Саймон Себаг-Монтефиоре - Екатерина Великая и Потёмкин: имперская история любви

• Название: Екатерина Великая и Потёмкин: имперская история любви
• Автор: Саймон Себаг-Монтефиоре
• Жанр: История
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-17-982901-0

Библиотека проекта «История Российского государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники исторической литературы, в которых отражена биография нашей страны от самых ее истоков. Саймон Себаг Монтефиоре – английский историк, член Королевского литературного общества, один из самых известных в Англии специалистов по русской истории. Творчество Монтефиоре отмечено многими наградами, а книги изданы на 48 языках и стали мировыми бестселлерами. Основанная на документальных источниках книга «Екатерина Великая и Потёмкин» номинировалась на награды «Samuel Johnson», «Duff Cooper» и «Marsh Biography Prizes», а также на премию «British Book Awards» в номинации «Лучшая историческая книга года».

---

Екатерина же находилась в самом своем расцвете. Сексуально привлекательная и исполненная величия женщина считалась настоящей красавицей благодаря высоким густым бровям и ярким голубым глазам, полным живости, самоуверенности и высокомерия. У нее были черные ресницы, изящно очерченный рот, нос с небольшой горбинкой, белоснежная сияющая кожа, а из-за царственной осанки она казалось выше, чем была на самом деле. Начинающуюся полноту императрица скрывала, неизменно надевая «широкие платья с пышными рукавами, напоминавшие старинный русский наряд» [5]. Все отмечали ее «достоинство, смягченное грацией» [6], благодаря чему Екатерина была «по-прежнему красивой, необыкновенно умной и проницательной, но романтичной в своих сердечных предпочтениях» [7].

Екатерина и Потёмкин вдруг стали совершенно неразлучными. Когда они расставались, всего лишь расходясь каждый в свои покои, то принимались самозабвенно писать друг другу письма. К счастью для нас, они оба прекрасно умели выражать свои чувства, и слова очень много для них значили. Порой они успевали обменяться несколькими записками в день, и эта переписка скорее напоминала телефонные звонки или даже электронные письма. Обычно записки отправлялись без подписи, поскольку одновременно содержали и тайные любовные признания, и обсуждения дел государственной важности. Почерк Потёмкина, удивительно мелкий и небрежный для такого великана, со временем становился все хуже, пока к концу жизни не потерял всякую удобочитаемость на каком-либо языке. Письма написаны на русском и французском, которые порой сменяют друг друга совершенно хаотично; сердечные дела они чаще обсуждали по-французски, государственные – по-русски. Сохранилось огромное множество этих записок, свидетельствующих о политическом союзе и о любви длиною в жизнь. Некоторые из них – вполне в духе времени, а иные читаются так свежо, как будто принадлежат перу наших современников. Какие-то могли быть написаны лишь императрицей и государственным служащим, а другие говорят на языке любви, что так хорошо знаком всем чинам и эпохам. До нас дошли целые беседы: «Поезжай, голубчик, и будь весел», – пишет Екатерина Потёмкину; он уезжает, а вернувшись, присылает записку: «Матя, мы вернулись, теперь хотим ужинать». На это Екатерина отвечает: «Боже мой, кто бы мог подумать, что вы вернетесь?» [8]

Императрица называла своего возлюбленного «душенька», «сударка», «милушенька» и «bijou» («сокровище»). Позднее она будет часто обращаться к нему «батюшка», «батинька» или «папа» и придумывать бесконечные уменьшительные от имени Григорий: Гриша, Гришенька, Гришенок и даже Гришифишенька. В разгар их любви эти прозвища стали еще более красочными: «мой золотой фазан», «индейский петух», «голубчик мой дорогой», «tonton» (юла), «душа моя милая», «попугайчик», «волк», «птица» и множество других, отражавших характерное для него соединение силы и чувствительности. Если он заигрывался, она иронично ставила его на место обращениями «милостивый государь», «господин подполковник» или «ваше превосходительство». Когда Екатерина жаловала ему новый титул, ей нравилось обращаться к нему соответственно.

Потёмкин почти всегда называет Екатерину «матушка» или «государыня» (или соединяет два эти обращения). Иными словами, он осознанно решил обращаться к ней так, как велит старорусский обычай, а не называть ее Катенькой в отличие от других фаворитов. Тому причиной не недостаток близости, а глубокое уважение, которое Потёмкин питал к своей императрице. К примеру, как-то раз придворный принес ему записки от Екатерины, и Потёмкин заставил его преклонить колени и в этом положении ожидать, пока тот напишет ответ. Екатерину позабавила романтичность жеста: «Напиши, пожалуй, твой церемониймейстер, каким порядком к тебе привел сегодня моего посла и стоял ли по своему обыкновению на коленях?»

Потёмкин постоянно беспокоился, что письма могут выкрасть. Несколько его ранних любовных посланий осторожная императрица сожгла сразу после прочтения. От того периода уцелели главным образом ее письма и несколько его записок, которые она отправляла обратно со своими пометками. Более поздних писем Потёмкина сохранилось больше, поскольку в них шла речь также и о государственных делах. Страстный влюбленный хранил перевязанную тесемкой потрепанную стопку писем императрицы во внутреннем кармане, поближе к сердцу, чтобы перечитывать их вновь и вновь. «Гришенька, здравствуй, – начинает Екатерина одно из мартовских писем 1774 года, – Я здорова и спала хорошо… Боюсь я – потеряешь ты письмы мои: у тебя их украдут из кармана… Подумают, что ассигнации, и положат в карман» [9]. Но к счастью для нас, они были при нем на смертном одре семнадцать лет спустя. Всем важнейшим придворным любовники дали прозвища, которые порой трудно расшифровать, а также придумали секретный язык, вероятно, для того, чтобы Потёмкин смог высказать, как желает заняться с ней любовью.

«Батинька, голубчик милой, каков ты опочивал, сударка любезный?» – так обычно приветствует его в письмах императрица. «Скажи мне, сударушка, каков ты и в милости ли я?» [10]. Иногда записки совсем коротки: «Добрый вечер, сердце мое. Я иду спать» [11].

Когда девятого апреля двор вернулся в Санкт-Петербург из Царского Села, Потёмкин выехал из дома Елагина, где жил с тех пор, как начался их роман с Екатериной, и поселился в своих новых, только что отделанных покоях Зимнего дворца: «говорят, что они великолепны», – писала на следующий день графиня Сиверс. Потёмкина теперь постоянно встречали в городе: «Я часто вижу Потёмкина, мчащегося по улице шестернею». Роскошная карета, дорогие лошади и скорая езда стали его визитной карточкой. Потёмкин обычно сопровождал императрицу на публичных мероприятиях. Когда 28 апреля Екатерина выехала в театр, «Потёмкин был в ложе», заметила Сиверс. Царственные особы, а порой и вся остальная публика весь спектакль часто проводили за разговорами (Вольтера чрезвычайно раздражала эта королевская привычка Людовика XV). Так и в этом случае с Потёмкиным «беседовали (т. е. императрица беседовала) много во все время представления; он пользуется большим доверием» [12].

Новые комнаты Потёмкина в Зимнем дворце находились прямо под покоями Екатерины. И его, и ее окна выходили не на Неву, а на Дворцовую площадь и во внутренний двор. Когда Потёмкин хотел посетить императрицу – а посещал он весьма часто, без доклада и когда ему было угодно, – то поднимался (в отличие от Орлова, который спускался) по винтовой лестнице, неизменно устеленной зелеными коврами. Зеленый был самым подходящим цветом для троп любви – вспомним зеленую лестницу, которая вела от покоев Людовика XV в будуар маркизы де Помпадур.

У Потёмкина были свои комнаты во всех императорских дворцах, включая городской Летний дворец и Петергоф, но чаще всего любовники проводили дни в Большом Екатерининском дворце в Царском Селе, где их покои разделял такой холодный коридор, что в письмах они часто просили друг друга быть осторожнее, идя по этой промозглой тундре. Екатерина пишет: «Сожалею, душа беспримерная, что недомогаешь. Вперед по лестнице босиком не бегай, а естьли захочешь от насморка скорее отделаться, понюхай табак крошичко» [13]. Они редко проводили ночи вместе (как позднее будет заведено с другими фаворитами), поскольку Потёмкин любил играть в карты, вести беседы заполночь и спать до полудня, а императрица просыпалась рано. Ее натуре был близок распорядок дня образцовой немецкой классной дамы, наделенной, однако, глубокой чувственностью, он же вел жизнь необузданного уроженца приграничных земель.

Потёмкин часто врывался без доклада на камерные вечера Екатерины, растрепанный, в турецком халате или в иной домашней одежде на голое тело, так что все общество могло лицезреть его поросшую волосами грудь и ноги. Он ходил босиком в любую погоду. В холодные месяцы он набрасывал на плечи шубу, из-за чего становился похож на великана, который никак не мог решить, дикарь он или модник. В добавок ко всему на голову он повязывал розовый платок. Этот восточный шик был не по вкусу придворным-вольтерьянцам, и они прозвали его мифологическим «богатырем». С самого начала их романа с императрицей Потёмкин понимал, что находится на особом положении: когда Екатерина его призывала, он мог себе позволить не явиться. Приходя в покои императрицы когда вздумается, он не утруждал себя докладом и не ждал приглашения, забредал в ее комнаты, словно медведь-шатун, и порой искрометно шутил, развлекая всех собравшихся, а порой молчал, не уделяя внимания даже самой Екатерине.

Его вкусы были «поистине варварскими и московитскими»: ему нравилась «простая пища его народа, особенно пирожки и прочая выпечка, и сырые овощи», которые он всегда держал рядом с кроватью [14]. Часто, поднимаясь к императрице, он жевал яблоко, репу, редис или чеснок и вел себя в Зимнем дворце совершенно так же, как в детские годы, резвясь в компании чижовских крепостных. Вкусовые предпочтения князя были естественны, непринужденны, по-русски безыскусны и имели такое же политическое значение, как красные норфолкские яблоки, любовь к которым подчеркивала истинно английскую натуру Роберта Уолпола.