Клайв Д. Л. Винн - Душа собаки. Как и почему ваша собака вас любит

• Название: Душа собаки. Как и почему ваша собака вас любит
• Автор: Клайв Д. Л. Винн
• Жанр: Домашние Животные
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-094902-1

Автор книги Клайв Винн – доктор философии, один из основателей Кинологического научного общества в Университете штата Аризона. Его новаторский подход к психологии собак и научные исследования перевернут ваши представления о внутреннем мире питомцев и помогут вступить в новую эру, в которой любовь, а не интеллект или покорность, лежит в основе отношений между людьми и собаками. Опираясь на передовые исследования своей лаборатории и других ученых по всему миру, Уинн показывает, что привязанность – это сама сущность собак, от их морды и хвоста до мозга, гормонов и даже ДНК. Эта научная революция раскрывает больше об уникальном происхождении, поведении, потребностях и скрытых глубинах собак, чем мы когда-либо могли себе представить.

---

Вероятно, при такой жизни собака не будет учиться так же быстро, как те, которых мы специально дрессировали в приюте. Следованию указательным жестам они научатся в течение первых нескольких недель в новом доме наряду со многими другими вещами, например, запрет запрыгивать на постель, диван, не гоняться за кошкой по всему дому и пр.

Наши первые вылазки в приют для собак позволили мне почувствовать то, что наша работа могла бы сделать. Но она также помогла осознать вакуум в центре исследования когнитивных способностей собак и острую потребность в большем количестве информации о них и о том, что ими движет. После нашего первого исследования в приюте я поставил перед собой задачу не только понять, что делает собак уникальными, но и определить, как эта уникальность влияет на то, каким именно образом людям следует заботиться о них. Я был обязан для Бенджи, Ксифос и собак, сделавших богаче мою жизнь, выяснить, чем они отличаются от остальных животных, и использовать эту информацию, чтобы сделать богаче их жизнь.

2. Что делает собак особенными

Когда Ксифос появилась в моей жизни, я уже начал видеть прорехи в сложившейся теории о том, что собаки особенные благодаря своему интеллекту. Ксифос очень быстро превратила эти прорехи в зияющую дыру.

Моя любовь к Ксифос проснулась почти сразу же, как только мы привезли ее домой. Но я могу сказать (как уже намекал), что эта милая маленькая дворняжка не была очень умной. Лестница, например, представляла для нее довольно сложную задачу. В первом доме, где она жила с нами, был верхний этаж, который наверняка стал в новинку для приютской малышки. В первый раз Ксифос неуверенно последовала за мной вверх по ступеням, но когда я начал спускаться, она просто осталась стоять наверху и заплакала. Наконец набралась мужества. В первый раз ничего не получилось, и она кубарем слетела вниз на последней ступеньке. Никто не пострадал; и Ксифос постепенно разобралась и освоилась с этим странным человеческим изобретением.

В 2013-м, через год после того, как мы взяли Ксифос, мы уехали из Флориды в Аризону, где я хотел основать виртуальную кинологическую лабораторию в местном университете. В этом исследовательском центре посредством инструментов поведенческой науки стремятся лучше понимать собак и улучшить их жизнь, а также жизнь их хозяев.

Рос, Сэм и я переехали в дом в Темпе, который, по нашему мнению, должен был понравиться Ксифос. Там нет лестницы и есть даже маленькая дверца в большой двери, чтобы щенку не приходилось каждый раз проситься, когда он захочет на улицу. Но Ксифос, верной себе, потребовались недели, чтобы разобраться с этой штукой – даже с моими объяснениями, как она работает. Я открывал заслонку, кладя на нее угощение и показывая собаке внешний мир. Но она не отличалась особой сообразительностью.

С поводками все тоже было сложно. Я предполагаю, что предыдущие хозяева Ксифос не выводили ее на прогулку на поводке, потому что она всегда запутывалась в этом странном приспособлении. Очарованная всем, с чем мы сталкивались по пути, она ходила вокруг меня, обматывая поводок вокруг моих ног. Или же шла по другую сторону фонарного столба, нежели я, а потом, казалось, не могла понять, почему мы оба не можем двигаться вперед. Потребовалось несколько месяцев, прежде чем нам удалось более-менее нормально погулять по окрестностям.

Но хотя Ксифос и не отличалась особой сообразительностью, она была (и все еще остается) удивительно ласковой. Ее милый характер уже был очевиден, когда мы забирали ее из приюта, и, как только мы привезли ее домой, она начала демонстрировать добросердечность по отношению к каждому, кого встречала (единственным исключением являлись бородатые парни – тут она немного колебалась). Помимо всего прочего, я был удивлен тем, как быстро Ксифос принялась убеждать нас, что мы для нее особенные. Она редко позволяет расстоянию в несколько футов отделять ее от одного из нас. Она никогда не упускает возможности поприветствовать нас по возвращении домой и не любит ничего больше, чем лежать у наших ног на диване или кровати, когда мы отдыхаем. Мы обнаружили, что Ксифос, к счастью, в отличие от миллионов других собак откровенно не расстраивается, если нам приходится оставлять ее одну, хотя радость малышки, когда мы возвращаемся, не знает границ. Она поднимает настоящий шум, даже если мы отсутствовали дома всего пару часов.

Когда же приходилось быть вдали от нее в течение нескольких недель (замечу – редко), встречая нас по возвращении, она выла так громко, что казалось, будто ей больно. Такое проявление страдальческого облегчения неизбежно заставляло нас чувствовать себя ужасно из-за столь долгой отлучки.

Даже несмотря на то что в интеллекте собак не было ничего примечательного, я все-таки оставался убежден – и Ксифос старалась очень сильно подтвердить это, – что в собаках действительно есть нечто особенное. Я мог провести целый день в офисе, читая и пиша научные статьи о поведении собак, подвергая сомнению научную литературу об их предположительно уникальных когнитивных способностях. Но когда возвращался домой к Ксифос, ее безудержный восторг от того, что она видит меня, настолько сильный, что трудно было зайти в дверь, так как она постоянно подпрыгивала, стараясь лизнуть мое лицо (однажды или даже пару раз сбивала очки), сводил на нет попытки не признавать факта наличия в этих животных чего-то экстраординарного, чего-то, что отличало их от всех остальных земных созданий.

Чем больше я об этом думал, тем больше казалось, что эта экстраординарность была не интеллектуальной, а эмоциональной. То, что отличало Ксифос от всех других животных, которых я исследовал или с которыми проводил время, – от голубей до крыс, сумчатых и волков, – заключалось в ее потрясающей эмоциональной связи с окружающими людьми. Любовь и волнение, которые, как казалось, вызывало у нее наше присутствие, и ее страдания, когда мы отсутствовали, вероятно, служили определяющими характеристиками ее поведения относительно людей-компаньонов.

Хотя Ксифос являлась частью нашей жизнь не слишком уж и долго, ей уже удалось заставить меня как ученого-бихевиориста[9] подвергнуть сомнению некоторые из моих основных убеждений. Казалось, большая часть ее поведения обусловлена тем, что я мог бы охарактеризовать как сильную эмоциональную привязанность к людям. Тем не менее общепринятая мудрость и основополагающие принципы моей научной подготовки и учения, бихевиоризма, решительно свидетельствовали о том, что так быть не может.

Бихевиоризм является не чем иным, как применением к психологии одного из фундаментальных принципов науки. Этот принцип, эта лакмусовая бумажка, известная как закон скупости или бритва Оккама, датируется XIV веком и приписывается ученому Уильяму из Оккама.

Однажды я посетил деревню Оккам (англ. Occam или Ockham), лежащую к юго-востоку от Лондона, в надежде купить бритву, которую мог бы потом показывать на своих занятиях, чтобы сделать абстрактный принцип более конкретным. К сожалению, в этой скупой деревне я не смог приобрести даже бритву (хотя там имелся превосходный паб, где мне подали первоклассный ланч).

В любом случае бритва Оккама является принципом, а не физическим объектом; из него следует, что самое простое объяснение феномена всегда предпочтительнее всех остальных, и это позволяет избежать дополнительных ненужных объяснений. Данная идея – важный эвристический инструмент, за последние шесть столетий оказавшийся чрезвычайно ценным в различных научных дисциплинах – от астрономии до зоологии.

Как бихевиорист, я был полон решимости найти самое простое и наиболее краткое объяснение проявлениям якобы любви и ласки в поведении Ксифос. Не желая, чтобы мои объяснения психологии животных включали вещи, без которых мы и так можем прекрасно справиться, до этого момента я обычно избегал разговоров об эмоциях у животных. Правдой было то, что Ксифос, запрыгивая на меня, когда я входил в дверь после тяжелого дня в университете, определенно выглядела счастливой от созерцания хозяина. Но скупой ученый внутри предпочитал видеть, что она действует согласно сформировавшейся ассоциации между моим приходом и появлением того, что она считала полезным для себя: например, ужина или прогулки. Привнесение чего-то настолько беспорядочного, как эмоции, в той ситуации нарушило бы четкие уравнения моей научной подготовки и, казалось, нарушила бы принцип бритвы Оккама.

В своем скептицизме в вопросах рассмотрения эмоций для понимания собачьей психологии я был не одинок. Многие ученые, интересующиеся поведением животных, не находят эмоции полезными. Антропозоолог Джон Брэдшоу и специалист в области когнитивных способностей собак Александра Горовитц, к примеру, утверждают, что проецирование на собак сложных эмоций, как, скажем, чувство вины, вызывает у них замешательство и даже может привести к причинению вреда нашим любимым дворнягам. Вспомните: люди часто наказывают своих виновато выглядящих собак, потому что они воспринимают это выражение на морде животного как признание вины. На самом деле столь очевидное раскаяние собаки является не чем иным, как проявлением тревоги в ответ на явно сердитый вид хозяина, а определенно не признанием ответственности за содеянное.