Елена Арсеньева - Дом проклятых душ

• Название: Дом проклятых душ
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Ужасы
• ISBN: 978-5-04-105296-6

Оказывается, сон – опасная штука! Маша Миронова узнала это на собственном опыте. Благодаря сну она влюбилась в какого-то загадочного типа по имени Иван Горностай. Благодаря сну отправилась в заброшенную родную деревушку. Заброшенная-то она заброшенная, однако там запросто можно встретиться с ведьмами и призраками, явившимися из прошлого, а также с бывшим другом детства, который тоже ищет Ивана Горностая – однако не для того, чтобы спасти его, а чтобы убить. Ну и Машу заодно…

---

Вот только приземистого дома у околицы – дома с покосившимся деревянным петухом на коньке крыши, она совершенно не помнила, – хотя каждый дом, каждый проулок в деревне своего детства знала отлично.

А впрочем, ведь это был всего лишь сон…

Невероятная все-таки каша ей приснилась! Этот человек в красной рубашке, с золотой серьгой и со странным оружием, которое почему-то хотелось назвать пистолью, словно бы явился из какого-нибудь XVIII или даже XVII века. Интересно, это его звали Иван Горностай или женщина с козьими ногами подала сигнал кому-то другому, носившему это имя? А она, конечно, была типичной ведьмой, из тех, что существуют во всякие времена, вернее, вне времени. Однако при этом деревня, за исключением дома с петухом, выглядела почти так же, как выглядела во времена счастливого, счастливейшего Машиного детства…

Ранний июньский рассвет уже не давал Маше уснуть: она лежала, смежив веки, с нежностью вспоминала те далекие дни, ругательски ругая себя за то, что ни разу за все минувшие годы не собралась навестить родные места, и испытывая не просто острую, но небывало острую тоску по тем временам и тем местам. Захотелось хотя бы фотографии старые посмотреть. Такие фотографии вообще-то оставались, однако сейчас их у Маши не было. Примерно год назад у Маши их забрал Жýка, как всю жизнь звали Пашку Жукова – земляка, друга детства.

Раньше они с Машей и с Галкой Чатушкиной, их соседкой, были неразлейвода. Но взрослая жизнь разводит людей, у каждого появляются свои заботы, которые важнее детской дружбы. Родители Пашкины уехали в Нижний Новгород и его увезли, потом и Чатушкины, и Мироновы туда перебрались. Пашка женился на Галке, Маша гуляла у них на свадьбе, сначала весело приятельствовала с молодой семьей, однако у городской жизни свои законы, и как-то само собой оказалось возможным не только не видеться целый год, но даже и не перезваниваться.

Помнится, Жука забрал старые снимки для того, чтобы их оцифровать, однако как в воду канул с ними вместе. Маша решила сегодня же непременно с Жукой созвониться и снимки у него забрать, оцифрованы они или нет. Конечно, не совсем удобно возобновлять прежние дружеские отношения под таким незначительным предлогом, однако Маша вспомнила, что у Галочки Жуковой, бывшей Чатушкиной, вчера-сегодня-завтра день рождения – то ли он был, то ли есть, то ли вот-вот настанет.

Весьма приличный предлог нагрянуть к приятелям и как бы между делом спросить о фотографиях.

Конечно, в наше время всеобщей мобильной связи в гости без предупреждения ходят только соседки по подъезду, и то лишь самые замшелые, поэтому Маша сначала позвонила Жуке. Однако в ответ услышала: «Ваш номер заблокирован».

Вот те на! С какого бы это перепугу?!

Ответ мог быть только один: Жука что-то перепутал и заблокировал подружку детских лет вместо кого-то другого. А может, телефон сам такую пакость учинил: у Маши случилась однажды такая неприятная история с номером Ниночки Селезневой, и убедить Ниночку в том, что Машин «Самсунг» почему-то сам по себе невзлюбил абонента Селезневу, без всякого участия хозяйки, было очень сложно. Поэтому Маша ничуть не обиделась, пожалела, что у нее нет номера телефона Галочки, – и решила, раз так, навестить Жуковых без предупреждения, вынужденно наплевав на политес.

Воспоминаниями о сне и предвкушением встречи с Жукой Маша была настолько занята, что начисто забыла о вчерашнем провалившемся свидании с Толиком и необходимости о нем отчитываться, тем паче что Ниночка Селезнева, оказывается, вчера простудилась под кондиционером и с утра пораньше ушла на больничный, не успев распустить сплетни по их женскому коллективу, до сплетен, понятное дело, весьма охочему. Так что Маша спокойно вычитала необходимые тексты и сразу после работы отправилась к Жуковым, прихватив в ближайшем магазине хорошенький шоколадный тортик и бутылку отличного белого инкерманского вина: сам Бог велел, поскольку Крым наш.

Из дневника Василия Жукова, 1930 год

От многих прежних привычек удалось мне избавиться, заметая следы былого ради спасения жизни нынешней! Ногти у меня вечно обломанные и грязные, клочковатая, неопрятная борода наросла на лице, волосы стригу сам ужасными ножницами в какую-то патриархальную скобку, да и к одежде, которую только лапотиной в былые времена и назвал бы, уже отношусь без малейшей брезгливости. Последнюю привычку сохранил из жизни прежней: вести дневник.

Впрочем, настоящим дневником его не назовешь: это раньше я исправно марал бумагу ежедневно, записывая самую незначительную малость, а теперь мне не до того. Времени жизнь нынешняя мало оставляет на досужие занятия. И все же я считаю своим долгом записать все, что происходило со мной с тех пор, как я приехал в Завитую и постарался здесь прижиться.

Прижиться, раствориться, потеряться… В той жизни, которую я оставил, вернее, которую у меня отняли, это называлось мимикрия. Теперь мне этих слов лучше не употреблять. Тот скромный счетовод сельского совета, которым я стал, их знать не может!

Он небритый, усталый, в поношенной косоворотке, в стоптанных, грубо заплатанных сапогах.

Старенький пиджак болтается на его некогда широких, а сейчас худых, поникших плечах.

Он или сидит в конторе, считая трудодни, или, заменяя прихворнувшего бригадира (а тот прихварывает часто, едва ли не каждый день посылает своего мальчонку в сельсовет – мол, занедужил тятька, не придет!), соскочит с постели, едва забрезжит рассвет, и побежит по домам: звать баб просо полоть или сено сгребать…

А их не дозовешься, на полях не дождешься! Отказываются выходить по наряду, хоть режь их! У большинства мужья на «железке» работают, там деньги неплохие платят. Каждая хозяйка своим огородом занята.

Бригадир Лаврентьич тоже «хворает» не просто так: он против слова жены пикнуть боится, а ей собственные две черные козы дороже всего на свете. Вот и он их то пасет, то корм на зиму для них заготавливает, то сарайчик ладит, чтобы не замерзли его красавицы. И ничем его не убедишь, ничем не застращаешь!

Однако ссориться с этой властной бабой я не решался. Честно признаюсь, по меркантильным соображениям. Она пекла такие пироги… Даже с лебедой и крапивой, ей-богу, приходилось мне едать, и все было вкусно. А уж с земляникой-то!..

Словом, на Лаврентьича я не слишком нажимал.

Постепенно ко мне вообще перешли бригадирские обязанности, и вечерами я до поздней ночи засиживался за бумагами, подсчетами трудодней и перенесением сведений в отчетные документы. Та только радость, что есть у меня бумага – вести мои записки, да и в химических карандашах нехватки не чувствую.

Впрочем, и в бригадирской моей работе нет худа без добра. Благодаря ей сделался я вхож в каждый дом. Хозяева меня привечают, хотя о сторожевых псах этого сказать нельзя. Отчего-то они меня терпеть не могут.

Особенно усердствует один – правда, не сторожевой, а бродячий, ничейный. Он то убежит из Завитой, то снова в ней появится. Летом небось давит в лесу мелкое зверье. Зимой ютится в стогах сена, живет, как говорится, мирским подаянием.

В самом деле, почему-то в деревне его почти все подкармливают, особенно Лаврентьич старается – бригадир. Как-то раз я видел, как он пса кормит да бормочет:

– Ты уж прости, голубчик, на двор тебя взять не могу, заколет Глашка рогами, она на тебя ох лютует, неведомо почему. Но не горюй, я тебя не покину, завсегда накормлю-напою.

Я так понял, что Глашка – это какая-нибудь животина, вернее всего, одна из двух черных козочек, о которых так пеклась жена Лаврентьича. Потом я понял, что угадал верно…

К слову добавлю, что пес этот и в будущие годы то появлялся в Завитой, то пропадал, но вечно цеплялся ко мне. Самое странное, что, когда появились у меня дети, он их тоже гонял… удивительный пес, нестареющий какой-то, неподыхающий, хотя ему, наверное, уже много лет было.

Ну что ж, в Завитой столько удивительного мне открылось, что псом больше, псом меньше – не важно.

Вернусь, однако, к своим отношениям с сельчанами…

* * *

В подъезде Маша нос к носу столкнулась с какой-то Жукиной соседкой, которая вела на прогулку золотистого ретривера. При виде Маши ретривер немедленно рассиропился, ткнулся мордой в ее колени и забил хвостом так, что по подъезду даже некий звон пошел.

– Ну и ну! – изумилась его хозяйка. – Вот это я понимаю! Можно подумать, вы с моим Карлушей друзья детства!

– Меня почему-то все собаки любят, – с извиняющейся улыбкой пояснила Маша.

Это была сущая правда, а извиняющаяся улыбка объяснялась тем, что владельцы псов, как правило, ревнивы. Впрочем, соседка оказалась, на счастье, вполне адекватной и даже рассказала, что ее покойный отец обладал вот такой же удивительной притягательностью для четвероногих, которые признавали в нем безусловно высшее существо и лечились у него (а отец ее был ветеринаром) с огромным удовольствием.