Макс Фрай - Неизвестным для меня способом

• Название: Неизвестным для меня способом
• Автор: Макс Фрай
• Жанр: Ужасы
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-17-118948-8

«Неизвестным для меня способом» – это, конечно, цитата из Хармса; полностью фраза звучит так: «Значит, жизнь победила смерть неизвестным для меня способом». Не знаю, все ли помнят, что произносит эти слова человек с тонкой шеей, который «забрался в сундук, закрыл за собой крышку и начал задыхаться». А потом обнаружил себя лежащим на полу. Сундука нигде не было. Сундук исчез! Все рассказы в книге примерно про это. Ну или для этого. Чтобы все эти ваши сундуки исчезали, один за другим. Рассказ «Сорок третий» был опубликован в сборнике «Nада», рассказ «Голова и лира плыли по Гебру» – в сборнике «Карты на стол», обойтись без них было совершенно невозможно, очень уж качественно от этих рассказов рассеиваются сундуки. Остальные тексты публикуются впервые.

---

Наконец поняла, что будет ужасно жалеть, если не решится подойти к незнакомцу. Непонятно, о чем с ним говорить, с чего начать и как успокоить – вот это, кстати, вопрос, я бы сама ужасно смутилась, если бы кто-то меня застукал за таким идиотским занятием. Но все равно подойти надо. Нельзя упускать такой шанс.

Поэтому решительно пошла вперед и еще до того, как незнакомец ее заметил, громко сказала:

– Я тоже писала на этой стене!

Он обернулся, растерянно улыбаясь одной половиной рта, вторая на всякий случай сохраняла серьезность. И спросил:

– А что именно вы писали? Про художника и кота?

Хотела честно признаться, что писала про ангела, но в последний момент почему-то кивнула:

– Да.

Теперь улыбнулась и вторая половина рта незнакомца. Он сказал:

– Это я – Павел. До сих пор не понимаю, зачем это написал, не так уж много мы в тот вечер выпили пива. Но что сделано, то сделано. И знаете, что самое главное? Во-первых, кот у меня появился буквально на следующий день. Совершенно замечательный, лучший в мире, вечно голодный и очень ласковый кот. Причем я ничего для этого не делал, пальцем о палец не ударил, он сам забрался ко мне под капот. А во-вторых, я перетащил свой старый мольберт из подвала в квартиру. Хотел бы сказать, что он тоже сам вылез, но все-таки нет. И теперь хожу вокруг него кругами, не знаю, с какой стороны подступиться, лет десять уже не рисовал. Но ничего, подступлюсь, я теперь храбрый. И ваш должник. С меня причитается так много, что до Рождества не выпьете, даже если бросите все остальные дела. Но начать-то можно. Я хочу сказать, если вы не против, здесь за углом есть неплохой бар. Работает как минимум до полуночи; может быть, дольше, не знаю, никогда в это время мимо не ходил. Но главное, сейчас-то он точно работает. А вы почему-то молчите. А я, между прочим, ужасно волнуюсь: вдруг вы откажетесь? Скажите хоть что-нибудь!

Пока незнакомец это все говорил, Рута им любовалась. И не потому, что такой уж красавчик; честно говоря, совсем нет. Точно не в ее вкусе. Но невероятно обаятельный, давно таких не встречала. Сразу хочется с ним подружиться, чтобы просто почаще быть рядом. Все-таки великое дело – внутренний огонь.

– С удовольствием, – наконец сказала она. – Только сначала я сфотографирую надпись. В первый раз как-то не подумала, а потом локти кусала. Боялась, закрасят. И сейчас специально за этим пришла.

Фотографию рассмотрела уже потом, дома. То есть почти четыре незаметно пролетевших часа спустя. Камера в телефоне была, мягко говоря, не очень, но ей удалось разобрать новую строчку, написанную бледно-синим мелом:

«Я решил: ладно, раз так, буду учиться. И начал с кота».

Александр

– Представляешь, ту надпись все-таки закрасили, – сказала Эльза.

Переспросил рассеянно:

– Что за надпись? – но тут же сам понял, о чем речь. Рассудительно заметил: – Ну так ничего удивительного. Все-таки почти полгода прошло.

– Это да, – согласилась Эльза. – Но я, знаешь, почему-то надеялась, что она останется навсегда. Хотя под конец совсем выцвела. Только маленькая зеленая строчка про кота и художника оставалась яркой, ничего ее не брало.

Этот желтый дом

Арина щелкнула телефоном, некоторое время недоуменно разглядывала мутное пятно на экране – какого черта, светло же совсем! – сделала еще два снимка, получились еще два примерно таких же мутных пятна. Тогда Арина решила, что в телефоне сломалась камера – в самом начале поездки! обидно, блин, слов вообще нет! – и не то чтобы даже по здравому размышлению, а просто от безнадеги сделала селфи, и оно отлично получилось; то есть на самом деле просто ужасно, перекошенная недовольная рожа, мятая от недосыпа, с красными веками и черными точками на носу, но по крайней мере, все четко. Даже несколько чересчур.

Арина поспешно стерла неудачное селфи, из папки «Недавно удаленные» тоже стерла, и только тогда перевела дух, как будто фотография могла самовольно разослаться всем знакомым, а потом на всякий случай еще и выложиться в интернет с Ариниными паспортными данными и номером телефона, чтобы весь мир узнал, что эта уродина – не какая-нибудь левая тетя, а именно она.

Расправившись с компроматом, Арина сфотографировала ближайшее дерево, одуванчик под ним и кирпичное здание через дорогу – ну слава богу, с камерой точно нормально все – и снова повернулась к трехэтажному желтому дому с окнами, несимметрично разбросанными по фасаду, нелепыми псевдодорическими колоннами на непропорционально огромных балконах и жизнерадостно остроконечной черепичной крышей, подходившей строению, как корове седло, но, справедливости ради, в сумме дом все равно получился красивый. Точнее, очень приятный. Притягательный, как картинка из детской книжки. Смотришь, и сразу хочется, чтобы это был твой дом. Хотя на кой мне сдался дом в Риге? – устало подумала Арина. – Я же терпеть ее не могу.

На этот раз не щелкала как попало, навела камеру, подождала, пока изображение станет четким, наконец, коснулась экрана, аккуратно, неторопливо, чтобы не дрогнула державшая телефон рука, но на выходе все равно получилось мутное желтое пятно. Плюнула, развернулась и ушла, потому что пора было возвращаться в аэропорт, не то чтобы прямо бегом, до рейса еще два с лишним часа, но пока дойдешь до маршрутки, пока доедешь, плюс неизвестно, какая там очередь на секьюрити; в общем, лучше заранее, чем в последний момент, впопыхах, на нервах, бегом.

Пока ехала в маршрутке, послала маме одну из мутных фотографий и написала: «Я нашла твой дом еще засветло, но он все равно не получился целых четыре раза, и я сдалась, прости». «Представляешь, – тут же ответила мама, – у нас с папой то же самое было. Фотографировали на пленку, “Зенитом”, приехали домой, проявили, все снимки из поездки вышли отлично, а этот дом не получился, хотя фотографировали его несколько раз. Папа тогда очень расстроился. Я поэтому и попросила тебя сфотографировать дом, хотела сделать ему сюрприз. Извини!»

«Ой, да ну что ты, не за что извиняться», – ответила Арина, а сама подумала, что на обратной дороге у нее снова будет пересадка в Риге, правда не шесть часов, как сейчас, а чуть больше трех, но ладно, маршруткой до центра здесь получается очень быстро, надо будет смотаться и обязательно еще раз сфотографировать этот дом.

Но ничего не вышло: рейс задержали, так что когда приземлились, до пересадки осталось всего полтора часа, в город не съездишь. Уже по дороге из аэропорта Арина сообразила, что дом можно найти на гугл-картах, но и на карте вместо нормальной картинки было мутное желтое пятно. Ее это, по идее, должно было рассердить, как всегда сердили неожиданные препятствия, но почему-то наоборот, успокоило. Если уж карты Google не могут справиться с чертовым домом, какой с меня спрос.

Так и сказала потом: слушай, ну какой с меня спрос, если даже гугл не может, – и мама сочувственно покивала, призналась: я в интернете фотографии этого желтого дома на улице Стабу долго искала, но ни одной так и не нашла.

Арина хотела спросить: а чего он вам с папой так в душу запал? Или просто обидно, что на пленке ни разу не получился, и теперь хочется его победить? Но мама сама сказала, наливая ей чай: это был самый лучший наш отпуск. Да, лучше Праги и Барселоны и даже Венеции; я знаю, что тебе Рига не нравится, но каждому свое. Очень уж хорошо нам там было, вот правда, пока жили там, чувствовали себя, как в молодости, оба, и я, и папа, и дело даже не в том, что ничего не болело, хотя, кстати, и правда ничего не болело ни у него, ни у меня, видимо, рижский климат нам так удачно подходит… ну или не климат, не знаю. Помнишь, ты тогда писала диплом и обижалась, что я не спрашиваю, как движутся дела, а я не понимала, о чем тут спрашивать и зачем, совершенно не волновалась ни о твоем дипломе, ни о бабушкиной руке, ни о задержанном папином гонораре, и не потому, что мне наплевать, просто знала, что все как-то само уладится, а если вдруг даже нет, потом разберемся, а пока у нас отпуск, и нам хорошо. Сама себя не узнавала, я же тревожная курица – ну чего ты смеешься? Оно так и есть. Но тогда в Риге все было иначе. Хотя дело не в самой Риге, мы же с папой и раньше несколько раз туда ездили, нам очень нравилось, но никакого сравнения. Так что все-таки дом виноват!

Заколдованный дом, – улыбнулась Арина, и мама совершенно серьезно ответила: знаешь, иногда я и сама думаю, что заколодованный. Некоторые факты иначе просто не объяснишь. Взять хотя бы двор с садом. Слушай, какой же там был огромный внутренний двор! С улицы ни за что не догадаешься, что за домом скрывается такое пространство; мы с папой кругами по кварталу ходили-ходили, так и не поняли, где тут помещается сад. Сад – не то слово, почти целый парк, причем со своим микроклиматом; нет, правда, там всегда было заметно теплее, чем в городе. И скамейки каким-то образом оставались сухими после дождливого дня. И росли деревья, какие в Риге, по идее, расти не могут… Да ну тебя, почему сразу пальмы? Пинии там росли, как в Италии; правда, всего две. И беседка была увита глицинией, я всегда думала, она более южная, но когда мы приехали, были майские праздники, и глициния в нашем саду цвела вовсю. А на лужайке перед домом стоял большой деревянный стол, за которым жильцы пили кофе; никаких специальных правил на этот счет не было, что ты, просто все соседи как-то сами, не сговариваясь, по утрам выходили во двор с чашками и тарелками, а вечером опять понемногу собирались, грех сидеть в помещении, когда есть такой сад, иногда кто-нибудь приносил вино, доставали шахматы или нарды, тогда засиживались допоздна, одни играли, другие просто разговаривали, и так душевно получалось, что жалко было уходить спать. Ты же меня знаешь, я вообще чужих не люблю, подолгу к каждому привыкаю, для меня светские разговоры с малознакомыми людьми – работа, совершенно невозможно расслабиться, но тогда меня как подменили, только рада была компании. Там еще, знаешь, все жильцы оказались какие-то удивительные. Таких людей вообще не бывает. Вернее, бывают, но чтобы сразу все собрались в одном месте – не верю! Чувствовала себя так, будто мы с папой попали в книжку. Даже не в книжку, а в сериал, такой хороший, что второго сезона не снимут никогда. Представляешь, на одном этаже с нами жила гадалка на картах Таро, маленькая огненно-рыжая немка в смешных круглых очках, с сыном-подростком, который присматривал за ней практически как отец, и правильно делал, она была настолько рассеянная, что иногда зачерпывала ложкой мороженое и отправляла его не в рот, а в нагрудный карман, но при этом умница редкостная, золотое сердце, светлая голова. Потом Томас, молодой, но очень серьезный эстонец с серебряными волосами, нет, не седыми, а именно серебряными, крашеными; я однажды не удержалась, спросила, и он не обиделся, а рассказал, что красит их в честь погибшего брата, тот был чудак и богема, и теперь хочешь не хочешь, надо дочудить за него. Катя, хозяйка художественной галереи, и Лиза, то ли ее сестра, то ли просто подружка, я так и не поняла, красивая, как фотомодель, которая всем рассказывала, что пишет роман, и каждому обещала, что обязательно вставит в книгу; я даже сперва испугалась, не хочу, чтобы про меня невесть что сочиняли, но Катя, когда сестры не было рядом, сказала мне по секрету, что волноваться не надо: Лиза пишет книги не наяву, а во сне. А еще там был дядя Липот, старик, который говорил только по-венгерски – представляешь, даже по-английски ни слова не знал, но так умел объясняться жестами, что мы все его понимали; тогда казалось нормально, но теперь, задним числом, удивляюсь, как это мы так. И другой старик, негр, черный как деготь, с белоснежными седыми кудрями – вот он на десяти языках говорил, если не больше, включая русский, который знал, как родной, хозяйка называла его «господин профессор», а он смеялся и добавлял: «кислых щей». А сама Агата, хозяйка – о-о-о, видела бы ты ее! Дама почти двухметрового роста, с вот такими плечищами, выглядела, как переодетый гвардеец, но надо сказать, очень красивый гвардеец, глаз не оторвешь. И консьержка – там в подъезде всегда сидела консьержка, миниатюрная азиатка, совершенно без возраста, настоящая фея-лиса, как у Пу Сунлина, и при этом такая строгая, невозмутимая, даже неумолимая, как фэбээровец из кино. Всегда выходила из своего закутка, провожала жильцов до порога, сама открывала дверь, говорила: «Хорошей вам прогулки по Риге» и слегка, почти незаметно кланялась, такой уж был у нее ритуал; я поначалу стеснялась, что она из-за нас подскакивает, но правила дома есть правила дома, они украшают и одновременно структурируют жизнь, так сказала Агата, и мы с папой подумали: ладно, если уж хозяйка считает, что консьержка должна всякий раз подскакивать, не стоит ей возражать…