Джон Краули - Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра

• Название: Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра
• Автор: Джон Краули
• Жанр: Героическая фантастика
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-389-17715-4

Впервые на русском – новейший роман Джона Краули, автора тетралогии «Эгипет», посвященной философии волшебства, и прославленного «Маленького, большого»; Нил Гейман называл эту книгу одной из своих любимых, а Урсула Ле Гуин – «поистине уникальным романом, в одиночку совершившим жанровую революцию». Дарр Дубраули – не простая ворона. Первым из всех ворон он обзавелся собственным именем и научил остальных ворон, как устроить так, чтобы, если какая-нибудь птица «сделает что-то важное, что-то смелое», память о ней не умерла. А еще Дарр Дубраули путешествует не только между Имром (человеческим миром) и Ка (царством ворон) – ему также открыта дорога в Иные Земли, где спрятана Самая Драгоценная Вещь; кто ее найдет – будет жить вечно. Этому научила Дарра Дубраули жрица друидов Лисья Шапка; и, возрождаясь заново, подобно фениксу, Дарр каждый раз повторяет этот путь – со средневековым монахом, известным как Брат, с Одноухим Рассказчиком из индейского племени Вороний клан, с медиумом Анной Кун, стремящейся доставить таким же, как она, вдовам Гражданской войны утешительную весточку от тех, кого уже нет… «„Ка“ – образцовый пример невероятно трогательной, глубоко личной работы, какую великий художник иногда выдает под занавес своей карьеры» (The Washington Post).

---

– А как они называются? – допытывался он. – Как ты их называешь?

– Называются? – переспросила она с легким презрением. – Зачем нам их как-то называть?

– У всех созданий есть имена.

– Не было причин о них говорить, – заявила она. – Просто они там были.

Она отвлеклась от Дарра на других молодых птиц, но потом будто что-то припомнила и снова обратилась к нему:

– Поговаривали, сколько они оставляют.

– Оставляют?

– Ну, не используют. И если набраться храбрости и подобраться к ним…

На том она и закончила, быстро поклонилась ему – вежливо кивнула – и улетела.

Зимой Вороны – по двое-трое, а иногда и десятками – повторяли путь Дарра Дубраули к тому месту на взгорье за озером. Вскоре там поселилось больше двуногих, чем видел Дарр, если вообще те, кто поймал Оленуху, были теми же, кто воткнул в землю копья. Тогда Вороны еще не научились их различать, так что трудно было понять, сколько их там; некоторые были поменьше – наверное, детеныши. Двуногие начали складывать на равнине какие-то штуки, похожие на огромные гнезда или (как говорили некоторые) норы над землей, укрытия, вроде берлог из веток и листвы, где спят зимой Медведи, или камешков, что складывают для себя Ручейники. Эти убежища и вправду были сложены из камней, палок и прутьев и выбелены, как гнездо Цапли ее пометом; а создания, для которых у Ворон по-прежнему не было имени, входили в них и выходили, так что птицы не могли разобрать, видят ли они одних и тех же двуногих и сколько их прячется внутри. Двуногие строили все новые и новые гнезда, когда бы ни прилетали Вороны.

И над ними поднимался дым.

Время от времени двуногие ловили Оленя, или Лося, или даже Кабана, и тогда к тушам подходили сразу несколько этих созданий: своими орудиями они с чудесной легкостью отделяли ногу или грудину, потом снимали с них мясо длинными полосками, которые часто не ели сразу, а вывешивали на сплетенных ветках (что за руки! что за вещи в этих руках! как быстро и ловко двуногие со всем управляются!); ветки ставили над ямой, где постоянно поддерживали огонь – не большой костер, но и не умирающие уголья. Время от времени туда подбрасывали ветки или кизяки, так что вздымались снопы искр, и Вороны улетали в испуге.

Вороны – по крайней мере, Вороны тех времен – были птицами пугливыми, и все новое вызывало у них тревогу. Они и вообразить себе не могли то, что теперь видели своими глазами. Но при этом Вороны практичны и расчетливы, а также (как покажет долгая история отношений этой стаи с Людьми) хорошо умеют приспосабливаться к изменениям. Скоро новые создания и их образ жизни уже стали привычны, и, хотя другие умные животные так и не избавились от страха перед огнем, звуками и запахами человеческих поселений, Вороны быстро с ними освоились. Никогда прежде они не видели прирученного огня, даже те, что вообще знали его, но теперь и он вошел в порядок вещей. И в самом деле, эти создания оставляли много: гниющие туши рядом с поселением, требуху и потроха. Может, Вороны и не разбирались в мечах и копьях, но вот в потрохах они толк знали. «Если набраться храбрости и подобраться к ним», – сказала та презрительная самка.

– Но почему они отдают это мясо четвероногим, а не едят сами? – спросил у Дарра Дубраули Бродяга к концу холодной и голодной недели, когда они вместе обозревали кучу отбросов. – Шумные они и бестолковые.

– Хотел бы я это знать, – покачал головой Дарр Дубраули.

Они смотрели, как дерутся за еду эти создания – большие и маленькие, разного окраса и сложения. Что, если попробовать кормиться с ними? Что, если, как Волки, они просто не будут обращать на Ворон внимания? Или попытаются отогнать? Сложно сказать. Лучше держаться от них подальше и отклевывать кусочки с краю.

Появились новые двуногие, они привели с собой животных, которых Вороны тоже не знали, – тяжелых и высоких, как Лоси, но глупых и короткошеих; двуногие гоняли их всем стадом с места на место, но никогда не убивали и не ели их, и это тоже удивляло Ворон: кто же из них кому служит? А потом появились новые штуковины, диковинные, так что даже описать их невозможно тому, кто их не видел, – да что там, многие птицы, которые смотрели на поселение с голых деревьев, не могли их распознать. Одни говорили: «Ну, будто упавшее дерево катится под гору», а другие возражали: «Нет, будто Олень попал в бурелом и пытается высвободиться». А те, кто отказывался их распознавать, просто пожимали плечами и улетали прочь. Дарр Дубраули тоже не мог их описать, но отлично понял, зачем они нужны: большое и покорное животное тащит деревянную штуку, двуногие тянут его за голову или легонько тыкают в бока своими вечными палками. Так двуногие перемещают грузы, слишком тяжелые, чтобы их просто нести: крупные бревна, камни и другие вещи, которые им зачем-то нужны.

Так же они доставляли в поселение и своих сородичей. Однажды, когда Дарр Дубраули наблюдал за двуногими с высоты, многие вышли из своих убежищ и с радостными криками зашагали рядом с такой повозкой, подталкивая ее вместе с тягловым животным, пока не докатили до одного из домов. Из нее вынесли сородича, который не мог стоять на ногах. Он был такой худой, будто умирал с голоду. Очень бережно двое силачей на глазах у остальных перенесли его в укрытие – Дарр Дубраули вспомнил Оленуху, которую донесли сюда от самой реки. Волосы этого двуногого (Дарр как-то почувствовал, что это самец) были странные и длинные, как у остальных, но не темные и блестящие: его оперенье оказалось белым, как Боярышник по весне. Он огляделся по сторонам, взглянул на небо и на деревья – его взгляд задержался на одинокой Вороне на голой ветке, – а затем скрылся внутри. Дарр Дубраули на дереве и его сородичи на земле смотрели на это укрытие, будто из него сейчас появится нечто невообразимое, но ничего не произошло.

– Лучше возвращаться, – заявил Бродяга, поглядывая на помрак.

Долгими ночами, когда Вороны перепрыгивали с ветки на ветку на своих зимних ночевках, засыпали и просыпались, а Совы кружили на мягких крыльях и охотились на все живое, что рисковало появиться на опушке леса, маленькое поселение между длинным озером и зимними горами молчало. Двери укрытий (для которых у Ворон еще не было слова, как, впрочем, и для понятия «дверь») были заперты на засовы, маленькие окошки – закрыты ставнями; животные согревали жителей, и по ночам, когда двуногие спали в обнимку, огни гасили так, чтобы можно было их заново развести поутру, подбросив веток, соломы или кизяков. Из отверстий в крышах к звездам поднимался дымок. В укрытиях наборматывали сказки и зачинали детей, ели копченое и вяленое мясо Оленей и других зверей; матери разжевывали его для своих малышей. В самые холодные ночи было слышно, как перекликаются на горе рыжие Волки; когда приблизилась весна, а голод стал нестерпимым, они спускались по ночам, чтобы бродить среди дыма и домов, обнюхивать двери, и двуногие тоже их чуяли.

Со временем ночи стали короче. Люди выходили из своих домов на рассвете навстречу туману и священному солнцу, чтобы трудиться и строить.

Так миновали холодные луны, хоть Вороны их и не считали: они не рассуждают, откуда появляются луны, куда исчезают и сколько их вообще. Вороны отлично знают, как дни становятся длинней, а солнце поднимается все выше, знают, когда зима и вправду уходит, чтобы уже не вернуться; знают не только по приметам леса и погоды, но и по себе: тогда в груди закипает некое безумие, и оно крепнет день ото дня, пока птицам не кажется, что такими они были всегда, будто это они понуждают полоумных Зайцев выбираться из нор и биться друг с другом на открытом месте, зеленых Дятлов стучать в стволы мертвых деревьев, а Жаб заводить песни в разбухших прудах.

Нам, Людям, кажется, будто мы испытываем по весне ошеломительные страсти, радости и горести, но это лишь слабая тень того, большего безумия, что овладевает живым миром. Наверное, чувство такое, будто все желания и влечения целого года сжимаются в несколько коротких недель. Дарр Дубраули говорит, что видел немало весен за свои годы, и добавляет, что не хотел бы увидеть еще одну – ни в мире, ни в себе. Это слишком тяжело.

Большая зимняя ночевка уже рассыпалась, будто случилась какая-то беда. Легкокрылые Грачи поднялись тучей и улетели туда, куда улетают Грачи. Из растревоженной толпы выделялись семьи, а молодежь говорила, что нужно лететь – лететь куда-то, куда угодно, лишь бы лететь. Однажды теплым, сырым утром две сестры Дарра улетели со стаей молодых Ворон – и родичей, и чужих, – не попрощавшись, не раздумывая, умчались в Неведомое, куда-то вдаль, чтобы рассеяться, расселиться, отрезать еще клок от земли, где вовсе нет Ворон. Когда они улетали тем утром, Дарр Дубраули ощутил, как напряглись и его плечи, будто просили его тоже подняться на крыло.

Почему он остался? Он сам этого не знал и не знает по сей день. Он был того же возраста, что и они, – Старшая Сестра была старше всего на несколько дней, – и ведь именно он первым покинул гнездо? Так сказала Мать. Уже тогда он был Странником. Так он сказал Бродяге, но тот над ним посмеялся. Может быть, от побега его удержало желание или влечение, которое трудно опознать и еще трудней признать в себе, даже будь у него подходящие слова: желание побыть в одиночестве.