произошло. Эту историю сохранили для нас люди, в то время близко знавшие Потёмкина, – его двоюродный брат и один из гвардейцев-сослуживцев. Даже если их воспоминания слегка приукрашены, рассказ тем не менее звучит правдоподобно [22].

Прошло одиннадцать с половиной лет после дворцового переворота, прежде чем начался их роман, и всё это время императрица наблюдала за Потёмкиным и имела на его счёт некие планы. В 1762 году невозможно было с уверенностью предсказать, что он сможет возвыситься почти до вершины власти, но чем больше она его узнавала, тем большее впечатление на нее производила его бесконечная оригинальность. Они постепенно приближались друг к другу, словно их жизненные траектории были почти параллельными линиями, которые медленно, но неизбежно сходились в одну точку. В 23 года Потёмкин щеголял перед Екатериной своей сообразительностью и мастерством лицедея, но скоро она поняла, что его достоинства не ограничиваются прекрасной шевелюрой: он был знатоком греческого языка, разбирался в богословии и особенностях культур коренных народов России. Однако все эти годы о нём почти ничего не слышно, и дошедшие до нас сведения относятся скорее к области легенд. Мы хорошо представляем себе повседневную жизнь императрицы и двора, но о Потёмкине знаем лишь случайные эпизоды – когда он стремится выделиться в толпе придворных и впечатлить Екатерину своим остроумием, а затем вновь скрывается из виду. Он прикладывал все усилия, чтобы эти мимолётные встречи запомнились государыне.

Подпоручик Потёмкин был влюблён в императрицу, и ему было решительно безразлично, знают ли об этом окружающие. Он не боялся ни Орловых, ни других служителей монаршего двора, атмосфера в котором напоминала медвежью яму. Теперь он стал частью этого придворного мира, и ставки Потёмкина были максимально высоки. С позиций сегодняшнего дня кажется, что правление Екатерины II было долгим, стабильным и успешным – однако это стало очевидным лишь в ретроспективе, а в те времена иностранные послы в Санкт-Петербурге полагали, что царствование узурпировавшей власть женщины-цареубийцы продлится недолго и закончится бесславно. Потёмкину, который к тому времени провёл в столице чуть больше года, предстояло многое узнать об императрице и её придворных.

«Положение моё таково, что мне приходится соблюдать большую осторожность, – пишет Екатерина 30 июня своему бывшему любовнику Понятовскому, который грозился приехать с визитом, – последний гвардейский солдат, глядя на меня, говорит себе: вот дело рук моих». Понятовский всё ещё любил Екатерину (он навсегда сохранит это чувство) и теперь хотел вернуть расположение той великой княгини, которую был вынужден покинуть. Ответы Екатерины на его письма позволяют составить ясное представление как об атмосфере, царившей в Петербурге, так и о раздражении, которое вызывала у неё наивная страстность Понятовского: «Раз нужно говорить вполне откровенно и раз вы решили не понимать того, что я повторяю вам уже шесть месяцев, это то, что если вы явитесь сюда, вы рискуете, что убьют обоих нас» [23].

Создавая великолепный императорский двор, который, казалось, был ей так необходим, Екатерина в то же время вела закулисную войну с интриганами, стремясь установить политическое равновесие. Едва она взошла на трон, как на неё посыпались разоблачения всевозможных заговоров, в том числе среди гвардейцев, которые только что привели её к власти. Екатерина унаследовала от Петра III секретную полицию – тайную экспедицию при Сенате, подчинявшуюся генерал-прокурору. На протяжении всей екатерининской эпохи её будет возглавлять устрашающий человек по имени Степан Шешковский, прозванный «кнутобоем». Императрица стремилась как можно реже прибегать к пыткам, особенно если подозреваемый уже признал вину, однако мы не знаем в точности, удалось ли ей в этом преуспеть: вполне вероятно, что по мере удаления от Петербурга ограничения ослабевали. Чаще практиковали порку и побои, чем настоящие пытки. Тайная экспедиция была крайне малочисленна – всего лишь около 40 служащих, что несравнимо с легионами советских сотрудников НКВД или КГБ, – но тем не менее они легко получали доступ к чужой частной жизни: за придворными и иностранцами вели слежку их собственные слуги и охрана, а любой чиновник имел возможность донести на несогласных [24]. Иногда Екатерина приказывала установить слежку за своими политическими противниками, и её двери в любой момент были открыты для Шешковского. В XVIII веке ещё не существовало такого понятия, как полицейское государство, однако сотрудники тайной экспедиции, какими бы благородными ни были её мотивы, всегда были готовы наблюдать, арестовывать и допрашивать, и в первые годы екатерининского правления они не сидели без дела.

Два претендента имели больше прав на престол, чем Екатерина: шлиссельбургский безумец Иван VI и её собственный сын Павел. Первых заговорщиков, действовавших в интересах Ивана, разоблачили в октябре 1762 года во время её коронации: это были Гуриев и Хрущёв, два гвардейца Измайловского полка. С позволения Екатерины их пытали и били палками, но на деле их «заговор» был всего лишь пьяным хвастовством.

Екатерина никогда не теряла присутствия духа: ей удавалось сдерживать враждующие партии придворных и в то же время укреплять своё положение и беззастенчиво подкупать гвардейцев щедрыми подарками. У каждой партии были свои опасные намерения. Екатерина сразу же показала, что она будет собственным канцлером, подобно своему предшественнику Петру I и прославленному современнику Фридриху Великому. Она управляла Россией с помощью талантливых помощников, которые превратились в настоящее правительство. Через два года она обратит внимание на 34-летнего князя Александра Алексеевича Вяземского, румяного человека с рыбьими глазами, трудолюбивого, но не любимого подчинёнными. Он будет управлять внутренними делами Российской империи почти тридцать лет, занимая должность генерал-прокурора Сената и выполняя функции, которые сегодня ложатся на министров финансов, юстиции и внутренних дел.

Никита Панин стал главным министром Екатерины. Этот дипломат, убеждённый в том, что аристократия должна сдерживать прихоти абсолютного монарха, предложил Екатерине проект Императорского совета. По его замыслу, состав Совета утверждался императрицей, однако она не имела права его распустить. Проект Панина представлял собой угрозу как для Екатерины, так и для «выскочек» – гвардейцев, которые возвели её на трон [25]. Поскольку многие считали Павла законными императором, то его наставник Панин естественно ратовал за передачу престола юноше по достижению им совершеннолетия. Он открыто презирал «капризных фаворитов» [26], поэтому пятеро братьев Орловых были его врагами. В течение следующих двенадцати лет обе партии, сражаясь друг с другом, пытались использовать растущую дружбу Потёмкина и императрицы в своих интересах.

Екатерина сумела отвлечь Панина от его затей, поручив ему руководство российской внешней политикой и назначив старшим членом Иностранной коллегии. Однако она не забывала, что в 1762 году Панин желал видеть законным императором Павла, а не её, и полагала, что из соображений безопасности этого змея-интригана лучше приблизить. Они были полезны друг другу: Екатерина считала Панина «самым искусным, самым смышлёным и самым ревностным человеком при дворе», хотя и недолюбливала его [27].

Мы упомянули лишь две главные партии, но на самом деле двор новой императрицы был настоящим лабиринтом партий и семейств. Захар Чернышев, в 1750-е годы ухаживавший за Екатериной, стал главой Военной коллегии, а его брату Ивану был поручен российский флот; изначально Чернышевы сохраняли нейтралитет в конфликте между Паниным и Орловыми, но часто случалось так, что члены большой семьи примыкали к разным придворным партиям, как мы видели на примере княгини Дашковой и Воронцовых [28]. Дашкова определённо переоценила свои возможности, претендуя на такое влияние, которого у неё на самом деле не было [29]: над этой заговорщицей, которая хвасталась, что возвела императрицу на престол, насмехалась вся страна [30]. Вслед за елизаветинскими приближёнными канцлером Воронцовым и Иваном Шуваловым Дашкова была вынуждена отправиться «путешествовать за границу», по сути – в щадящую ссылку на европейские курорты.

Екатерининский двор представлял собой калейдоскоп постоянно сменявших друг друга и соревновавшихся партий, то есть групп лиц, связанных между собой узами дружбы или родства, а также алчностью, любовью или схожими убеждениями, пускай и весьма туманными. Они ориентировались на один из двух полюсов: придворный служитель мог быть сторонником союза с Пруссией или с Австрией и поддерживать либо императрицу, либо наследника. Все руководствовались элементарной корыстью: «Враг моего врага – мой друг».