Ильгар Сафат - Моя необработанная форма

• Название: Моя необработанная форма
• Автор: Ильгар Сафат
• Жанр: Триллер
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-100563-4

«Моя необработанная форма» – это психологический триллер о боксере по прозвищу «Голем». Он чемпион, но мало кто знает, что ни слава, ни деньги не приносят ему удовольствия. Тяжелое детство превратило его в монстра, который испытывает яркие эмоции, только впадая в неистовство. Параллельно с историей боксера мы видим жизнь успешного писателя, прошедшего сложный путь к успеху, но потерявшего по дороге психическое равновесие. Такие разные люди, но есть тайна, которая их объединяет… Содержит нецензурную брань.

---

13. Я – ЧУЖОЙ

Начались мои вспышки агрессии еще в детстве. В школьном возрасте. Во мне что-то раскололось, треснуло и никогда уже больше не склеивалось воедино. А произошло это вот как. Мы отмечали у нас дома мой день рождения. Родители разрешили мне пригласить друзей, и я позвал несколько человек со двора, мальчишек и девчонок. Мне было лет шесть-семь, не больше. Все шло хорошо, было даже весело. Мы что-то пели, резвились, играли в считалочку, ели сладкое, танцевали, и я был по-настоящему счастлив. Не помню, чтобы мне когда-нибудь еще было так хорошо. Именно в тот день и был сделан снимок на берегу моря, где я стою рядом с мамой, держа в руке ракушку.

Наверное, это был самый счастливый день в моей жизни, но закончился он очень печально. После того, что произошло на том празднике, я никогда больше не осмеливался быть счастливым и давать волю своим светлым чувствам. Была среди нас девочка, наша ровесница, миловидная рыжая девчонка, имени которой я теперь и не вспомню. Меня тянуло к ней как магнитом. Во всех наших играх я старался быть с ней в одной команде, чтобы держать ее за руку, прикасаться к ней, чувствовать ее сладкое дыхание и заглядывать в ее зеленые глаза. Наверное, это невинное чувство было сродни первой влюбленности.

В какой-то момент я почувствовал что-то странное. Наверное, я впервые ощутил, что не соответствую ни среде, ни ситуации, в которой нахожусь. И хотя дети собрались тут из-за меня, я был, так сказать, виновником торжества, но внезапно я почувствовал, что не имею ко всему происходящему ни малейшего отношения. Я – чужой. Я словно провалился в странный сон и увидел себя со стороны. Пугающий взгляд из зазеркалья. Или это не я увидел себя, а кто-то другой, исполненный недобрых намерений, стал следить за мной изнутри меня самого, будто из расколотого зеркала. Мое настроение резко изменилось, мне захотелось, чтобы все ребята ушли. Мальчишка, похожий на меня, сидел в компании веселящихся сверстников, и ему было очень одиноко: приглядевшись, я узнал в нем себя. Так вот впервые произошло расщепление моего сознания. Ко мне подошла рыжая девчонка, моя дворовая подруга. Села рядом и положила мне руку на колено. «Тебе грустно?» – спросила меня добрая девочка. И в этот момент мне захотелось схватить со стола нож, которым мы только что разрезали праздничный торт, и полоснуть ее по лицу. Мне захотелось проткнуть ее зеленые глаза. Но сама эта мысль так меня напугала, она была так внезапна и непривычна для меня, что я дернулся, отбросил руку девочки с колена и стремительно выбежал вон из комнаты. Больше я к людям не возвращался.

14. МЫ – ОБИТАТЕЛИ БРЕДА!

А между тем народу все прибавлялось и прибавлялось. Это были все такие же эстетствующие прощелыги, лощеные франты, по большей части антипатичной наружности, так сказать – бомонд. Вместо лиц над смокингами мужчин и декольтированными платьями женщин покачивались улыбающиеся посмертные маски, из отверстий которых иногда выходили неприятные звуки. Режущий ухо смех сломавшихся кукол или мертвенные сентенции радиоголосов. Никакого смысла не было ни в смехе, ни в речах этих снующих между столиками манекенов. Глазки людей жадно зыркали во все стороны, так, будто все они кого-то выискивают в толпе, но никак не могут найти. Я, признаться, не сразу сообразил, что все эти люди, оказывается, ищут меня. В эту минуту я, неожиданно для себя самого, обрадовался близости Годжаева. По крайней мере, доктор мне служит ширмой, за ним можно укрыться от еще более назойливых и нежеланных встреч. Я глубже вжался в темный угол, где мы стояли вместе с говорливым психиатром, и, чтобы отвлечь его, обратился к нему с вопросом.

– Так вы находите мои книги занимательными? – Я произнес первое, что пришло в голову, но тут словоохотливый говорун накинулся на меня с таким пылом, будто именно этого вопроса он от меня и ожидал.

– «Занимательными»? Это неверное слово! Разве можно считать занимательным то, от чего ты не в состоянии дистанцироваться? То, что полностью тебя поглощает? Занимательность – это, так сказать, энергия преодоления разрыва между объектом и субъектом. Но в случае с вашими романами, мой друг, такой дистанции у читателей просто не возникает. Да вы и сами это прекрасно понимаете, нечего прикидываться! Мы полностью подчиняемся вашей авторской суггестии и обнаруживаем себя в странном, пугающем мире, прежде для нас недоступном, который во время чтения романа и даже после него становится естественной средой нашего обитания. Это трудно описать словами, ведь я не наделен таким мощным литературным даром, каким обладаете вы, маэстро. Мне привычнее иметь дело с людьми, заблудившимися внутри своего собственного лабиринта, но только тогда, когда их помешательство становится уже проблемой для окружающих. Вы – другой случай. Вы – мистагог. Поэт. Вы, как Вергилий, ведете нас вниз по винтовой лестнице ада. Все ниже и ниже, к самому дну. Тут непонятно, я ли заблудился внутри вашего романа или вы сами заблудились внутри своих фантасмагорий? Или это заблудился во вселенной весь мир, помните, «сотканный из той же материи, что и наши сны»? Или как там это звучит у Шекспира, в «Буре»? Нами кто-то бредит, и я не думаю, что такие персонажи, как мы с вами, могут быть персонажами чьего-либо сладкого сновидения! Мы – обитатели бреда! Социального и метафизического! Что вы на это скажете?

– Да-да, доктор, вы совершенно правы! – ответил я Годжаеву, хотя и не понимал, о чем это он разглагольствует. Да я его и не слушал, по правде сказать, я почему-то начинал нервничать, и трескотня психиатра звучала раздражающим фоном. Тот уловил мою неуверенность, прозвучавшую в голосе, и снова улыбнулся, оголяя, как выяснилось, не в полном составе присутствующие у него во рту зубы. От этой странноватой улыбки у меня перехватило дыхание. Чтобы как-то скрыть свою растерянность, я сделал еще несколько глотков. Поперхнулся, откашлялся. Снова отпил. Вина почти не оставалось, от чего воронка бокала, как мне показалось, вздулась и стала нереально глубокой. Из нее доносился пугающий гул. Я заглянул на дно бокала, чтобы убедиться, что внутри не осталось ни одной капельки полусухого, и меня втянуло в эту холодную, звенящую, утончавшуюся где-то очень далеко бездну.

15. СЛУЧАЙ НА ПУСТЫРЕ

До титульного поединка оставалось не так много времени. Мировой бокс привык к моим причудам, и тот факт, что я поставил условием проведение поединка не на арене «Мэдисон-Сквер-Гарден» в Нью-Йорке и не в «Мандалай-Бэй» в Лас-Вегасе, а в микрорайоне, где я вырос, на обычном пустыре, никого уже не шокировал. Все равно внимание всего мира будет приковано к этому поединку, освещать его будут все ведущие телеканалы, и билеты на бой будут распроданы за несколько месяцев вперед. Пустырь, по которому я бегал мальчишкой, где убивал змей, ловил лягушек и надувал их соломинкой, просунутой через задний проход, подобно шарикам, – пустырь этот превратится в арену мирового бокса. Так я решил. Кстати, пора представиться. Лейба (Голем) Гервиц. Суперзвезда мирового бокса. Непобежденный супертяж. Организаторы осушили болото, установили в центре пустыря ринг и вокруг него – ряды для зрителей. Как я слышал, присутствовать на поединке будет пятнадцать тысяч человек. Плюс телевизионная трансляция по всему миру. Прайм-тайм HBO. Миллионы телезрителей. Нашумевший в свое время, собравший сотни миллионов долларов клоунский поединок «Флойд Мэйвезер – Мэнни Пакьяо» давно затмили мои боксерские шоу и мои гонорары. Не буду раскрывать, сколько я заработаю за этот вечер. Деньги – это мусор. Деньги давно уже не имеют для меня никакого значения.

«Ты – сумасшедший, тебе можно все! – так отреагировал мой агент, когда я рассказал ему о своем желании провести бой в тех трущобах, в которых вырос. – И к тому же, ты чемпион мира в сверхтяжелом весе. Ты там, где раньше были Мохаммед Али, Майк Тайсон, Рокки Марсиано. Делай что хочешь, пока ты в зените славы».

Для чего я это сделал? Почему я захотел провести титульный поединок на свалке? Не для того, конечно, чтобы всколыхнуть общественность, и тем более не для того, чтобы вернуть кулачные бои в ту среду, в которой они зародились (как писали некоторые спортивные обозреватели). Просто мне захотелось еще раз испытать то волнение, которое я пережил на этом пустыре в детстве. Тут ничего почти не изменилось, и можно легко вспомнить эмоцию ужаса и омерзения, родившуюся здесь двадцать лет назад. Тем более в условиях чемпионского поединка, всемирного зрелища. Расскажу об этом подробнее.

Была во дворе у нас небольшая банда. Человек восемь. Чем только мы не занимались! И рэкетом, и налетами, и наркотиками, и мелким грабежом. Терроризировали близлежащие дворы и кварталы. Конечно, беспредельничали мы в основном среди ровесников. У старшего поколения были свои отморозки, которые занимались делами покруче. Мы об этом знали и никогда не переходили им дорогу. Они о нашей банде тоже были наслышаны, но смотрели на нас, как на мелкую шушеру, ничем им не угрожавшую. В подвале одного из домов мы соорудили себе что-то вроде штаба, встречались там, пили чай, иногда кое-что покрепче. Было в «штабе» уютно, хотя и затхло и сыро. Часто крысы подъедали наши припасы, но бороться с крысами было бессмысленно. Мы вели свой счет и старались в день убить хотя бы одну крысу, но меньше их от этого не становилось. Стены «штаба» мы обклеили фотографиями голых телок, и они скрашивали нашу сугубо мужскую компанию. Несколько раз мы приводили в свое логово девчонок и пускали их по кругу. Но это мы позволяли себе крайне редко, когда уже совсем припирало. И всегда под кайфом. Телок мы приводили откуда-нибудь издалека, не из нашего квартала. Мы не хотели, чтобы о нашем «штабе» кто-то пронюхал. Сюда мы приносили отнятые у лохов деньги, краденые вещи, все, что имело в наших глазах какую-то ценность. Здесь хранилось все награбленное нами, наш «общак», пользоваться которым мы могли только по общему согласию. Но однажды случилось так, что один из наших парней совершил роковую ошибку.